С нравственностью в столице все хорошо. И с безнравственностью тоже. Проституцией занимаются все кому не лень. Интимные услуги представлены в широчайшем ассортименте.
Власти, конечно, борются с этим недугом. Громят притоны. Устраивают на проституток облавы. Но результатов почти нет. А проституция есть.
Пока косная столица не шевелится, в регионах этот вопрос уже решают. В замечательном городе Саратове рост торговли плотью остановлен. Как же это произошло?..Новые мысли лейтенанта ФирсоваВ столице Саратовской губернии проживает более 800 тысяч жителей. До моего приезда численность проституток составляла 998 единиц. Точностью учета губерния обязана старшему лейтенанту Фирсову.
Ему пришла в голову идея завести на проституток картотеку. Это не было приказом. Просто Фирсов любит четкость в делопроизводстве. Кроме обычных протоколов у девушек снимали отпечатки пальцев. А Фирсов предлагал “ночным бабочкам” сфотографироваться. Не все соглашались. Но терпеливый старлей не отчаивался. Со временем проститутки обвыклись. И фотографировались с удовольствием. А борцы за нравственность узнали всех горожанок, торгующих плотью, в лицо.
Кроме того, милиционеры инициировали бесплатное обследование уличных девиц в кожвендиспансере. Два раза в месяц, по средам в 21.00, саратовские проститутки загружаются в “пазики” и едут в КВД. Заставлять никого не надо. Кокотки обследуются добровольно.
Таким образом, полиция нравов живет в “мире” со своими подопечными. А на самом деле контролирует мир саратовской проституции.Я — 194-я!В 20.30 полиция нравов Саратова ушла в рейд.
За воротами группу ожидала “боевая машина” “ПАЗ”. Автобус сняли с городского рейса. Ехал он на кладбище. Транспорт заводился с помощью кривой железной ручки, как в лучших фильмах про Отечественную войну. На Астраханской улице восемь девушек предлагали интим курсанту военного института.
— Эх, — вздохнул Фирсов, — две недели отпуска, и все расслабились.
Вслед за ним из автобуса спрыгнули инспектор Крохин, инспектор Иванова, милиционер в форме и я. Задержание длилось секунд восемь. Едва ближайшая девица заметила Фирсова, она вскинула пухлые руки и заверещала:
— Ой, не бойтесь, девчата, я его знаю!!
И повисла на шее у старшего лейтенанта. Освободившись от впечатлительной девицы, Фирсов и Крохин указали женщинам на автобус. Только последняя заартачилась.
— Вы мне не нравитесь, — огласила она улицу. — Не пойду я в ваш автобус. Гриша! Где, б..., этот Гриша?!
Сутенер Гриша прятался за клумбой. Его подопечную в автобус внесли. “Пазик” забрал еще троих “бабочек” и вернулся к УВД.
Саратовские кокотки — зрелище отвратительное. У пухлой и радостной под самыми ягодицами горел сине-бордовый синяк. У другой рот цвел блямбочками простуды. Третья прикрывала колесообразные ноги сетчатой юбчонкой. Четвертая стыдливо закрывала ладошкой беззубую улыбку. Все девушки носили стоптанные и грязные от пыли шлепанцы. Задержанных поместили в конце темного коридора. Все затихли. Кроме той, что звала Гришу. Эта бесформенная особа с голой прыщавой спиной материлась и требовала воли.
— Чур, я первая, — сообщила пухлая. — Фирсов, ты меня должен помнить. Я — 194-я!
Ее впустили, и она деловито расписалась в протоколе:
“...предлагала себя за деньги незнакомым мужчинам на улице Астраханской...”
— Я должна кое-что рассказать, — добавила она, переходя на загадочный шепот. И удалилась в угол делиться с Фирсовым оперативной информацией.
Следующей в очереди шла коротко стриженная девица в черном неглиже. Она вошла в комнату, по-наполеоновски сложив руки на круглой груди.
— Мощный привет! — возгласила она. — Если быть точной, я здесь в четырнадцатый раз.
— Извините, что помешали, — сказал Крохин. — Вас не затруднит... пустая формальность...
— Ничего, я понимаю, — дама в черном присела на краешек стула. — У вас своя работа, у нас своя.
Она заполнила протокол, тщательно его перечитала и удовлетворенно заметила:
— Ошибок нет.
— Не сомневаюсь, — сказал Фирсов. — Вы где трудовой стаж начинали?
— 14 лет корректуры в областной печати, — сказала она.
— Можете возвращаться на рабочее место, — закончил Крохин.
— Да никогда в жизни! — изумилась корректорша. — Буквы читать! Увольте!
— Я имел в виду улицу, — вежливо пояснил инспектор.Борьба с прессойЗа газетчицей появилась воспитательница детского сада с лягушачьими губами от одного уха до другого. Воспитательница доверительно сообщила, что работала в интимном агентстве. Агентство это уже давно “вели”.
— Ваша газета печатает объявления о досуге? — спросил меня Крохин.
— Да, — ответил я.
— Замечательно, — сказал Фирсов, — а мы такие газеты в суд приводим. За нарушение рекламного законодательства. И исключительно на основе свидетельских показаний. Я правильно говорю? — обратился он к девице.
— Наверное, — улыбнулась та.
— В Москве проститутки не признаются, что торгуют собой, — оправдывался я.
— Странно, — заметил Фирсов. — Зачем стесняться очевидных вещей?
Действительно, незачем. Одну из саратовских газет уже привлекли к ответственности. За “интимную” рекламу. И только благодаря тому, что саратовские падшие женщины честно признают себя таковыми.
Вслед за воспитательницей появилась приличного вида студентка медучилища. Документы ее были в порядке. Судя по испуганному лицу, она вышла на улицу впервые. Ей рассказали об административной ответственности и пригрозили беседой с родителями. Девица побелела. На первый раз ее отпустили. Затем в комнату вошла девчушка лет тринадцати. Глаза ее блестели, как у невинной куклы. Алый ротик напоминал сморщенное горлышко бутылки. В крохотных ручках она держала блестящую сумочку.
— О! — радостно воскликнул Фирсов. — Мадам Опашная! Какими судьбами?
— А мне говорили, что вас перевели, — томным баритоном сообщила кукла.
— Что вы! Я от вас никуда, — сказал инспектор. — Вы у нас...
— Стыдитесь, товарищ лейтенант. Я четвертым номером иду.
— Да, — прочитал Крохин, — впервые задержана в возрасте 14 лет.
— И трех месяцев.
— Как здоровье матушки? — поинтересовался старший лейтенант.
— Отошла матушка в мир иной, — спокойно отреагировала кукла. — Некому теперь за мной с кипятильником бегать...
— Да, — покачал головой Фирсов. — А мы лишились второго номера картотеки...
Вскоре в коридоре остались лишь две задержанные. Та, что громче прочих возмущалась, и маленькая казашка с худыми коленками...Майор Иванова — мама и прокурорЖенщина-майор Наталья Васильевна Иванова пришла на работу в отдел два месяца назад. Доверительные беседы с “падшими” саратовчанками велись и до нее. Но с приходом Ивановой они приобрели иное настроение. Наталья Васильевна увлеченный человек. Она ненавидит проституцию. И, может быть, поэтому девушки с улиц с ней чаще откровенничают, чем с мужчинами. Иные, уходя, плачут. Иванова знает цену слезам. Но никого не отталкивает.
— Взгляните на этих девчонок! — упрашивает Наталья Васильевна. — Без слез рассматривать фото невозможно.
Действительно, хочется плакать от страха. Рябые лица, выщипанные брови, герпес, шрамы, чудовищная цыганская косметика. Девиц явно подбирали к конкурсу “Ужасы Волги”. Они запечатлены на фоне кабинетной двери с табличкой и номером. Самой пожилой около шестидесяти, дебютантке — четырнадцать.
— Вы хотите сказать, что после бесед с вами они встают на честный трудовой путь?
— Нет, — честно отвечает женщина-майор, — но многие на улицу не возвращаются.
— Почему?
— О! — назидательно говорит Наталья Васильевна. — Главное — вовремя пресечь распад личности.
Количество проституток увеличивается во многом за счет несовершеннолетних. Распад личности у вновь прибывшей проститутки наступает через три-шесть месяцев активной трудовой деятельности. До этого она еще способна воспринимать человеческие слова. Именно тогда надо ее ловить и беседовать о жизни. А по части увещеваний Наталья Васильевна специалист. С девочками она разговаривает, как мама и прокурор в одном лице.Здесь можно плакать?Маленькая казашка дергала себя за мочку уха.
— Тебя здесь не обидят, — сказала Наталья Васильевна. — Мы только поговорим.
— Вы меня отпустите? — тихо спросила казашка.
— Все зависит от твоей искренности.
— Буду, — согласилась девушка.
— Как тебя зовут?
— Алия Бекбулатова.
— Сколько тебе лет?
— 3 июля — 17 лет.
— Как ты очутилась на улице?
— На трамвае приехала.
— Я спрашиваю, почему ты предлагала себя?
— Я не предлагала. Я пришла на лавочку. И вы сразу подъехали.
— Ты знаешь, для чего девчонки стоят там?
— Знаю.
— Может быть, тебя заставили прийти?
— Нет.
— Ты уже не девочка?
— Нет. С тринадцати лет.
— Тебя пытались изнасиловать?
— Да. Один хотел в совхозе.
— Зачем ты приехала в Саратов?
— Мама умерла 22 декабря. Мне нужны деньги на поминки.
— У тебя родные в Саратове?
— Нет, подруга и ее сожитель.
— Это она посоветовала тебе прийти на Астраханскую?
— Нет, другая. Из общаги. Она сказала.
— Из какого она агентства?
— Ни из какого. Я не знаю.
— Крупная девушка с каре, как у тебя?
— Да, кажется.
— И она сказала, что здесь можно заработать легкие деньги?
— Я встала на сегодня, завтра и послезавтра. Маме на поминки.
— А эта знакомая не говорила, что возьмет тебя какой-нибудь толстый, слюнявый и потный мужик? И будет тебя целовать. А про бутылки шампанского во влагалищах не рассказывала?
— Нет...
— Тогда я тебе скажу. Заведут тебя в комнату. А там не один, а десять... И будут они терзать твое тело, пока не устанут. Вряд ли ты об этом думала...
— Вы моему папе напишете?
— Очень вероятно.
— Он же сразу меня опозорит.
— Ты его не любишь.
— Он меня не любит. Он не жил с нами давно. Очень...
— А другие родственники?
— После смерти мамы дядя забрал к себе брата. У него своя жизнь.
— Где же твоя жизнь?
— Я к отцу поеду в Липенки. Он звал меня.
— Как же ты поедешь без денег?
— Как все девчонки. Шофер отдохнет со мной.
— У тебя уже были венерические заболевания?
— Я лежала в районной больнице и сбегла.
— Значит, недолечилась. Закон наказывает тех, кто болеет и заражает остальных... Прочитай и распишись здесь. Я сейчас приду.
Наталья Васильевна вышла. Алия подвинула к себе бумагу.
— Как я влипла, — тихо сказала она. — Сердцем чувствовала, не надо идти на эту работу. Что теперь со мной сделают?
Она елозила ладошкой по углу стола. И минуту только этот легкий звук нарушал тишину. Затем она повернулась и, улыбаясь, спросила:
— Здесь можно плакать?
Я сказал:
— Можно.
И увидел перед собой абсолютно беспомощного человечка. Беззащитного, несчастного человечка. Которого сейчас чуть-чуть не раздавили на моих глазах, как безногого паучка.
Слово “проституция” Алия написала с четырьмя ошибками. Громоздкие слова давались ей с трудом. Она стыдилась меня и закрывала бумагу ладонью, как первоклашка.
Вошла Наталья Васильевна и сказала:
— Мы направим тебя в приют как несовершеннолетнюю.
— А что там будут со мною делать?
— Воспитывать.
— Бить? — переспросила казашка.
— Зачем. Они найдут твоих родственников.
— Значит, побьют, — сказала Алия.ЮбилейФирсов остался с крикливой прыщавой девицей. Она была пьяна. Устав материться, она пообещала старлею встречу с прокурором города Астрахань. За час Фирсов уломал ее снять отпечатки пальцев. Она ушла в туалет и вернулась с грязными руками.
— У вас нет мыла, — сказала она.
— Что же ты за проститутка, если мыла с собой не носишь?!
Потом он вручил ей коврик для компьютерной мыши, на котором нарисовал мелом три девятки. Покачиваясь, 999-я “ночная бабочка” Саратова щелкнулась на фоне двери. Сутенер Гриша, высоченный дылда в протертых кроссовках, дождался ее у входа в отдел и забрал.
Алия ни с кем не спорила. Ее номер в картотеке оказался юбилейным — тысячным.
— Я тебя поздравляю, — устало сказал Фирсов. — Проси чего хочешь.
— Отпустите, — попросила девушка.
— Не могу, — сказал инспектор. — Ты несовершеннолетняя.
Алия подумала и сказала:
— Я ничего не ела со вчера.
Старший инспектор достал апельсин. Очистил его и вручил девушке половину. Подумал немного и отдал весь...
