По давно сложившейся американской традиции, глава государства первый год своего мандата просто раскачивается, входя в курс многотрудного дела,
два последующих – собственно, правит и, наконец, в последний год отпущенного срока в Белом доме усиленно обольщает избирателей ради нового властного четырехлетия. Лидер России такой роскоши себе позволить не мог,
и, если за первый год нового тысячелетия кто-то так и не понял ответа на вопрос: «Кто вы, мистер Путин?», значит, пора спешить
на прием к окулисту.
О пользе знаний
Со времен Владимира Ильича ни один политический лидер одной шестой части суши не грешил знаниями вражеских наречий. Говорят, Юрий Андропов кое-как владел английским, но никто уже не узнает, хватило бы его словаря для того, чтобы не умереть с голоду в том же Лондоне. В 197З году Леонид Брежнев попрощался с журналистами, собравшимися на лужайке у Белого дома, сакраментальным good-bye. Однако справедливости ради необходимо отметить, что слово это достаточно громко было подсказано ему переводчиком.
Впрочем, ведь еще Митрофанушка не желал учить географию под тем предлогом, что извозчики есть. У генсеков, министров и президентов всегда под властной рукой неисчислимое количество классных переводчиков, способных не просто перевести ценную мысль, но и отредактировать ее, придать ей доступную для иностранного собеседника форму.
Однако давно замечено, что с переводом теряется доверительность беседы. Между тем, у мировых лидеров особенно тесные отношения выстраиваются с коллегами, на языке которых они могут более или менее свободно общаться. Шарль де Голль говорил по-немецки, и в этом многие историки видят залог его сближения с Конрадом Аденауэром, а, значит, и преодоления исторического раскола Европы. Валери Жискар д’Эстен, переориентировавший Францию на США, изъяснялся с оксфордским акцентом. Американские президенты в последнее время усиленно овладевают испанским, понимая, что только так можно сохранить симпатии своих ближайших соседей.
Говорить в стране на местном наречии – это не только демонстрировать образованность, но и проявлять высшую степень уважения к ее обычаям, истории, традициям. Не потому ли нынешний Папа Римский Иоанн Павел II столь популярен, что в прямом смысле готов говорить со своей паствой во множестве стран на ее языке.
Сейчас, как утверждают, Владимир Владимирович берет уроки английского. Берет, несмотря на жесткий график встреч и визитов. Ведь России как никогда важно, чтобы ее, наконец, стали понимать. Понимать без лукавых переводчиков, посредников и интерпретаторов.
Слово и дело
Но в случае с Путиным дело не только в его языковой подготовке. Дело, скорее, в его органической связи с общемировой культурой. Были времена, когда после восшествия на кремлевский престол очередного генсека, западные аналитики судорожно прикидывали, знаком ли вождь с иным миром, имеет ли представление об ином образе жизни? А такое знакомство считалось немаловажным фактором для налаживания диалога через «железный занавес». Ведь признавался же «дорогой Никита Сергеевич» после вояжа в Швецию: «Это не мы, это они у себя коммунизм построили!»
Не бывавшие дальше родной Шепетовки советские и, частично, постсоветские вожди не просто не доверяли западным коллегам, они их откровенно боялись. Недаром Генри Киссинджер вспоминал, как во время переговоров в Кремле с Ричардом Никсоном Брежнев вдруг нервно вскакивал и, вообще, выбегал из зала заседаний.
Панибратские объятия Бориса Ельцина с Гельмутом Колем и Джоном Мейджором, его навязчивое желание перейти на «ты» – порождение все тех же комплексов провинциализма прежних кремлевских небожителей. И не столь уж важно, что местоимения «ты» в английском просто не существует, царю Борису было лестно показать свою особую близость к сильным мира сего. Впрочем, иногда казалось, что невежество Ельцина – дополнительное благо для внешней политики России. Трудно представить, что мог бы наговорить и наобещать своим собеседникам бывший президент, случись ему знать хотя бы два десятка английских или немецких слов.
Фактически, только сейчас происходит разрыв с советской действительностью, с пьяными политическими посиделками и резолюциями, вырванными в парной. Подъем «Курска», вопреки увещеваниям скептиков, и восстановление Ленска – это вещи того же порядка.
Еще пару лет назад многочисленные помощники Ельцина с трудом скрывали тайное желание в стиле Оруэлла переписать старые газеты, дабы не краснеть при объяснениях с журналистами по поводу прежних, давно и счастливо забытых приказов. Ныне вместо разноса и снятия виновных за сто первое проигнорированное президентское распоряжение – терпеливый контроль за выполнением данных обещаний. Именно это и называется основой стабильности в стране, а не неизменный в течение полутора лет состав кабинета министров. Хотя и министерская чехарда, и фаворитизм, и нравы двора, вместо командного духа – все это родовые признаки прежнего смутного времени, которые Путин изживает не путем кадровых рокировок и загогулин, а личным примером.
И не страшно, что опять страна довольно жестко персонифицирована. Мы, слава Богу, не Швейцария, структура власти у нас пока пирамидальная, а потому, если рыба гниет с головы, то и выздоровление должно начинаться с Кремля.
Не удивительно, что как-то незаметно исчезли самозванные кандидаты в президенты, которые, поглядывая на прежнего хозяина Кремля, снисходительно цедили, ну, если «Этот» может, то и мне сам Бог велел.
Интеллигентское безвременье
Очередной российский парадокс. Пришедший впервые к власти в России интеллигентный, образованный, по-европейски воспитанный президент отчего-то вызывает дикое неприятие со стороны тех, кто сам себя считает «солью земли русской». То бишь, т.н. демократов из числа российской образованщины.
Объяснений такому феномену несколько. Может быть, прав великий философ Георгий Федотов, считавший, что основой самосознания русской интеллигенции является саморазрушение. Не исключено, что многих устраивал немощный, а, временами, откровенно потешный Ельцин, на фоне которого выигрышно смотрелся любой деятель, твердо стоящий на ногах. Кто-то в выстраиваемой системе власти усмотрел прямую угрозу собственным карьерным перспективам.
Скорее же всего, интеллигенция привыкла смотреть на российских правителей сверху вниз, ощущая нечто вроде генетической элитарности. Классическая присказка «каждый народ достоин своих правителей» относилась как бы ко всему остальному населению. Фигура же нынешнего президента в привычный сценарий снисходительного похлопывания власти по плечу не вписывается. Многим «элитарным» деятелям такой поворот не слишком нравится. Нет прежнего ощущения собственной значимости. Налицо, как любят выражаться разного рода «яйцеголовые», «кризис самоидентификации».
Естественно, члены бывших многочисленных советов при президенте, с одной стороны, разочарованы потерей возможности делать карьеру путем постоянных выступлений по ТВ. С другой – «ставить перпендикуляр общественному мнению» также сейчас занятие невыигрышное. Золотой серединой ныне считается «критическая поддержка» режима.
Так, может быть, нежелание президента будоражить страну резкими телодвижениями, его постоянная готовность к диалогу, демонстрация верности данному слову, сочетающиеся с последовательностью в проведении достаточно непопулярных решений и дадут ключ к моральному оздоровлению страны? Во всяком случае, второй год Путина-президента не вызвал ни разочарования, ни резкого отторжения общества. А для выходящей из смутного времени страны – это уже немало.
