Однажды на вопрос, что для вас сцена, он ответил: «Это одновременно и наркотик, и секс, это все что хотите, это интересный роман, от которого оторваться нельзя. Это судьба».
Народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР, лауреат премии Ленинского комсомола, профессор Иосиф Кобзон говорит, что никогда не будет писать никаких книг о себе. «Может быть, интервью или беседа. Моя биография уже написана. Моей жизнью».
Наша встреча проходила поистине в историческом месте. На 20-м этаже гостиницы «Интурист», где у Кобзона офис. «Старый офис, – с легкой грустью уточняет Иосиф Давыдович. – «Интурист» реконструируют – мы съезжаем». Журналисты «ДЛ» стали последними, кто из пишущей братии оказался в кабинете, где Иосиф Давыдович проработал последнее десятилетие.
Жалко, наверное, расставаться с обжитым местом?
– Этот офис я любил. У меня из него открывается самый лучший вид на Москву – храм Христа Спасителя, Петр I, внизу Манеж, Кремль, музеи, Большой театр... Я привык к нему, здесь мне было уютно и достаточно тепло. Хотя у меня напротив, в Госдуме, есть депутатский кабинет, куда я могу приглашать гостей, конечно, мне хотелось бы, чтобы у меня был и так называемый деловой офис.
«ДЛ»: А куда, если не секрет, переезжаете?
– Сейчас я в поисках, потому что моя организация «Московит», где являюсь почетным президентом, заканчивает строительство большого культурного центра на Олимпийском проспекте. Он будет разделен как бы на две составляющие: это офисы, которые будут сдаваться в аренду, а на эти деньги будет содержаться культурная часть. Надеюсь в конце этого года в него въехать. Пока же я решил продолжить свое «гостиничное шествие» и обосноваться в «Пекине». Меня соблазнили мои коллеги-«сынки»: Лев Лещенко и Владимир Винокур – у них там тоже офисы.
Но у меня щемит сердце. Посмотрите на эти стены. Сейчас они голые и гвозди торчат, а еще несколько дней назад они были увешаны моими любимыми фотографиями. Вся моя творческая биография была в них. Я их не просто так подбирал и спонтанно развешивал. Вот это – Стена памяти, здесь фотографии моих друзей и близких, ушедших из жизни. Там – классика: Мстислав Ростропович, Монтсеррат Кабалье, Пласидо Доминго. Здесь была артистическая стена, там — депутатская и т.д. Так что жалко мне со всем этим расставаться. Ну ничего страшного.
«ДЛ»: Вы вообще легко расстаетесь с прошлым?
– Тяжело, очень тяжело. С трудом отвыкаю, а еще тяжелей привыкаю. Знаете, мы перестроили дом в Переделкино, там супруга сделала большую спальню – до этого мы всю жизнь прожили в маленькой. Переночевал одну ночь, мне стало так неуютно. И я сказал ей: «Все, если хочешь — оставайся здесь, в этой спальне, а я пойду в старую — мне там так тепло, так хорошо, я знаю каждую половицу...» Вот такой уж я консервативный ортодокс. Привыкаю ко всему старому, к тому, с чем жизнь прошла. Я также тяжело расстаюсь с музыкантами, с людьми, с сослуживцами. Но у меня есть закон – никогда не возвращаюсь. По моей ли инициативе произошел разрыв, вспылил ли я... Или он вспылил, ушел. Проходит какое-то время потом: ну ладно, чего уж там, повздорили... Я – никогда, обратной дороги нет. Потому что знаю: эта червоточина останется навсегда.
q Наталья, его дочь, не скрывает: «Отец всегда был занятой человек. Раньше он по 8 месяцев в году не был дома – единственным источником его доходов в семье была концертная деятельность. Потом появился бизнес. И прибавилось забот. Но я не могу сказать, что нам его не хватало. В принципе, он достаточно много уделял нам внимания, по возможности старался проводить с нами время, если он в Москве, и брать нас с собой на гастроли. Он очень трогательный семейный человек. А дети и родители для него – святое. Это в нем заложила мать. Семья и дом это у него в крови».
«ДЛ»: Дети повзрослели, встали на ноги, активно занялись бизнесом.
– Зять у меня юрист, занимался и занимается бизнесом. Дочка окончила МГИМО, сейчас они вместе какой-то совместный бизнес решили открыть. Катя – моя невестка, рожает детей и учится. Окончила педагогический, сейчас учится в архитектурном. Красивая женщина, дети у нее красивые, и тем не менее хочет учиться дальше. Андрей тоже занимается бизнесом. Хотя он неплохой музыкант. Барабанщик. Я так переживал, что он бросил музыку. Он увлеченно ею занимался, а потом потихоньку – с головой уходил в бизнес. Я ему, конечно, не мешал, но и не помогал.
«ДЛ»: Как, даже не протежировали?
– Никогда. Он сам открывал ресторан «Максим», прогорел на нем вместе с партнером. Потом они открыли ресторан «Джусто», сейчас он считается, как я слышал, очень модным. Но я там был всего один раз. Это не моя мечта: сын – хозяин ресторана. Хотя мне все говорят: человек увлечен, ему нравится. Сейчас он строит на Арбате пивбар. В этом случае, надо признать, я ему немного помогал, потому что уже совершенно иные размеры бизнеса. Но я это делаю с удовольствием. Почему бы и нет? Он человек без особого пафоса. Слава Богу! И дочь, и зять такие же. Не потому что хочу сказать, какие у меня чудесные дети. Нет! Так сложилось, что они такие. Отец у них, то бишь я, не без грехов. Иногда вверну какое-то крепкое словечко, курю всю жизнь. Выпивал когда-то. Сейчас в основном занимаюсь пивным алкоголизмом – пью только пиво и уже давно. А они другие: прекрасно проводят время с друзьями, с семьей.
q Из интервью Андрея Кобзона:
– Я хочу сказать, что папа – настоящий мужчина, каких сейчас мало осталось. Пример для любого современного парня – каким надо стать. Вот у меня вряд ли получится. Он красивый. Серьезный. Сильный. Талантливый. Он молодец. Мужик.
– Уважаешь?
– Ну.
– Любишь?
– Конечно.
– Боишься?
– Чего бояться-то? Уважаю!
q Теперь очередь отца. «Однажды приезжаю с гастролей домой. Вижу, неладно. В чем дело? – спрашиваю у Нелли. «Посмотри на дневник своего сына – пара, пара, тройка. Родителей вызывают в школу». Андрей, – говорю сурово, – кто тебе дал право позорить мою фамилию? Впредь забудь, что твоя фамилия Кобзон. Понял? «Понял», – и ушел к себе в комнату. Я сижу на кухне, переживаю. Вдруг он подходит и говорит: «Папа…» Я думаю: «Воспитательный процесс удался, сейчас будет просить прощения». Слушаю тебя, сын. «Папа, а фамилия Иванов подойдет?» Вот и поговорили».
«ДЛ»: Вы успеваете за временем? Сейчас пришла пора молодых да ранних. Взять хотя бы президента...
– И что из этого? Молодой, энергичный, образованный, интеллигентный президент, умеющий разговаривать на русском языке. И в правительстве все молодые люди. Можно сказать: надо, чтобы кто-то поучил их. Но мне не нравится, когда говорят: к власти пришли завлабы. Какие завлабы? Были завлабами, но они учились. Академия при президенте выпускает молодых людей. Время такое пришло. Защищать Отечество нужно молодым. Молодым жить в этой новой стране. Я уж приведу пример из своей жизни. У меня мозгов не хватает на компьютер, а моя дочь обращается с ним, как я в свое время с радиоприемником. Для меня это сложно, но не потому что я тупой, просто я другой. Из другого поколения, из другого века. Я не ставлю таких задач, мне достаточно моего опыта, моего интеллекта и знаний заниматься общественной политикой и творчеством. Мне достаточно информации, которой я хочу пользоваться. А им доступно другое. Можно ли сегодня представить офис, фирму без помощников, референтов со знанием языка? У меня все в семье знают по несколько языков. Я тоже знаю некоторые: русский, украинский и еще один прекрасный язык, тот, что называется в простонародье – мат, а в литературе – ненормативная лексика. Я так много раз был за рубежом, что практически на любом языке могу объясняться. И это не потому, что я по магазинам ходил и знал how much, просто я все время общался с людьми.
«ДЛ»: А эту самую ненормативную лексику вы можете, к примеру, допустить по отношению к своим сотрудникам?
– Запросто.
«ДЛ»: В каких случаях?
– Если пытаюсь объяснить нормальным языком и меня не понимают, тогда употребляю ненормативную лексику. И сразу все становится ясно. Но я не люблю употреблять нецензурные выражения в злости, когда хочу кого-то оскорбить. Я употребляю мат как междометие, человек сразу настраивается на другой психологический лад. И я не вижу здесь ничего зазорного. Но когда грязно оскорбляют, особенно в общественном месте, терпеть не могу. Нецензурную брань, мат-перемат в ресторане не переношу. А в общении со своими – нормально – считаю, что его можно употреблять.
q В четырнадцать лет Иосиф поступил в техникум. Его сестра Гелена Кандель считала, что это было самоутверждение, чтобы не говорили, что он маменькин сынок из еврейской интеллигентной семьи. Однако сам Иосиф смотрел на вещи гораздо прозаичнее. «Горный техникум не был моим призванием, просто в то время шахтеры, горняки, буровики прилично получали. Мы жили достаточно скудно, а я уже чувствовал ответственность за семью».
«ДЛ»: Многие почему-то наивно полагают, что богатые люди – счастливые люди. Для вас деньги и счастье – равноценные понятия?
– По-настоящему богатый человек – это не вор, это тот, кто работал и зарабатывал. Его счастье не в количестве денег, а в том, что он получил независимость в жизни. Он уже не зависит от тех людей, которые его окружают: может себе позволить отдых, может позволить себе купить какие-то понравившиеся ему вещи, элитную квартиру, элегантную машину... Я к этому отношусь нормально. Когда заходишь в супермаркеты и смотришь на все это изобилие, которого даже близко не было в наше советское время, думаешь: «Господи! Ну пошли людям хоть немного денег, чтобы они могли войти в этот магазин и купить себе не еды, а хороших продуктов».
Очень хочу, чтобы у каждого была какая-то финансовая независимость. Я ведь все, к счастью, прошел в этой жизни. Было и военное голодное детство, и одни штаны, в которых проходил все четыре года. А когда вернулся из армии, у меня этих штанов не оказалось – отдали донашивать другим. Мы очень бедно жили – у меня было четверо братьев и сестра.
Когда я захотел поехать учиться в Москву, мама сказала: сам зарабатывай деньги, сам езжай. Мне тогда вообще нечего было надеть. Я знаю, что такое общежитие, жизнь на 180 рублей старыми деньгами. Я знаю, что такое ночью разгружать вагоны на Рижском вокзале. Что такое коммуналка после общежития! И что такое первая квартира! Поэтому я работал больше всех и не стесняюсь этого. Я неистово работал! А все говорят: «Ну, Кобзон богатый». Конечно, богатый, потому что работал больше многих в 10 раз, поэтому богаче многих в 10 раз. А вы в это время гуляли, пили водку или встречались с женщинами. Я тоже встречался с женщинами. Находил время и для личной жизни.
Мы уже 31 год живем с супругой. Двое детей, четыре внучки. Конечно, в моей жизни немаловажную роль сыграли деньги. Пришел достаток, который должен прийти к каждому трудолюбивому человеку.
q Выдержка из письма родителям. «Здравствуйте, дорогие! Вот я уже и постарел. Пошла вторая четверть века. Это ужасно. Я очень благодарен вам за поздравления. Хочу описать, как прошел мой день рождения. Я очень хотел его организовать хорошо. По-моему, это получилось. Было 25 человек. Я снял маленький зал в ресторане Центрального дома актера. Были у меня и поэты – Ошанин, Гребенников, Добронравов, и композиторы – Фрадкин, Фельцман, Пахмутова, Чичков, Чернышев, и певцы – Кратов, Булавин, Белокринкин, был Изя с Фирой, друзья с радио, телевидения, из УК ВЛКСМ.
Я не скоро сошью костюм, но зато юбилей свой буду помнить…»
«ДЛ»: Вы не только творческий человек, не только депутат, но и бизнесмен.
– Вы уже в определении сразу делаете ошибку. Когда я в 1997 году второй раз пошел в парламент, то, естественно, подписал обязательство не заниматься бизнесом.
Но никто мне как артисту не запретит выступать и получать за это гонорар — это ведь тоже бизнес. Как в таковом бизнесе, о котором вы говорите, я участвовать не должен. Впрочем, мне бы врать не хотелось: приходится заниматься не непосредственно бизнесом, а принимать участие в разработке бизнес-идей, в лоббировании бизнеса.
Раньше у меня была своя организация «Московит», которая занималась широкопрофильным бизнесом, а сейчас ее нет, точнее меня в ней нет, и я с удовольствием консультирую моих детей, моих друзей и моих знакомых.
«ДЛ»: Сейчас многие говорят о том, что российский бизнес стал более цивилизованным. Как-никак больше 10 лет прошло.
– Во-первых, я хочу обратить ваше внимание на одно замечательное определение – новые русские. Мы, как всегда, благодаря вашим коллегам-журналистам, все превратно понимаем. Скажем, хунта для нас – чуть ли не фашистское образование, хотя на самом деле это просто «компания». Мафия для нас – это бандиты и убийцы, а на самом-то деле – это всего навсего «семья». Новые русские – сразу же ассоциация: качки, крутые... А для меня новые русские – Анатолий Чубайс, например. Он новый русский, который бы не смог никогда в советское время сделать такую карьеру.
Или, скажем, есть такая крупная структура в авиационном бизнесе «Ист-Лайн». Дмитрий Каменщик – человек, который с нуля создал империю. Кто бы ему это позволил в СССР? Кто бы мог подумать, что он в своем возрасте станет магнатом? Или тот же Борис Березовский – еврей, который совершил головокружительную карьеру, став чуть ли не придворным финансовым кошельком.
Или Тельман Исмаилов – хозяин «Праги». В свое время в «Прагу» я студентом, сэкономив за неделю средства, бегал съесть заливную осетрину, выпить чашку кофе и полакомиться пражским пирожным. Сейчас «Прага» – это отреставрированный дворец. Кто это сделал? Новый русский Тельман Исмаилов, хотя он еврей из Азербайджана. Вот что дало время. Сколько оно, правда, отняло у народа. Но это неизбежно!
Вспомните, прошло совсем немного времени. В Москонцерте, в котором я служил, было порядка двух тысяч творческих работников. Как они туда попадали? Естественно, номенклатурные, «позвоночные», как мы их называли – «по звонкам». Были такие случаи, когда так называемый артист или музыкант, проработав в Москонцерте 15 лет, ни в одном концерте не принял участия и получал гарантированную зарплату – 80% от основного оклада. Нам нужно было пахать за него, а он сидел на печи. Но он имел диплом, и у него был подписан трудовой договор, и уволить его было нельзя. Вы полагаете, это было по-честному?..
«ДЛ»: Не думаю.
– ...А когда нам, ведущим артистам советской эстрады, приказом министра культуры Петра Демичева не разрешали зарабатывать более двух окладов в месяц. Когда Алла Пугачева собирала дворцы спорта, а получала 63 рубля 50 копеек за концерт. Несправедливость жуткая. Теперь времена изменились, когда ее приглашают, она говорит: «Хочу столько-то». Это нормально. Звезде необходимо пошить себе концертные костюмы. Никто из обывателей не понимает, что Алле Борисовне нужно содержать оркестр, аппаратуру, офис, платить зарплату людям, вкладывать деньги в новые программы.
Я попрощался с большой эстрадой в 1997 году. Действительно, больше не сделал ни одного сольного концерта за этот период. Участвую только в авторских вечерах композиторов, поэтов, на юбилеях, панихидах. Скажем, недавно пел в двух концертах замечательного композитора Александра Зацепина, на вечерах памяти Владимира Высоцкого, Валерия Ободзинского, Махмуда Эсамбаева. Если бы я работал на этих концертах один, вопросов бы не было, но у меня еще есть заслуженный артист России Алексей Евсюков, который не понимает, почему он должен выходить на сцену бесплатно. Он же работает.
Это издержки рыночной экономики. Раньше ведь не спрашивали: хочешь ты, не хочешь. Получаешь зарплату, вперед – иди работай. Мы получали ставки за свой концерт, квалификацию. А сейчас молодое поколение должно заплатить, чтоб выступить на телевидении.
«ДЛ»: И перспективы у действительно талантливой певицы или певца все равно призрачны.
– Для того, чтобы артист состоялся, ему нужно имидж какой-то придумать, организовать внешний вид. Потом нужно заказать песню композитору и поэту. Это стоит денег. Далее в студии эту песню записать. Нужно купить эфирное время, снять клип. Это может позволить себе состоятельный человек.
«ДЛ»: К сожалению, в звезд-однодневок по большей части вкладывают деньги богатые любовники.
– Вы правы, богатые люди вкладывают не во все качественное, просто в красоток. А талантливая девочка с хорошим голосом, внешностью, но несексуальная, бесперспективно мыкается, пытается что-то сделать, куда-то попасть, плачет, просит. А что я могу сделать?
В 1984 году я организовал в Гнесинке эстрадное отделение. Сначала преподавал сам, потом пригласил Гелену Великанову, Леву Лещенко, Александра Градского. У нас было хорошее эстрадное отделение. Многие в нем учились: Марина Хлебникова, Валерия, Ира Отиева, Валя Легкоступова, другие. Их творчество отличается от той эстрады, которую сегодня подают на вечер слушателю. Они уже знают, что такое правильное дыхание. Они знают, что такое классика, камерное творчество, русская, зарубежная музыка. Репертуар совершенно разный: джазовый, современный. И к работе своей они относятся с долей ответственности за то, что получили высшее образование у мастеров.
«ДЛ»: Некоторые талантливые жалуются – негде выступать.
– А хоть и в ресторане. Там тоже требуется качественная музыка. Зачем рассматривать ресторан как кабак? Туда приходят люди выпивать, отдыхать. Нужно, конечно, сделать акцент на ресторанный репертуар.
Вот вы говорите: какие перспективы? Тяжелые перспективы. Крайне зависящие от господина случая. Я могу сейчас, извините за нескромность, говорить: «Не хочу здесь выступать». Но у меня изобилие предложений, потому что я этому отдал 43 года. Молодым трудно. В советское время достаточно было в передаче «Доброе утро» спеть хорошую песню, и тебя уже знала вся страна. А страна тогда была поболее, чем нынешние 140 миллионов. А уж если ты на новогоднем «Голубом огоньке» выступил, считай, вообще состоялся. Сейчас этого нет.
«ДЛ»: Вы принимаете это как данность?
– Мы медленно, но верно идем к рыночной экономике, которая, в основном, приносит положительные результаты, но каких-то вещей лишает навсегда.
q В 1958 году Иосиф Кобзон поступил в Государственный музыкально-педагогический институт им. Гнесиных на вокальный факультет. Он уже тогда вовсю подрабатывал в цирке на Цветном бульваре, на эстраде. Стал участником новогодних огоньков, лауреатом конкурса. Неожиданно его вызвал ректор Гнесинки Юрий Муромцев и поставил перед выбором. Либо учеба, либо эстрада. Кобзон выбрал второе, но строчка в анкете «Незаконченное высшее образование» мучила – концертную ставку не повышали, за границу не пускали. В 1972 году он пришел к Муромцеву:
– Хочу закончить институт.
– Нет проблем, но вы должны заканчивать, как все.
– Вы же бывали на моих сольных концертах.
– К нам это не имеет никакого отношения.
Пришлось ему оставить концертную работу на полгода и начать готовить классический репертуар.
Председателем экзаменационной комиссии была Мария Максакова. Экзамен он выдержал, а после обсуждения Максакова попросила:
– Иосиф, а теперь попойте песни.
– Меня же из-за этого из института выгнали.
– Так ведь экзамен уже закончился.
...Диплом об окончании он получил лишь в 1973 году.
«ДЛ»: И все-таки. Что бы ни говорили о том, что времена сейчас другие, многое зависит от конкретных людей.
– Опять же воспользуюсь конкретными примерами. Когда Юрий Григорович оказался не нужен Москве, его забрал к себе Краснодар. Там построили для него сцену, собрали оркестр, вызвали артистов, а теперь его балетная труппа не перестает удивлять американцев. Уже весь мир знает о новом балете Григоровича, и им плевать, какой он – краснодарский или московский. Главное – это балет Григоровича. Или история с отечественным джазом. Я не могу сказать, что у нас джаз погиб, есть замечательные исполнители джаза. Дай Бог здоровья Олегу Лундстрему или, скажем, Анатолию Кроллу. Но единственный российский оркестр, который знают теперь в мире, – это оркестр Георгия Гараняна.
Он приходил ко мне как к советнику мэра по культуре, просил: помоги создать в Москве оркестр. Мэр тогда не согласился с моими доводами: в Москве есть джазовые коллективы – Алексея Козлова, Лундстрема, Кролла. Еще один создавать? Я спорил, нет, это другое, это Гаранян, не только выдающийся джазовый музыкант, но еще и организатор. Не получилось. А приехал Гаранян в Краснодар, ему были созданы все условия, приглашены лучшие джазовые музыканты. Сейчас там замечательный губернатор Александр Ткачев, который понимает необходимость развития культуры. Ведь что такое открыть органный зал? Кому он сейчас нужен? А у них уже два органных зала – в Сочи и Краснодаре.
Что, Краснодар богаче всей России? Нет. Просто там по-другому относятся к духовной жизни общества. Я почетный гражданин этого города и горжусь тем, что помогаю местным властям в самых разных начинаниях.
q Впервые на сцену Колонного зала Дома союзов его вывел Аркадий Островский. Вывел и представил: «А сейчас мои песни поют еще не артисты, а пока студенты Института Гнесиных Виктор Кохно и… Юрий Златов».
«После выступления подхожу к композитору:
– Аркадий Ильич, вы забыли мою фамилию.
– Да что ты! Я просто придумал тебе псевдоним. Будешь Юрий Златов.
– Аркадий Ильич, это нечестно. Как я своей маме в глаза посмотрю. Она для меня Царь и Бог. Как я ей об этом скажу?
– Ты рискуешь. С этим именем ты никогда не будешь известным артистом. Никогда».
Великий советский композитор ошибся.
