В советское время серпуховский военный завод “РАТЕП” был предприятием 1-й категории допуска. Даже грузчиков сюда брали после двойной проверки. Здесь создавали сверхсекретную технику для подводного и надводного флота. Но в 1999 году вьетнамцы арендовали на заводе цех, наладили там производство вермишели быстрого приготовления под фирменной маркой “Роллтон”, и — дело пошло...
Генеральный директор серпуховской “макаронки” господин Нгуен молод, отлично говорит по-русски и называет себя российским вьетнамцем. Специалист по электрификации железных дорог, он закончил с красным дипломом наш МИИТ. “Россию я знаю лучше, чем Вьетнам”, — заявляет он не без гордости.
На двух макаронных серпуховских фабриках работают 2700 человек. Ездят даже из Тульской и Калужской областей. Вьетнамская фирма обеспечивает людей бесплатным транспортом... Г-н Нгуен горд, что только в прошлом году его предприятие внесло в бюджеты всех уровней 19 млн. 700 тысяч рублей.
Военно-макаронный симбиоз оказался настолько успешным, что вьетнамская вермишель быстро завоевала не только российский, но и европейский рынки. Макаронизацию всей страны обе вьетнамские фабрики — головная и филиал — обеспечивают за счет круглосуточной работы в двухсменном режиме. К 8 утра к проходным подъезжают автобусы. В них бывшие доярки, овощеводы, строители, пенсионеры, военные, ткачихи, дворники, учителя, медики... После 12-часового рабочего дня всех развозят по домам. Ночь и день — дома. Следующая смена начинается в ночь: с 20.00 до 8 утра. После ночной смены — два дня выходных. Рабочий день плотный: два обеденных перерыва на 25 и 15 минут. Столовая, галопом в туалет и снова на рабочее место. Ритм всему задает конвейер. Опоздание на полторы минуты грозит штрафом.
Оштрафовать могут из-за любой мелочи: брикет вермишели упал в полотна конвейера, в коробку попала пустая упаковка от пальмового масла, печь выдала брак, или работница побежала в раздевалку, чтобы поменять прокладку, которая с крылышками. За порядком следят ревизоры и начальники участков.
Текучка на “макаронке” почти 100-процентная. Больше двух лет работают только управленцы и ИТРовцы. Одни увольняются, другие приходят. В прошлом году принятых было столько же, сколько и уволенных. По утрам в отделе кадров “Роллтона” выстраиваются очереди желающих устроиться на работу. Вечером подгребают желающие уволиться. И непонятно, какая очередь больше. Поступающие на фабрику намучились без работы и пришли сюда, хотя знают: вьетнамская фирма пот выжимает до капли. Требования к дисциплине и качеству здесь просто лагерные.
Испытательный срок составляет три месяца. Достаточно, чтобы понять: тебе заплатят совсем не то, что обещали при поступлении. Большую часть съедают штрафы. Зимой на конвейере больше трех тысяч заработать не дают. Летом, когда начинается огородно-дачный сезон и рабочих хронически не хватает, зарплаты подскакивают до пяти тысяч. Проследить, из каких плюсов и минусов складывается зарплата, невозможно. Ее выдают по трем ведомостям: тарифная ставка, переработка и вьетнамская премия. Поступающие на работу подписывают контракт, что на фабрике обязуются не пить, не курить. И, само собою, не воровать.
Брикеты лапши вылетают из машины со скоростью 136 штук в минуту, их надо успеть укомплектовать маслом и специями. Во второй половине дня скорость машины увеличивается. Руки мелькают, голова кружится. Адова круговерть продолжается 12 часов. В цехе — под 35 градусов Цельсия. Душно, жарко. Работницы падают в обморок. Их оттаскивают в медкомнату. Укол, полежала семь минут — и снова на конвейер. Машины не выдерживают этого ритма, ломаются. Людям приходится хуже. Но: не нравится — уходи.
Когда мастер Наталья Фланцева начала “выступать” за охрану труда, бороться за прозрачность зарплаты, ее перевели в... ревизоры и вменили в обязанность следить за людьми.
— Гестаповку из меня сделали. Девчонки просятся в туалет и там курят. Я должна говорить: “А ну, дыхни!” Если запах табака — штраф. Раздеваю баб до трусов и требую показать место, куда закладывают прокладки. Это ведь извращение! — Наталью Фланцеву как прорвало. Похоже, женщина уже утратила страх потерять работу.
— “Роллтон” не “Якуталмазинвест”, зачем обыскивать женщин? — спросили мы у г-на Нгуена.
— Так ведь они норовят украсть пакетики со специями, — ответил нам выпускник МИИТа.
Он образцовый менеджер — предприимчивый, жадный. На ключевых должностях у Нгуена только вьетнамцы: 32 желтолицых специалиста. Россиянам хозяин не очень-то доверяет. Все начальники смены его соотечественники. По-русски, в отличие от своего генерального, говорят плохо. Зато отматерить — мастера.
— Матерятся? А от кого научились? — резонно возражает Нгуен.
Своим он платит в десять раз больше русских специалистов. Русские — пьяницы, лентяи, ворюги. У Нгуена все случаи пьянства, нарушения производственной дисциплины и воровства подшиты в специальные папки.
Однако он не только наказывает, он поощряет. У него есть Доска почета, награждает лучших изобретателей. Выделяет нуждающимся путевки в санатории и детские оздоровительные лагеря. Почему же тогда рабочие в лицо его называют ласково Толей, а за глаза — Упырем?
Серпухов — подмосковный островок инвестиций. Здесь действуют немецкое предприятие, выпускающее фильтры для сигарет, франко-германский концерн, производящий шоколад, скоро откроется турецкая обувная фабрика. Вроде бы инофирмы должны работать в России по нашим законам. Закон же таков. Россия вступила в Международную организацию труда. Согласно ее уставу между работодателем и наемными рабочими должно заключаться Единое трудовое соглашение, регламентирующее все нюансы трудовых отношений. За реализацией соглашения следят профсоюзы. Профсоюза на “Роллтоне” нет.
— А зачем? — удивляется генеральный директор. — Есть отдел труда и зарплаты. Я открыт для всех. Принимаю каждый вторник. Любой человек может зайти и выяснить все вопросы.
Понятно, работодателю не нужны профсоюзы. Кто в них по-настоящему заинтересован, так это работники.
— Попробуйте вякнуть! — артачится “гестаповка” Наталья Фланцева, которая должна надзирать, но не хочет этого делать. — Ну представьте себе, чтобы американок или француженок каждый день так шмонали, как шмонают нас, россиянок?
Действительно, единое соглашение переводит претензии работодателя и наемного рабочего в цивилизованное пространство.
Но... “Они” всему научились у нас. Где, в какой русской процветающей частной фирме вы найдете профсоюзы и КЗОТ? Мы тоже учимся потихоньку у “них”. Например, умению вкалывать так, как во всем мире вкалывают только выходцы из Юго-Восточной Азии.
— А хуже вьетнамцев на фабрике только русские, которые выслуживаются перед начальством, — вздыхает фасовщица Лена. — Есть тут один такой. Фамилию не пишите, иначе сожрет.
Лену пока устраивает зарплата в “три тыщи рублей”.
