Как это ни печально, сегодня каждый четвертый житель нашей страны имеет судимость. А значит, либо уже побывал в местах не столь отдаленных, либо находится там сейчас. Чтобы составить наиболее полное впечатление о праздновании Дня влюбленных, корреспонденты “МК” отправились в московские тюрьмы.
Под глухой стеной с колючей проволокой женского СИЗО №6 вмерзла в валенки единственная старушонка. “Я первая! — на всякий пожарный объявила она. — Странно, обычно в это время тут от посетителей не продохнуть. Раз на раз не приходится...” Но ведь речь не о каком-нибудь банальном “разе”: День святого Валентина как-никак. За полдня в здешней приемной мне все же удалось отловить несколько мужей с претензиями на влюбленность...
— Подождите, сегодня 14 февраля?.. — круглит глаза Владимир, парень в кожаной кепке. — Значит, я уже целый год ношу это кольцо.
Его 19-летней Кате в гостях у подружки в карман подбросили героин, и девчонка схлопотала год кутузки. “Самое обидное, что у нас никто никогда не принимал наркотики, — жалуется супруг и переходит на шепот: — А мне теперь с этой тещей житья нет”. В тот же миг за его спиной вырастает огромная госпожа: “Ты брось ерундовиной-то заниматься! Любовь-морковь!.. А вам, девушка, как не стыдно! Напишите лучше о наших мучениях в толчее...” И добавляет, что еще большая толчея творится в камерах: Катя в письмах рассказывала, как арестанты даже спят по очереди или растягивают между кроватями простыни-гамаки. Владимир, прежде чем его уволакивают за шиворот, успевает вспомнить, что он очень любит барбариски, и на один Валентинов день Катя зашила ему в подушку-сердечко целых два килограмма, — теперь же ему не до праздника...
За временным отсутствием “влюбленных” оказываюсь в скорбном кругу матерей. Большая кучка объединилась по интересам: их детей осудили за наркотики. “Почти вся тюрьма — процентов 80 — за это сидит”. Родителей радует только одно: на время заключения они бросили колоться, “хотя достать тут не сложнее, чем на воле”. Одна мамаша рассказывает: “Дочка только в тюрьме узнала, что беременна, а она все время до этого принимала... Пришлось срочно делать аборт: не рожать же ребенка-урода. Хорошо хоть местные врачи сделали все там же, как говорится, не отходя от кассы...”
— А отца ребенка допустили? — сползаю на любовную тему.
— Это же не больница тебе, — усмехается мать.
— Да и мужья такие же... наркоманы, — вторят другие. — По другим тюрьмам сидят...
Действительно, из четырех мужей, что я тут встретила, трое ранее судимы. А семейная история Павла — это вообще яркий пример родства душ и общности единства интересов.
Когда-то Света тоже полтора года приходила к нему на свиданки, носила передачки и ждала его с маленьким сыном на руках (кстати, Валентином, но не в честь святого, а в честь бабушки), — не успел Павел выйти на свободу, как жену упекли на пять лет за разбой. И супруги поменялись ролями...
Сегодня Павел, чтобы успеть записаться на прием, так бежал, что у СИЗО его задержала милиция: решили, раз у него ноги подкашиваются — значит, пьяный или под кайфом. Он же объяснил, что к жене! И его отпустили. Скоро Свету должны переводить на зону, и она еще пять лет не увидит ныне шестилетнего сына, которого на встречи с мамой не пускают, а жаль: “Наш Валентин был бы для нее, конечно, лучшей валентинкой!” Впрочем, открытку Павел послал еще за неделю по почте — пожелал жене скорой амнистии, — ведь при передачке записку не отправишь, и с продуктами из тюремного “магазина” — тоже.
Зато 22-летнего Игоря зоной не остановишь; его подругу Наташу тоже скоро туда отправят. С собой у него — целая котомка с белым хлебом: в местном “магазине” его почему-то никогда не бывает. Больше того, он ждет Наташиного отправления с нетерпением: в миру они сожительствовали, не обременяясь священными узами, но теперь его уже три месяца как неродственника не пускают даже одним глазком взглянуть на Наташу.
“Женюсь!” — принял ответственное решение Игорь. И, сверкая глазами, поделился, что на первую брачную ночь — с учетом аппетитов разлученных половинок — в колонии выделяют пять-шесть дней в комнате для свиданий. Мечты о счастье повсюду преследуют новоявленного жениха — может быть, поэтому он напрочь забыл про День влюбленных. По его словам, “вся эта американщина — маразм”, праздник-то не наш, хоть и модный.
Еще одного объекта я нашла возле окошка для передачек: он вдохновенно строчил фразу “Молоко сухое — три пачки” на бумажке для заявок.
— К жене, к жене... — гордо ответил мне гражданин.
Но, как выяснилось, с Днем влюбленных это опять не связано.
— Для меня все одинаково: каждый день прихожу...
— Каждый день?! Какой молодец!
— Ну, я тут живу через дорогу, — скромно признался собеседник. — Но времени все равно никакого нет. Друзья говорят: отдохни, что ты так с женой носишься... Не могу: долг зовет... — и он застрочил дальше.
— И давно в заботах?
— Неделю...
На вопрос, какой бы он подарил теперь жене подарок, верный муж не смутился:
— Себя...
Вот они какие, наши мужчины!
* * *
Сворачиваешь в арку с шумной Новослободской улицы — и словно попадаешь в другое измерение. Узкая лестница в несколько ступеней, крошечный двор-подвал, зажатый высоченными каменными стенами. Одно слово — тюрьма. Бутырка. Хотя в этом ее конце нет грабителей и убийц. Сюда приходят их матери, отцы, жены — заключенных ведь тоже кто-то любит.
Женщины здесь преобладают. Их, ожидающих свидания в закутке с низкими сводчатыми потолками, вполне можно принять за очередь в каком-нибудь ЖЭКе или собесе. Кто-то терпеливо ждет, разглядывая пол под ногами, кто-то тихонько переговаривается с соседкой, кто-то собирается в группки по нескольку человек и увлеченно беседует о насущных проблемах. Присоединяюсь к одному такому кружку. После моего вопроса о Дне святого Валентина на мгновение повисает изумленная тишина. Женщина в мохеровом берете саркастически хмыкает. Первой реагирует... мама. Матерей здесь вообще подавляющее большинство. Эта — пожилая, похожая на школьную учительницу из тех, которых дети обожают.
— Ой, а ведь правда, сегодня же праздник! Я и забыла... Надо будет сына поздравить!
— Сына?
— Ну да, у меня тут сын.
— Так этот день вроде как влюбленных касается...
— Ой, да какая разница! Праздник и есть праздник. Что ж делать, если нет у него еще ни жены, ни девушки. Ребенок же совсем, двадцать лет в марте исполнится. Из-за друзей своих, идиотов, прости господи, сюда попал...
Если верить родственникам заключенных, настоящих нарушителей закона в Бутырке раз-два — и обчелся. Остальных оговорили, подставили, дело сфабриковали. Любишь — значит, оправдываешь...
— А вы мужа поздравите? — спрашиваю женщину в мохеровом берете.
— Это что ж, в любви ему объясняться, что ли? Не смешите, девушка. У нас с ним двое детей, подростки уже. Пусть молодые объясняются. Вот дети наши какие-то открытки у себя в школе сегодня писать собирались...
— Не понимаю я, что это за Валентин такой? Раньше и не слыхали никогда, а сейчас выдумали! Не русский это праздник! — громко возмущается активная дама в кожаном пальто, сын которой сидит в Бутырке уже третий раз.
— Может, им по такому случаю к обеду что-нибудь дадут? — с надеждой предполагает мама, похожая на учительницу.
— Как же, дадут! — разбивает ее надежды дама в кожаном пальто. — К Новому году обещали дать курицу. Я сына потом на свиданке спрашиваю: курицу-то давали? А он говорит: мам, если это можно назвать курицей... Тут даже хлеб такой, что те, кто недавно из дома, есть его не могут!
— А почему свидания только два раза в месяц? Следователь дал разрешение, а здесь говорят: можно не чаще, чем два раза! — недоумевает красивая, хорошо одетая женщина лет сорока, по виду напоминающая бизнесвумен. Такие обычно требуют свое тихим уверенным голосом и всегда получают желаемое. Но здесь все иначе.
— У них собственные порядки! — вздыхает женщина в мохеровом берете. — На людей всем наплевать. Вон, посылку передашь, так половину вытащат. А сигареты вдобавок переломают!
— Сигареты ломают, чтобы проверить, нет ли в них иголок каких-нибудь или малявы. Записки то есть! — объяснила бывалая дама в кожаном пальто.
Разговор о любви явно не клеится. Перехожу в соседнее помещение, где принимают посылки. Здесь царят суета и толкотня, как возле вокзальных камер хранения. Продуктовую посылку можно передать один раз в месяц, зато на целых 30 килограммов.
— А вот через магазин передавай хоть каждый день! — объяснила мне бойкая шустрая девушка Надя, вся в рыжих кудряшках. Список товаров, имеющихся в тюремном магазине, и цены на них висят здесь же. Ассортимент небогат, но все самое необходимое есть: мыло, крем для бритья, носки, зубная паста, печенье, шоколад, яблоки, сигареты... Пока Надя учила меня, как надо записываться “на магазин” и правильно заполнять бланк, я выяснила, что в СИЗО у нее находится муж Сашка, который обвиняется в том, что вдвоем с подельником избил на улице прохожего.
— А он сам к ним пристал, сам, — горячится Надя. — Алкаш чертов! Они с ним в “Минутку” зашли, ну, сначала этот м...к на бутылку скинулся вместе с ними, а потом стал скулить, чтоб его на халяву поили! Прикол, да? Сашка с другом, понятно, послали его, так он попытался у них кошелек вытащить! И что, они должны были это терпеть?
— И сколько ему светит?
— Да это как настроение у судьи будет. Что, ты думаешь, они по закону судят? Не, по настроению! Только еще неизвестно, когда этот суд будет! Они заседания годами могут переносить!
— А ты ждать будешь?
— Чего ждать?
— Как чего? Его, мужа!
— Ждать! Пьянок его ждать? Чтобы морду мне чистил? Он ласковый-ласковый, а может приложить так, что мало не покажется.
— Так чего же ты ходишь к нему сюда?
Надя смотрит на меня, как на слабоумную.
— Как чего? Он же мой муж!
— Ну, так ты любишь его?
— Естественно.
— Так, значит, ждать будешь?
— Естественно!
Видимо, слегка растерявшись от моей логики, Надя решила вернуться к гастрономической теме — в ней мы понимаем друг друга лучше.
— Я своему еще пойду обед закажу. Там, во дворе, ларек, заплатишь — и ему принесут в камеру, как барину!
Изучаю меню, вывешенное на стене ларька. Помимо комплексных обедов — богатый выбор настоящих ресторанных блюд. Правда, цены впечатляющие — мне запомнилась фаршированная индейка стоимостью под тысячу рублей.
— Надь, а ты своего Сашку со святым Валентином поздравлять будешь? Сегодня, между прочим, праздник.
— Оба-на! Как я его поздравлю, у меня свиданки сегодня нет.
— Ну, закажи ему что-нибудь ресторанное, например, цыпленка табака. А потом объяснишь, что это в честь дня влюбленных.
— А что, прикольно! Давай!
Надя углубилась в детальное изучение меню. Постепенно ее воодушевление угасло.
— Ну нет, сто пятьдесят рублей за цыпленка — обойдется!
* * *
И все-таки я нашла ее. Бледная, с копной светлых волос, худенькая до бестелесности, она больше часа сидела, глядя строго перед собой и ни с кем не разговаривая. Она явно волновалась перед предстоящим свиданием. Наверное, это напряжение достигло своего предела, потому что на мою попытку заговорить она отозвалась с такой готовностью, словно только этого и ждала. И рассказала мне про него. Про то, как они жили — не очень счастливо, вернее, совсем несчастливо, то и дело ссорясь, то и дело сходясь и снова расходясь. Даже пожениться никак не могли из-за этого. Она думала, что он очень мало ее любит, и после каждой ссоры была уверена, что он больше не хочет жить с ней, и поэтому никогда не звонила ему первой. Она знала, что у него были другие женщины. А потом он звонил, и она не могла его не простить, и все начиналось сначала.
Когда его арестовали, они опять жили врозь. Она целый месяц не знала, что он в тюрьме, — считала, что он просто в очередной раз забыл про нее. Потом долго не приходила к нему — думала, что свидания полагаются только родственникам. А потом ей сказали, что он сходит с ума — отчего ее все нет и нет. И она сломя голову побежала к следователю за разрешением на свидание.
Она не захотела говорить, в чем его обвиняют, — значит, дело серьезное. Когда я поинтересовалась, сколько ему могут дать, опустила голову:
— Не спрашивайте... Много.
Сегодня она в первый раз пришла к нему сюда.
— Даже не знаю, о чем мы будем целый час разговаривать. Я так давно его не видела... Мне сказали, там сидят напротив друг друга и говорят по телефону через стеклянную стенку. А я написала ему стихотворение. Думала, передам, но записки передавать не разрешают. Я и раньше стихи писала, но никогда ему не показывала.
— Так вы прочитайте ему.
— Нет... Вдруг он будет смеяться. Хотите, я вам покажу?
Она достала смятый листок.
“Ветрам, дождям и снегопадам
Не погасить любви свечу.
Чем дольше я с тобой не рядом,
Тем больше рядом быть хочу!”
Может быть, он прочитает эти строки в газете? Хотя передавать в следственный изолятор газеты запрещено.
