Словом, есть женщины в русских селеньях!..
Похоже, братцы, жизнь налаживается. Вчера уезжал — гнилые доски были. А сегодня — новое крыльцо! Даже рифленые шляпки гвоздей в древесной мякоти производят благостное впечатление... Вообще, красота и обновление в душе... И небо кто-то акварелью разрисовал. И фабрика из пунцово-рыжего кирпича живописно над речушкой зависла.
Одним словом... как же это выразить... любо-дорого посмотреть на отделение милиции.
Подождите, что смотреть? Милицию? Что-то я хватил. Мы же ее не любим. Правильней сказать, не жалуем.
И это беда...
Как же так, братцы... Было время, жили в согласии. Уважали, помогали, гордились, а теперь сплошное недоверие. Пропасть выросла.
Я вам скажу... Упреков много. А жить без нее все равно мы не сможем.
Этого в Москве не видно. Там газеты не то пишут. А здесь, в области, связь у народа с органами осталась. Хоть и ругаемся, а тесно живем, одним воздухом дышим.
К примеру, Марина Петровна Артюхова. Капитан. Участковый инспектор в поселке Пироговский Мытищинского района. Я через нее многое увидел иначе. Может быть, даже переосмыслил.
И зауважал...
Привезли репортера в 1-е поселковое о/м. А там комнатка в два стола. И заходит женщина. В новенькой, с иголочки форме (она на нее потом кефир прольет случайно). Знакомимся и, как обычно, неловкость переживаем. Потому что начальство заполнило собой помещение и расставляет точки над “i”. Но затем высказало пожелания, беспокойства на разный счет и уехало. А в Пироговском сразу обнаружилась кража. И поехала Марина Петровна на свой участок. Работать.
Рядовая, хочу сказать, вышла кража. Слесарные инструменты уперли на сумму 36 тысяч рублей. Пострадавший, конечно, в расстройстве. Но соседи ему долго тосковать не дадут. У них сразу полный ящик версий. И все уверены, что скоро найдут злоумышленника. Я тоже в этом уверен, потому что и невооруженным глазом видно, что кто-то из соседей это и сделал. Железная дверь открыта ключом. Комнатные — аккуратно взломаны. “Обчищали” наверняка только одну.
Но что больше всего запомнилось в эпизоде... Три скумбрии на лестничной клетке. Лежали на газетном клочке. Кот, дремлющий на пустой клетке для попугая. Артюхова как раз опрашивала его хозяина. Да еще этажи в подъезде неожиданно вымыли. Это как раз известно, чьих рук дело. Со второго этажа женщина с круглыми глуповатыми глазами. С ней в одной коммуналке живет Василий Капитоныч. Главный, по версиям, пенсионер. Он сразу заявил органам, что помнит всех жильцов дома по фамилиям, именам и учетным карточкам начиная с 1940 года.
— С 40-го не надо, — говорит Марина Петровна, — вы лучше скажите, не замечали ли чего подозрительного в ночь с субботы на воскресенье.
Естественно, Капитоныч все замечал. Только не слышал, как внизу двери ломали.
— Что ж ты не слышал? — искренне возмущается соседка. — Я ба слышала ба, если была ба. Так меня здесь нет. Я вон в понедельник только захожу. Но какой-то тип на лестнице стоял. Да. Я ба запомнила лицо... Да не присматривалась. Испугалась, думаю, чо он стоит и вверх глядит?
А Марина Петровна всех аккуратно опрашивала. Интеллигентно очень слушала. И если бы не капитанские звездочки... Точно образцовый соцработник при обходе населения. Население, кстати, трепетно отнеслось к появлению милиции. Помогало изо всех сил. Так что быстро выяснилось, что сосед потерпевшего назывался почему-то именем своего двоюродного брата. Водился с нехорошими компаниями. Выпивал, не делясь. А на шкафу в его комнате обнаружилась фуражка с отбитой кокардой. Что явно выдавало в нем подозрительную личность.
“Найдут”, — уверенно подумал я. Марина Петровна звонила в последнюю квартиру. Раздался недовольный старческий голос:
— Открыть не могу. Я в корыте сижу.
— Зачем она в корыте сидит? — поинтересовался репортер, проживающий в московской квартире с теплым унитазом.
— Моется, — ответила капитан милиции, проживающая в пироговской квартире времен угара нэпа. Без горячей воды и душа.
Поселок дремал в сырых объятиях оттепели. В ларьке приема стеклотары жарко ругались по-армянски. С автобусной остановки ушел до Мытищ замызганный “пазик”. В школьной изгороди скулил застрявший мохнатый скотчтерьер в нейлоновой курточке на молнии.
Девицу лет тринадцати по имени Василиса привели в учительскую. Это было милое испуганное создание с живыми и яркими, словно бензиновые лужицы, глазами. Щеки у нее висели, как у суслика. Казалось, что девочка мусолит во рту орешки.
На прошлой неделе она сбежала из родительского дома. И, похоже, не очень раскаивалась в содеянном. Капитан Артюхова выяснила следующее.
Последние два месяца Василиса активно искала смысл жизни. Как-то после уроков она бродила по окрестностям. Неожиданно ее что-то толкнуло, и она решила срочно уйти в монастырь. Школьница вернулась домой, написала маме весьма содержательную записку: “Буду позже”. И уехала, прихватив личные сбережения в размере 12 руб. 70 коп. Ближайшая известная ей обитель находилась... в Калужской области. Впрочем, деньги она так и не потратила. В Москве девушка опоздала на калужский поезд. А на “Юго-Западной” отловила частника, едущего в Калугу. Частник бесплатно подвез школьницу. Два километра она шла по лесной дороге. И в полночь благополучно стучалась в ворота женского монастыря. Трое суток она жила вместе с монахинями. Затем так же неожиданно приняла решение вернуться домой. Ее отпустили. Известным манером — пешкодралом, автомашиной и двумя электричками — вернулась в родной поселок Свиноедово. Родители стояли на ушах. Школьница выглядела невозмутимой и отдохнувшей.
На вопрос Артюховой, разве не страшно в машине с незнакомыми мужчинами, девица широко открыла глазки и произнесла:
— Как же? У них были добрые русские лица!
Ответ застал инспектора Артюхову врасплох. Последнее время она что-то не встречала добрых русских лиц. Не попадались. В милицию они не приходят. А тех, кто является пред очи районного участкового, добрыми не назовешь.
Очередь пироговских граждан, недовольных жизнью, ожидала капитана по возвращении в околоток.
Вслед “Гогену” является благообразный мужчина с новеньким клетчатым портфелем. Это адвокат. Под его клиентшей осенью убило лошадь. Из-за лошади и суд. Шла себе кобыла, никого не трогала. И попала в зону шагового напряжения. Прогнувшийся высоковольтный провод приварился к опоре рекламного щита. А земля была мокрая... Лошадь об этом не знала. И ее убило. Теперь хозяйка судится с энергетиками и фирмой, на чьей территории высится злосчастная опора.
Затем в кабинете плачет женщина, которую в четвертый раз (!) за месяц обманывают лохотронщики с ярмарки.
— Женщина... — замечает инспектор, — зачем вы туда ездите?
— Не знаю, — плачет обманутая, — не понимаю... Такие молодые, интересные... Шоколад подарили. Говорили, что банк лопнул и раздает деньги нуждающимся... Теперь Вася меня убьет, это его зарплата...
И, наконец, являются две гражданки из фабричного общежития... Девушки не поделили место для тазика с выстиранным бельем. Завязалась перепалка. Одна другой сказала, что сейчас немедленно убьет ее этим тазиком. Обе подали заявления в милицию. Теперь капитан Артюхова вынуждена разбираться, можно ли убить человека пластмассовым корытцем...
Здесь я, граждане, сделаю лирическое отступление...
А участковые инспектора плавают в этом бумажном море. Спасают, отрезвляют, выявляют и грозят различными наказаниями.
О чем пишут в милицию?
Конечно, о заговорах. Чаще против собственной личности. Иногда — против Родины. Пишут о многочисленных бандформированиях, захватывающих чужие сельхозучастки. О вредителях насаждений. О вредных привычках соседей. О столбах, незаконно врытых перед гаражами... Граждане делятся мыслями насчет введения в космосе правил “дорожного“ движения. Кто-то просто описывает свою жизнь в мельчайших подробностях. Начиная с цвета утренней зубной пасты и заканчивая жалобами на бессонницу. А иные на мелочи не размениваются:
“Прошу ликвидировать тов. Бунякина, Осетрова и Нужного через высшую меру наказания как банду расхитителей моей огуречной и помидорной рассады. Опись ущерба прилагается... Подпись”.
Марина Петровна Артюхова в участковых только два года.
У нее серые глаза, широкое лицо и брови вразлет. Она обстоятельная, сдержанная, не то чтобы строгая, но... На кривой козе подъезжать бессмысленно. Телосложение — спортивное, нехрупкое. Она подтянута, в меру улыбчива. Кобура на поясе ей идет. Марину Петровну одинаково легко можно представить завучем в школе и контролером ГУИНа. Спортивным тренером и домохозяйкой. Водителем трамвая и заведующей ремесленным предприятием. Но она совсем не властная. Кажется, что внутренне Артюхова крайне независимый человек. В глаза это не бросается, однако чувствуется при общении. Она замечательно держит нить разговора. Отвлекаясь, возвращается к прежней теме легко, без напряжения. Заметно ревнива к службе. Крайне обстоятельна в бумажной работе. Она как пружинка. Незаметная до поры. И незаменимая в критический момент. Еще думаю, что в семье она другая. Но такой ее мало кто знает. И вряд ли у нее много друзей.
Опросные листы она заполняет старомодной перьевой ручкой.
Любит почитать за едой.
История ее появления в органах удивительна. И более чем нетипична.
Марина Петровна — инженер-химик по образованию. Работала в городе Королеве (бывш. Калининград) в лаборатории по разработке клеев для отечественной космической промышленности. Клеила Марина Петровна с удовольствием, пока... оплата за детский садик не превысила ее химико-инженерные возможности. Женщина ушла в домашнее “подполье”. Ребенка воспитывала без отца. Зарабатывала пришиванием бахромы к шелковым платкам. В день требовалось обшить четыре платка. На каждый в лучшем случае уходило по два часа. Работа была нудная, кропотливая и неблагодарная. Будущая участковая стремительно теряла зрение.
Восемь месяцев она просидела абсолютно без всякой работы.
А затем случилось маленькое чудо. Тов. Артюхова замечательно стреляет. В королёвском тире она случайно знакомится с замначальника УВД города. И тот помогает ей устроиться в паспортно-визовую службу. Через два года она переходит в инспекцию по работе с несовершеннолетними. А еще через пять лет становится участковым уполномоченным родного поселка Пироговский.
Если эта скромная заметка достигнет глаз руководства, майорские погоны, надеюсь, вручат Артюховой досрочно.
Товарищи командиры, взываю к вашей гражданской совести...
Конец лирического отступления.
— Неблагодарные коровы! Американская курятина!
Жена Газонщикова, усатая крикливая молдаванка, смирилась с буйством мужа. И раз в месяц исправно “нарезала” круги по двору. Она только все более ожесточалась сердцем. И ругалась на двух языках. Газонщиков прихрамывал и догнать женщин физически не мог.
С дочерью выходило хуже. Девочка страдала бронхиальной астмой. И, когда волновалась, начинала задыхаться. Она прятала ножи в школьную сумку. От греха подальше.
Обычно после дебоша Газонщикова забирали в милицию. Он храпел на стульях в камере. И ранним утром просыпался, угрызаемый совестью. Сознавая, что опять потерял из-за выпивки рассудок, он громко каялся, молил и плакал. Затем в отделении появлялась жена. Она долго и с удовольствием взирала на хулигана. И говорила:
— Вот упекут тебя в Мордовию! Тогда запоешь...
И забирала жестянщика домой. Кто-то же должен был кормить семью...
Вызов поступил, когда мы ехали с кражи в дачном поселке Беляниново. Когда подъехали, события были в разгаре. Посреди двора на кухонной табуретке сидел хозяин. В руке — стамеска.
— Заперлися дуры! — откомментировал ситуацию Газонщиков.
С двух сторон, из дома и барака, как пулеметная очередь, вырвался залп витиеватого русско-украинско-молдавского мата и слезный вопль.
— Заберите этого идиота! Усю душу вытряс! Сил больше нет! Мама!!
— О! — изрек дебошир. — Я же говорил, дуры. Им паспорт надо выдать. Но мы их ща выкурим, — и он весело подмигнул Артюховой.
Подойдя к двери, Газонщиков начал ковырять замок стамеской. Из-за двери раздался плач. Голос слева произнес:
— Чтоб у тебя глаза отсохли. Замок 36 рублей стоит.
В этот момент капитан милиции Артюхова подошла к хулигану.
— Щас, щас, — торопливо выговорил Газонщиков,— щас, ребцы, замок-холера... Крепко сидит. Я сам врезал.
— Прекратите, — сказала Артюхова.
Газонщиков не отреагировал.
— Хватит, — повторила участковая и сжала Газонщикову запястье.
Тот выронил инструмент. И вдруг заметил кобуру.
— Опоньки! — радостно возопил он. — Молодцы, ребцы! Щас по окнам шмальнем... Они на улицу... и мы их как уток.
Лицо его озарилось счастливой улыбкой. Он не понимал, кто перед ним стоит.
— Дай пистолет, — сказал он.
— Ты сейчас в лоб получишь, — угадал стоявший поодаль водитель милицейского “уазика”.
Газонщиков ухватился за ремень Артюховой, потянул на себя. И резко схлопотал по рукам.
— Не понял, — замычал он. — Вы с ними заодно, что ли? Ах ты бляка шурупная! (Проф. жаргон работников автосервиса. — Авт.)
Жестянщик набычился и враскачку кинулся атаковать милиционера.
И здесь произошло самое удивительное. Не “долетев” полуметра до участковой, пьяный мужик вдруг споткнулся о что-то твердое. Он слабо ойкнул, глаза выпучил и плюхнулся на задницу. Прямо в лужу.
— Надо же, — с удивлением заметил он, — а шо так темно, ребцы?
Повел осоловелыми глазами. Облизал губы и рухнул спиной, намочив волосы.
Тут я заметил, что капитан милиции Артюхова коротко, по-бойцовски выдохнула. Газонщиков споткнулся о ее кулак.
Дебошира отвели к машине. На порог вышли женщины.
— Шапку не забудьте, — попросили они.
Артюхова подобрала мокрую ушанку.
— А то он простудится, — добавила молдаванка. — Мне завтра ко скольки приезжать?
Стемнело...
Чем же закончить заметку о милиционере?
Граждане, мы живем терпеливо и страдательно. Темноты в нашей жизни больше, чем света. Но это еще не повод...
Сочинитель репортажных заметок уедет к себе в квартиру с теплым унитазом. А Марина Петровна останется в каморочке поселкового о/м дописывать опросные листы, протоколы, объяснительные и т.д. А завтра к ней пожалуют еще более интересные местные типажи. Старушка с проломленной головой из-за вздорного мужниного характера... 12-летний патологически нездоровый мальчик, вешающий на деревьях собак и кошек... Женщина с отрезанной в пьяной драке грудью... Худая, как велосипед, мамаша, уже четыре месяца не забирающая из больницы своих детей. Лень ей. И смиренный бледный мужичок, 12 часов в сутки вставляющий на фабрике резиночки в алюминиевые крышки...
Что это за мир? Я его не специально выдумал. И он не где-то далеко, а совсем рядом. На расстоянии чуть более широко открытых глаз...
И капитан Артюхова, глубоко укорененная внутри этого темного страдательного мира. Как маленькая свечка, которой всегда достаточно, чтобы осветить ближайшие два шага.
Марина Петровна, новая прическа вам очень идет...
