-Как произошло, что вы стали дважды народной артисткой России? — Сначала дали звание, потом документы потеряли, а когда я уже оформляла пенсию, пришлось восстанавливать. Напечатали второй раз через год, знакомые сошлись и стали по второму разу поздравлять. — Официальная церемония на вас произвела впечатление? — В Смольном было очень торжественно. На той самой шикарной лестнице, где раньше стояли солдаты с винтовками, нас ждали интеллигентные мальчики. Это был день поздравлений, раздавали самые разные звания от заслуженных работников культуры до деятелей техники и пр. В жестяных жбанах стояли цветы. Мальчики в черном спрашивали: "Вы к кому?" — "Мы к Волковой". Когда я подошла, меня спросили (уже в зал входила): "Вы к кому?" — "Я к Волковой. Когда за урной приходить?" Потому что это было очень похоже... на крематорий. Ужасно. Когда я увидела значок народной артистки, это страшнее не придумаешь. По дизайну... — А что он из себя представляет? — На вашей кофточке, я думаю, он бы не смотрелся. Он бы оттянул вашу кофточку вниз к юбочке, вы бы голенькая оказались. — Тяжелый, что ли? — Да, такого сплава интересного — серого... большее безобразие представить себе невозможно. Здоровый и некрасивый, надеть его нельзя. И потом, это же дается за прошлые заслуги, только сумасшедший думает, что это на всю жизнь. А может, ты уже этого не достоин? — Это интересная мысль. А вам в каком году дали, Ольга Владимировна? — Я даже не помню, что-то лет шесть назад. — После этого у вас были хорошие, замечательные работы, я думаю, вы достойны, и уверена, зрители тоже так думают. Вас любят в Питере. Тем не менее вашей семье не хватало там средств к существованию, этой пронзительной нотой проникнуты буквально все ваши интервью! — Ну, неправда, я стараюсь об этом много не говорить, потому что это неприличная тема. Вся страна пронизана этим стоном и воем, и когда узнаешь, сколько получают замечательные врачи, ученые, доктора наук, профессора, мои друзья, педагоги, то можно актерам помолчать. Иногда пристают, нож к горлу приставляют: почему вы предали Питер, как вы могли?! Я отвечаю — бытовая ситуация. Действительно, большая семья, дети закончили институт, нужно было им где-то работать. В Питере очень много актеров, очень много театров. В Москве значительно больше возможностей. А у питерских актеров не хватает средств просто выехать в Москву, сниматься в тех же телевизионных сериалах. — У вас была квартира в центре Питера... — Да, очень красивая. Маленькая, но с большими окнами и напротив Пушкинского театра. Но я ни о чем не жалею, потому что когда знаешь, что ты востребована тут, и что семья твоя спасена, и что дети твои обрели себя, ведь Чулпан и Ваня должны были уехать в Ленинград, потому что тут с жильем ничего невозможно было придумать. Они поженились на втором курсе, жили в общежитии, потом я снимала квартиру, мы как-то ютились все. Но надо было определяться как-то, и я рискнула. — Вам кто-то помог? — Все благодаря Эльдару Рязанову. Он публично попросил Юрия Лужкова помочь мне. Ведь небогатый питерский житель стать москвичом не сможет никак. Стоимость квартиры и жизни в Питере и Москве отличаются на порядок. — Вы сами покупали квартиру? Это не обмен был? — Нет, обменов Питер—Москва не существует уже много лет. Это проблема неразрешимая. — А почему в Гольяново-то? — Там замечательно. Лес напротив, пруд под окнами, три комнаты. — Вы очень смешно рассказывали в одном интервью, как продали питерскую квартиру, как боялись провозить с собой большую сумму... — Это опять тема нищеты. Я, проработав 43 года в театре, уже, как вы заметили, забыла, что я народная артистка. Да, я перевозила деньги под одеждой — так странно устроено наше государство. Оказывается, и такая процедура, как перевод денег из банка в банк, там что-то надо, оказывается, дробить, сложнейший процесс. Нормальным образом это ничего не сделаешь. Деньги надо на животе нести через рыночную площадь, которая в Питере самая страшная. В общем, я так ярилась, ругалась, как никогда. Еще, насмотревшись детективов, представляла, где меня могут пасти — в самолете, в машине. Я вообще ничего не боюсь, никогда не боялась, но... печальные ситуации не люблю... — Ольга Владимировна, как вы обустроились на новой квартире? — Замечательно, просто замечательно. — Тут в каком-то журнале был репортаж о Чулпан, она такая там крутая, лежит на кожаных мебелях. — Я ждала после этого, что нас грабанут, хотя снимали это все в каких-то апартаментах на диванах из белой лайки. Потом в любимом магазине по соседству очень милая продавщица спрашивала: "Ольга Владимировна, мы с дочерью спорили, ведь это же не ваша квартира"... Она же видит, в чем мы ходим каждый день в магазин, и все поняла. — Ольга Владимировна, вы вообще как свекруха-то? — Такая же, как моя невестка, мы очень похожи. Точно такая же. — А какая невестка? — Хорошая. У нас с ней одинаковые недостатки, достоинства у нас с ней разные. — То есть вы кастрюлями на кухне не гремите... — Я камня в нее не брошу, и она в меня тоже. Мы вот намедни были в театре, и она не успела причесаться. Я сказала: не снимай шапочку, она тебе так идет, такая хорошенькая... Она человек темпераментный, через секунду содрала шапочку. Я сказала: "Что ты сделала?! Ты сидишь в театре, посмотри...", и что-то хотела — то ли пудреницу вынуть, открываю сумку, а там у меня почему-то лежит кусочек желе: мы до этого были в буфете, и кто-то метнул мне желе в сумочку. Когда она это увидела, мы пол-акта проржали до слез. Вот так фифти-фифти — шапочка снята, а у меня тоже в сумочке. И муж у меня художник замечательный, талантливый — Владимир Февралев. Когда мы еще жили в Питере, мы каждые полгода делали перестановку, мы все время двигали мебель и приходили друг к другу в комнату отмечать новоселье, потому что дом должен жить, двигаться. — Вам Чулпан сразу же понравилась, когда ее Ванечка привел? — Сразу же. Я ее заметила, когда еще никто ее не заметил, еще на первом курсе. Они однокурсники. Из Питера приезжала на каждую их курсовую работу, это было очень дорого. Я им говорила, что я самый дорогой зритель. Я их очень люблю, весь замечательный курс, очень жалко, что он распался. Это была бы звездная труппа. Они самостоятельно были так хороши, что можно было на них делать репертуар. Наверное, им нужно было как-то отпочковаться, но это время очень трудное, и не было явного лидера. Они каждый по-своему устроились. — Когда молодые поженились, вы сказали: жить только не со мной? — Нет, наоборот, это трагедия, без них очень тоскливо. Когда актерский дом, это все без проблем. Нам не хватает времени... У нас называется непристойно, и ее так назвала — "приклеенная попа", потому что, когда мы садимся на кухне, нам не оторваться. И вообще, все время кто-то откуда-то приезжает, кто-то откуда-то возвращается или конец дня, надо наговориться, — спим очень мало. И вот эти длинные завтраки и длинные ужины. Нет, мы счастливы совершенно, потому что нам очень интересно друг с другом. — Как получилось, что в драмкружок вас за ручку привела Алиса Фрейндлих? — Мы в одной школе учились. Она в старшем классе, а я — в младшем. И она вербовала на какой-то спектакль. Я не собиралась, я ненавидела драмкружки всю свою жизнь, а она властно сказала: "Девочка, приходи, пожалуйста, в три часа, я тебя запишу". И я почему-то пошла. Так и осталась. Я была в седьмом классе и играла первого мальчишку в своей жизни. — Где же были мальчики? — А мальчиков еще не было, это была женская школа. Они подгребли где-то в девятом классе. Это была знаменитая "монферановская" школа со львами. Очень красивая школа. Старинный особняк у Исаакиевского собора. — Вы счастливый человек, вам можно позавидовать. — Конечно, потому что жить в Питере — это счастье... Там атмосфера, она немножечко что-то прижимает в тебе до крика ужаса. Там действительно отдельные люди. Москва — более избалованный город. — Вы Рязанова любите? — Очень. — Жалко, что стареют такие режиссеры? — Нет. Рязанов не стареет, это не про него, он молодеет с каждым годом, в нем сумасшедшая энергетика, такое мальчишество в самом ужасном и прекрасном смысле этого слова, что это человек вне возраста. Никогда в жизни, он абсолютно не соответствует той цифре, которая в паспорте, это не про него. — А Рязанов — он интересный или смешной? — С Эльдаром Александровичем у нас очень часто стычки бывали, и они не прекращаются. Не знаю, сведет ли судьба нас еще раз, он очень боится меня как актрису. — Чем вы его испугали? — Да я не знаю, я всегда хотела спросить: чем я его так напугала? Что я с перебором, что я не естественна, что я не органична... — Это он вам так говорит? — Да, да. — Может быть, вы чисто театральная актриса и вам противопоказано кино? Знаете, есть такие театральные звезды, неизвестные кинолюбителям. — К кино у меня разные претензии. Почему-то в кино стараются покрасивше, подороже одеть, несмотря на... кого я играю — учительницу. Ну не может у меня из норочки быть воротник, потому что учительница не потянет на норочку, у меня норочки никогда не было, хоть я и артистка. Значит, давайте сноску делать, что у нее папа богатый, что это наследственное и т.д. Вот был фильм "Прости". Я говорю: "Ребят, ну что же вот у этой девочки такая обстановка? Это иллюзия жизни". — Ольга Владимировна, я слышала, что в Москве вы заняты только в спектаклях Театра Антона Чехова. — Нет, еще с недавних пор "Артпартнер. 21 век", у Робермана Леонида Семеновича. У него антреприза. Он поставил спектакль, организовал постановку. Режиссура Чиндяхина. Называется "Ай да Николай — железный класс". Там играют два талантливейших актера: Сергей Юрьевич Юрский и Николай Николаевич Волков. Я третья там. Пьеса замечательная, история про трех стариков. К нам приезжал недавно автор, и мы общались, и было дивно. Это довольно свежая работа. Мы выпустили ее весной и не так много ее сыграли. Вот и все, больше я нигде не служу. — А артисты, по-вашему, служат? — Служат. — Трушкин. Как у вас с ним складываются отношения? — Замечательно, я его очень люблю, и он ко мне относится без отвращения. Пока нет следующей совместной работы, но и так спасибо за то, что за три года в Москве я сыграла у него четыре роли. Такой обвал у меня давно уже не случался. Это и любимый мной жанр мюзикла "Игрушечный побег", где с молодняком я отрываюсь по большой программе с большим наслаждением. Еще осталась "Поза эмигранта" и "Чествование". Трушкин — первый человек, который меня пригласил работать в театре в Москве. — Как и почему маска Бабы Яги стала для вас любимой? — Я очень люблю елочные представления, очень люблю сказки всякие. Я даже получила приз в Питере как самая сексуальная Баба Яга. Дело в том, что я очень люблю танцевать, а в яме сидел джазовый оркестр, и было очень много песен и танцев, и, конечно, меня понесло. Остапа понесло, я импровизировала, и куролесила, и получала бешеное наслаждение. Почему только Баба Яга? Я и Черта играла, Господи, прости, не к месту помянут. Любимые народные герои — все-таки не Аленушка с косой, которая рыдает по поводу братца, который выпил из лужицы и стал козленочком, а любят отрицательных героев — в отрицательных героях есть бездна возможностей, которые можно выразить. Ну и Баба Яга, это, конечно, всю жизнь, на грани между страшным и смешным. — Получается, Новый год, Рождество, все эти елки-маскарады для вас любимая стихия? — Рождество мною любимо отдельным образом. У нас был дом с традициями, которые передавались всегда, и сейчас уже у дочки двое детей, и они эти традиции поддерживают. Дело в том, что мой дед был лютеранин, а елку ставили 24 декабря, но нельзя было эту елку увидеть, ее прятали от детей. В церковь никто не ходил, тогда это запрещали, и нас запирали с двумя братьями. Мы не ели ничего целый день. Тем временем взрослые устанавливали елку и вечером поздно, принарядив нас, уже озверевших от голода и передравшихся, выводили в комнату. Бабушка сидела за роялем, играла марш, все взрослые сидели полукругом вокруг елки с очень глупыми лицами в ожидании, когда у нас будет обморок от радости. А мы шатались от голода и смотрели под елку, где были подарки. И еще нужно было сказать "спасибо". — У вас было два брата? — Два брата, да, самый младший лез под елку, вытаскивал и всем раздавал подарки. Мы должны были тоже делать подарки. Бабушка была рукодельницей, и мы в преддверии елки, которой якобы не будет, потому что мы наказаны, сами делали елочные игрушки. Кое-что у меня даже уцелело. Это какие-то цепи, бабушка изготовила, помню танк — то было военное время. — А что вам дарили, Ольга Владимировна? — Иногда куклы, но почему-то я с ними не играла, они постоянно были у меня в больнице или в детском саду, в каких-то тумбочках запиханы, я в основном с братьями играла в их игры, в войнушки. — После вручения подарков вас отправляли спать? — Это был праздник для взрослых, то есть в 12 часов мы еще сидели за столом, а потом нас выгоняли, и уже взрослые отмечали. Было понятие "детский стол" и "взрослый стол", мы никогда не болтались за общим столом. Днем уже устраивалась детская елка, когда приходили только к нам друзья. Такие вот традиции были, и они замечательные, и они поддерживаются до сих пор. — Ольга Владимировна, а кроме Бабы Яги какая ваша любимая роль? — У меня была любимая роль. Это Элен Келлер. Марк Твен как-то сказал, что он жил в эпоху, когда жил Наполеон и Элен Келлер. Это слепоглухонемая девочка, она оглохла и ослепла, когда у нее была корь в шесть месяцев, и потом ее педагог научила разговаривать, и она закончила университет, преподавала несколько наук, занималась высшей математикой, каталась на велосипеде, плавала замечательно и написала трактат об осязании, о скульптуре, гением была. Она дожила до 93 лет, и эту девочку в момент пробуждения из животного в человека я играла. Это пьеса Гибсона, очень хорошая. Еще была "Радуга зимой" Михаила Рощина, замечательная, и "Трень-брень" Радия Погодина. Это детские и любимые воспоминания. Такие роли бывают раз в тридцать лет. Действительно, хороших любимых ролей бывает мало. — А у Рязанова? — Я все работы в равной степени люблю, потому что их рожаешь каждый раз. — Трудные роды бывают? — Очень, это всегда трудные роды, потому что не знаешь, что из этого выйдет, это же не театр, где ты сдаешь работу — и результат как бы можно проследить. — Свою главную роль вы еще не сыграли? — Не могу так сказать, потому что уже такое количество ролей сыграла. У меня никогда не было алчности, не было психопатических идей сыграть Джульетту, что-нибудь еще эдакое, чтобы треснули все, и я бы вознеслась. Я просто очень люблю работать, мне все интересно в равной степени. — Вы хорошо выглядите... — Это по пятницам. Сегодня пятница у нас? — Сегодня четверг. — А, значит, это в четверг такое бывает, а в понедельник — ужас. — Как вам удается так молодиться по четвергам? — Русская женщина, россиянка, находится в состоянии каратиста, готового к отражению атаки. Страх, чтобы кто-то из близких не заболел, и самой не сдохнуть, чтобы хватило дотянуть до зарплаты, чтобы ничего не случилось, не упало в доме, — это в тонусе держит. — У вас глаза голубые-голубые. Вы пользуетесь контактными линзами? — Надо было попробовать линзы, я хотела с большими черными глазами к вам сюда прийти... — Вы хорошо получаетесь на фотографиях. Вы отрабатываете улыбку? — Нет. — Любите фотографироваться? — Нет, ненавижу. — А как же пробы, кинопробы? — Ненавижу тоже: если идешь с готовым вариантом, ты об этом не успеваешь подумать. Вообще, я думаю, люди должны снимать и фотографировать так, чтобы ты не успевала об этом думать. — А на съемочной площадке — наставляют свет, камеры? — Ну это же технически, потом отдыхаешь, уходишь из света, дают тебе собраться, репетируешь тысячу раз и забываешь про камеру. — Почему у вас нет цели собрать видеозаписи фильмов, спектаклей с вашим участием? — Я даже не знаю, где достать, к сожалению. Иногда мне переписывают, был телеспектакль "Сестры" в записи, где мы с Таней Журановой играли двух княжон. Я очень люблю иногда его посмотреть. Есть запись спектакля "Физики", иногда включаешь, смотришь и радуешься. — Как и все актрисы, вы обожаете шампанское? — Терпеть не могу, с детства. Что может быть лучше выпить рюмку водки? С огурчиком, но много не надо. У меня, к счастью, организм не приспособлен к этому, это меня спасло, это не мое достоинство, а просто качество моего организма. — Но при этом вы курите? — Да, этот дефект огромный. Сколько раз пыталась и давала слово, но случались какие-то очень большие неприятности с близкими людьми, когда действительно вот так трясутся руки, а привычка у курильщиков затыкать это дело... если бы я пьющим человеком была, я бы опрокинула рюмку, врачи рекомендуют именно это делать, но я хватаюсь за сигарету. — Чулпан курит? — Да. Как сапожник. А Ваня не курит. Мужики в доме не курят, а женщины ведут себя безобразно. — У вас в доме полная богема? — Нет, это не богема, богема — это когда уже проходной двор. Когда приходит кто попало, не понимаешь, чьим полотенцем вытираешься, кто-то в ванной ночует, кто-то... — Ольга Владимировна, а как ваши молодые-то — Ваня у Полунина играет, Чулпан здесь. Что за семейная жизнь такая? — Замечательно. Я сама мечтала в детстве выйти за капитана дальнего плавания. С белым платочком провожаешь, потом с цветами встречаешь, и вечная радость. Я с ужасом думаю о мужчине, который смотрит на меня всю жизнь — как я ем и прочее, — 24 часа в сутки. — Домашние животные. Ольга Владимировна, как вы к ним относитесь? — Я к ним ответственно отношусь, не сентиментально. Но вообще их в актерском доме нельзя заводить. Я собачница, но собаку завести не могу... — А запах от собак? — Обожаю. Иногда сплю в обнимку на одной подушке под одеялом. Это такое счастье. Я бы изобрела духи, чтобы псиной пахло, это замечательно. Собаки — это счастье. Но кошек я не люблю, они вонючие очень. Когда изобрели средства борьбы с этими страшными запахами, моя душа смирилась, и я спасла одну кошку. Но все равно я больше думаю про детей. Недавно муж лежал в больнице, и там детки, к которым родители не приезжают после операции. Я лучше последние деньги на них потрачу, но не на кошку. Однажды травили котов в БДТ. Там сначала были крысы, а потом котов стало столько, что они загадили весь театр. Особенно вредный кот выходил на сцене Фернанды и Луизы, сначала "у-о-о-о" — вот такой звук из-за кулис, потом он выходил и делал лужу, а лужа была большая, потому что там натянуто полотно. Сцена сорвана, в зале хохочут, наш актер Морозов гонялся с рапирой, чтобы проколоть этого кота. По театру был отдан страшный приказ: разберите котов, все остальные будут уничтожены. Я приехала, когда все коты уже были рассованы, все сердобольные кошатницы их прятали под юбками. И вдруг на меня выбегает вот такая тварь дрожащая — с жидким хвостом, арбузной расцветки, которую я люблю. Я вынесла его на улицу, думала, кому-то отдам. Потом принесла домой, выпустила. Через минуту уже "кис-кис-кис", и он лежал на кровати. Но он оказался потом кошкой. Сначала назвали Кузя, теперь зовем Зяка. Пришлось ее везти в Москву. Естественно, она ехала в СВ, на отдельной койке. Когда меня провожали мои друзья, ехидно советовали: возьми такси и покажи ей Красную площадь, чтобы уж совсем до конца. — Ольга Владимировна, вам 60 когда исполнилось? — В апреле. — Ваш муж художник, и, наверное, весь дом увешан вашими парадными портретами? — Муж действительно написал мой портрет, почему-то повесил ко мне, я каждый раз вздрагиваю, когда его вижу, — такой очень идеализированный. — Может быть, вам лучше фотографироваться, как Комиссаржевская? — Да, чтобы насмешить. Когда мне было 50 лет, на меня отщелкали три пленки, я принимала какие-то красивые позы, и такая вся неземная получилась. — Ольга Владимировна, вы ведь пробовали ТВ на вкус и даже вели какую-то программу? — Да, это была очень хорошая детская программа. Называлась она "Ромашка". Там мы сочиняли сказки, ставили спектакли, была страничка хорошего поведения, потом поделки какие-то к Новому году. Я передавала детям все, что накопила в своем доме. Напоследок — Я хочу пожелать только одного: чтобы перестали друг друга пугать. Обстоятельства складываются так, что действительно трудно, но женщина, душа дома, дух дома, должна снимать нервное напряжение, ладить с детьми и выглядеть хорошо. Я хочу пожелать научиться отдыхать, потому что остальное мы умеем — ставить задачи, брать препятствия, мы — спортсмены мирового класса. Мой знакомый прожил в Америке двадцать лет, приехал и сказал: "Вы как консервные банки. Как вам удается так выглядеть? Мои американские друзья просто на глазах стареют, а с вами ни черта не происходит!" У нас жизнь такая, очень азартная. Мы умеем работать, преодолевать, выживать вопреки, мы не умеем только отдыхать и радовать себя, потому что нас, особенно мое поколение, так приучили... У финнов есть поразительная традиция — они меняют осенью занавески на яркие. Они борются за хорошее настроение. Оттого что мы стали очень унылы, занудливы, это сказывается на наших детях, которые сначала изображают, что сочувствуют нам, потом им наплевать на нас, мы надоедаем им со своим нытьем, потом мы говорим, что они черствые, они равнодушные. Это неправда, просто мы противные, унылые, неинтересные, и с нами скучно. Край еще не наступил и не наступит никогда. Не будет ничего этого, не остынет земля, пока мы держимся за руки. Жизнь замечательная штука, нельзя ее упускать между пальцев и канючить, и говорить о том, что вот вчера было плохо и завтра будет еще хуже. Надо думать о том, сколько радостей приносит каждый Новый год. Я желаю всем счастья, я желаю никогда не терять чувства юмора.
