— Ребята, настраивайтесь на активную работу печени, — наставлял нас бывалый коллега. — Чечня как-никак не ближний свет. Пассажирские самолеты не летают туда уже давно. Поэтому вы полетите на военном борту до Моздока, а оттуда на “вертушке” — в Грозный. Вручите бойцам новогодние подарки, споете под гитару пару военных песен, а потом по распорядку следует фуршет. Три дня пьянства — и обратно.
Планировалось так. На деле получилось совсем иначе...
Первый день. 6 утра. Группа сонных журналистов прибывает на Чкаловский аэродром. В обещанном Моздоке туман — вылет, соответственно, откладывается на неопределенный срок. Спим в холодной машине.
13.30. Последняя коробка с гуманитарной помощью закинута в военный самолет “Ил-76МД”. На ней детским почерком старательно выведено: “От Клинского района с любовью!” Новогодние подарки ребятам из 46-й бригады собирали и упаковывали жители Клинского, Сергиево-Посадского, Домодедовского, Ступинского и Истринского районов Подмосковья, а также города Подольск и Жуковский.
Каждый район губернии закреплен за одним из подразделений бригады. Например, Ступинский курирует 6-ю отдельную роту радиационно-химическо-биологической защиты (РХБ). Ребята из РХБ еще летом заказали ступинцам знамя, шевроны (это единственная рота в бригаде, которая имеет свою эмблему), кеды, спортивную форму, зеркало и живую елку с игрушками (в Чечне, как известно, елки не растут).
Из Подольска в Грозный везут елки, шампанское, консервы, кружки, юбилейные медали, ленты с надписью “220 лет городу Подольску” и 4 иконы святых новомучеников Подольска, освященных Алексием II. Город шефствует над медсанбатом. Кстати, в палатках этого батальона могут сделать ЛЮБУЮ операцию. Поэтому в 46-ю везут раненых со всей Чечни.
— Государство заманило на войну женщин, — расскажет нам потом начальник штаба медбатальона Григорий Руценко. — До февраля платили 850—900 боевых рублей в день — в месяц получалось порядка 32 тысяч. Обещали квартиры. Женщины побросали дома, детей и приехали сюда. А что теперь? С марта и квартиры полетели, и деньги. Остались человеко-дни. Например, 110 человеко-дней приходится делить на 179 человек. И теперь медсестричка в Чечне получает около 8 тысяч в месяц!
Всего в 46-й бригаде — 13 батальонов, 10600 человек, 4000 из которых дислоцированы в Грозном. Попасть сюда могут только самые достойные офицеры или солдаты, прошедшие обязательную полугодовую подготовку в Зеленокумске Ставропольского края. “Ночные убийцы, коварные похитители младенцев и подлые торгаши собственной своей кровью” (как здесь называют чеченцев) уважают и не на шутку боятся бойцов из 46-й.
Впрочем, это все лирика, а в самолет мы даже еще и не сели...
Туман рассеивается, и мы, в обнимку с коробками, устраиваемся в салоне. “Благослови на дальний путь, благослови, прости, забудь…” — доносится жизнеутверждающая песенка из кабины пилотов. Взлетаем под собственные аплодисменты, незамедлительно примерзая к железным лавкам. Хлебаем на посошок за мягкую посадку. Час летим, два летим, три летим… Оказывается, в Моздоке нас не ждут, и мы уже который раз кружим над городом. Ставрополь тоже отказывается принимать самолет. Остается Махачкала. Приземляемся там. Снова аплодисменты.
17.10. Пилоты уверяют: мол, одного часа хватит, чтобы перекинуть ценный груз на “вертушки”. Но мы 4 часа мерзнем, как собаки, на взлетной полосе в Дагестане. Какого черта!.. Быстро темнеет, а в Грозный по понятным причинам лететь нельзя (в Чечне до сих пор действуют операции “Стоп-винты” и “Стоп-колеса”, ограничивающие передвижения людей). В самолете, который стал нам временной гостиницей, холодней, чем на улице. Допиваем хрен знает какую бутылку горькой. “А вы пишете, что военные здесь много пьют, — подмигивает наш новый приятель из “Боевого братства”. — Мы пьем для того, чтобы просто выжить”. И это не дешевый пафос...
23.30. Но мир не без добрых людей. Совершенно неожиданно на помощь приходит главный редактор махачкалинской газеты “Истина” Али Камалов. Решение всех проблем берет на себя этот гостеприимный дагестанец. Нас размещают в самой “лучшей” гостинице города. Выпиваем по десять чашек горячего чаю и заваливаемся спать прямо в одежде. Если так сложно попасть в Грозный, то каково будет вернуться обратно? Риторический вопрос...
Второй день. 9.00. Начинаем понимать, что в Махачкалу нас занесло не случайно. Груз ночевал на взлетной полосе. А поутру выяснилось, что пропали не только коробки от Домодедовского района, но и много дорогостоящей аппаратуры из Клина (компьютер, музыкальный центр, фотоаппараты-“мыльницы” и пленка к ним), а также 24 огромных коробки с шоколадками из Ступинского района. Оставшиеся коробки оказались вскрытыми.
Потери груза при транспортировке превысили допустимые 10%. А мы еще не добрались даже до Моздока! Летом было “потеряно” всего лишь три тонны гуманитарки. На этот раз везем 17 тонн. Довезем ли до воинской части хоть половину?..
И это при том, что подарки сопровождают сами главы Домодедовского района и города Жуковского, заместитель главы Ступинского района и представители администраций Клинского и Истринского районов. Глава Домодедовского района был с девушкой. Лена когда-то училась в одном классе с чеченкой, которая сейчас живет в разрушенном Грозном. Глава хотел соединить подружек, да, видно, не судьба...
Прямо в самолете знакомимся с отважной женщиной из поселка Курилово Подольского района Любовью Васильевной Родионовой . Она уже 14-й раз сопровождает грузы в Чечню. В память о своем убитом сыне Женечке Любовь Васильевна везет ребятам тельняшки, шапки, перчатки, резиновые сапоги, гитары, конфеты, тушенку и сгущенку.
— Всегда подарки собираю сама, отвожу сама и раздаю сама, — рассказывает Любовь Васильевна. — Вернее, собирает Женя. А я всего лишь посредник между мертвыми и живыми, между теми, кто оказывает помощь, и теми, кому я ее везу. Я — счастливее всех. Потому что все слова благодарности получаю я. Женя любил играть на гитаре. Я думаю, что ребятам там гитары нужны. Они собираются в блиндажах и поют песни о матери. Блатных песен там не поют. Только на войне они понимают цену и значение матери. В каждом из этих ребят я ищу что-то от своего сына. Я их не жалею, я их люблю. Они — не несчастны, они достойно выполняют свой долг. Несчастны мы — те, кто их ждет. За то, что они не отказались от службы в армии, — огромное им спасибо!
Ее сын — пограничник Женя Родионов — попал в плен к чеченцам в феврале 1996-го, когда война была в самом разгаре. Мать искала сына по всей Чечне целых десять месяцев. Встречалась с полевыми командирами боевиков — Басаевым и Хаттабом, три дня была в плену и вспоминает об этом с ужасом. А сын был расстрелян под Бамутом после трех месяцев плена 23 мая, в тот день, когда пареньку исполнилось 19 лет. Женю убили якобы за то, что он отказался снять крестик и принять мусульманство. Кстати, по этому крестику Любовь Васильевна и опознала тело сына, выкупленное у чеченцев за огромные деньги (ей даже пришлось продать свою квартиру). Она сделала надпись на Женином памятнике: “Прости, сынок”.
— Он погиб в семи километрах от меня, пока я не могла его найти... Не представляю, как бы я пережила, если бы он поступил иначе — снял нательный крест, — признается Любовь Васильевна.
— А вы не боитесь летать в Чечню? — спрашиваем мы.
— Нет, — отвечает Любовь Васильевна. — Я верю в Бога. Если суждено умереть, то от судьбы не спрячешься.
Муж Любови Васильевны умер от инсульта через четыре дня после похорон сына.
А ведь Женя — один из полутора тысяч пропавших без вести солдат...
15.30. Моздок. Небольшое землетрясение. Очередная переброска гуманитарки в “корову” — транспортный вертолет необъятных размеров. Какая часть груза останется в этом городе — тайна за семью печатями. Темнеет с каждой минутой. Командир экипажа на свой страх и риск решается взять курс на Грозный в полной темноте и без огневого прикрытия. Больше часа летим стоя. Аэродром “Северный” встречает мрачными руинами. “Здесь в нас стреляют, здесь, как и прежде, идет война”, — запевают солисты группы “Восточный синдром”, летящие в Чечню вместе с нами. Называется, привезли живой звук в мертвый город...
Второй день плавно перетекает в третий. 6.00. Подъем. По распорядку дня — завтрак. И полдня в нашем распоряжении.
С Андреем Афанасьевым из Солнечногорска мы познакомились возле столовой, где он лихо орудовал лопатой. Молодой еще совсем, зеленый. Служит в разведбате с 11 декабря. Заядлый футболист.
— Здесь поле есть, — рассказывает Максим, — мы по вечерам с ребятами играем в футбол. Пристрастил к футболу всю дивизию — с раскрытыми ртами меня слушают. Стараемся держать себя в форме — зарядка, обливания холодной водой. Моемся каждый день, как на Западе. У нас есть даже тренажерный зал, бильярд и настольный теннис.
Роман Аничкин из поселка Колюбакино Рузского района в этой бригаде уже полгода. До этого он служил во Владикавказе.
— В Грозном время быстрее идет, потому что постоянно чем-то занят, — рассказывает Роман. — Мои родители долго не знали, куда именно меня перевели. Узнали недавно... Желаю только одного — чтобы не болела мама, и поздравляю ее с днем рождения — он у нее в январе. А мне всего хватает. Единственное, хотелось бы бензопилу, а то дрова рубим вручную.
Максима Калабухова из Сергиева Посада здесь уже называют “старичком”. Он целых 13 месяцев служит в оперативном батальоне — участвует в зачистках и спецоперациях. Правда, иногда падает с БТРа на крутых поворотах грозненских улиц, ну да это не страшно — падают все. Максу осталось отслужить один месяц. Его хотели отпустить домой еще до Нового года, да людей в бригаде, понимаешь, не хватает. Новичкам подготовка нужна...
— Мы по два-три месяца живем на позициях в окопах, — рассказывает Максим. — Не хватает теплых шмоток. Раньше жили в палатках, а сейчас перешли в казармы. В палатках все-таки уютнее, почти как дома. Тем более что там есть газовые печки. Вчера получил письмо от родителей за август. Представляете, как долго до нас идут письма! С комбатом Олегом Бойчуком мы живем дружно, у нас полное взаимопонимание. Иногда даже на “ты” обращаемся к нему. “Нам лунный свет работать не мешает”, — любимые его слова. А вообще-то здесь с чувством юмора плоховато, служба, если честно, притупляет все человеческие эмоции.
— Раньше в Грозном стреляли больше, а с конца лета поспокойнее стало, — рассказывает Олег. — Летом о-огромный пакет анаши нашли — и всю в ФСБ отдали. Сейчас гораздо меньше наркотиков, фугасов и оружия находим.
Ну и самый “старый”, с кем нам пришлось пообщаться, — Дмитрий Кондряков из Химок . Кондряковы в пяти поколениях — военные. Отец — “афганец”, 12-летний сын уже в войну играет, а для Дмитрия война — как наркотик, 1-ю чеченскую отвоевал, пошел на вторую...
— Настоящие ребята идут в 46-ю бригаду, — рассказывает он. — Эта 1-я усиленная бригада во внутренних войсках, прообраз будущих внутренних войск. Она контролирует всю Чечню. Даже чеченский ОМОН уважает нас и слушается. Наши саперы — профессионалы-меланхолики. Первыми находят фугасы, аккуратненько поджигают, медленно отходят (знают точно, через какое время взорвется) и напоследок проверяют, все ли в порядке. Нервы у них стальные.
Задумываемся о том, получат ли эти, во всех отношениях достойные бойцы хотя бы по рулону туалетной бумаги? И вообще, стоит ли возить в Чечню подарки, если большая их часть разворовывается, а затраты на топливо едва ли не превышают стоимость содержимого коробок? Все-таки, наверное, стоит, потому что посылка на войне — единственная радость для солдата. Однако губернатору нужно больше уделять внимания самой организации таких поездок и охране груза. Чтобы ВСЕ подарки попадали в руки наших солдат, а не боевиков и прочих предприимчивых иждивенцев.
Тем временем Дмитрий провожает нас в 6-й артдивизион, находящийся под шефством Клинского района. Игорь Репка временно исполняет обязанности командира. В артдивизионе шесть гаубиц. Оказывается, это самое лучшее оружие на сегодняшний день. Во всей России только два артдивизиона, где есть такие гаубицы. Они всегда находятся в полной готовности к бою. Дальность выстрела — 15 км 300 м. Цели, естественно, не видны, поэтому ребята рассчитывают их геометрически. Из этого дивизиона выходят лучшие военные математики. Правда, лишь те, кому удастся выжить в этой, никому не понятной и, наверное, кому-то нужной для каких-то нелепых целей войне.
P.S. Кстати, самым поэтичным зверем горцы считают волка. “Лев и орел, — говорят они, — изображают силу: те идут на слабого; а волк идет и на более сильного, нежели сам, заменяя все безграничной дерзостью, отвагой и ловкостью. В темные ночи отправляется он за своей добычей и бродит вокруг аулов и стад, откуда ежеминутно грозит ему смерть... И раз попадет он в беду безысходную, то умирает молча, не выражая ни страха, ни боли”. Не напоминает ли вам это описание целый народ, гордо именуемый чеченцами (или нахчо)? Недаром же в одной из песен есть такая строчка: “Волк щенится в ту ночь, когда мать рожает чеченца”.
P.P.S.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы — и Казбек
Сверкал главой остроконечной,
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек,
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?
Михаил Лермонтов
