Каждый, кто хотя бы раз наведывался в подмосковное Кучино, обращал внимание не только на тучи ворон и бомжей, но и на остатки загадочного бревенчатого строения и разгромленной господской усадьбы. “Очередные графские развалины”, — скажет досужий турист. И ошибется. Во-первых, не графские, а купеческие. А во-вторых, совершенно уникальные. Здесь, в имении, принадлежащем известнейшему купеческому роду Рябушинских, работал первый в мире Аэродинамический институт. В этих стенах еще до начала Первой мировой войны ученый-аэрофизик Дмитрий Рябушинский вывел законы, позволявшие создать летательный аппарат тяжелее воздуха. И к 1916 году, задолго до Сергея Королева, приступил к разработке первой в мире космической программы.
Предреволюционное поколение братьев Рябушинских по разнообразию талантов и новаторства было прямо-таки давинчиевским. Старший брат, Павел, — банкир, фабрикант, сумевший одеть армию Антанты в русский лен и чуть было не вытеснивший англичан из мирового текстильного рынка. Он же — общественный деятель, покачнувший старообрядческую общину страны “влево”. Второй брат, Сергей, — коллекционер и скульптор-анималист, собравший в Вышнем Волочке уникальную художественную коллекцию.
Федор, исследователь Сибири и Камчатки, организовал в 1913 году под руководством выученика Пьера Кюри первую русскую экспедицию для поиска радия. Степан Рябушинский разыскивал по медвежьим углам уникальные доски, теперь они составляют основу экспозиции древнерусской живописи Третьяковки. Михаил поддерживал Репина, Перова, Врубеля, Бакста, Кустодиева. И даже непутевый Николенька, “купчик-голубчик”, которого запомнили благодаря роскошной вилле “Черный лебедь” и скандальному декадентскому журналу “Золотое руно”, сумел сделать нечто незаурядное. Когда братья отправили вертопраха Николая с глаз долой в кругосветное путешествие, тот не поехал в “америки-европы”, а первым из русских туристов “избороздил” Японию, Гонконг, Китай и Яву. И все же самым невероятным в этой когорте оказался седьмой по счету брат, ученый-аэрофизик Дмитрий. Вопреки устоям семьи и земным законам он хотел научить человека летать. И если бы войны и революции он обязательно сделал бы это.
Царское правительство не жаловало раскольников-староверов. Достаточно сказать, что двуперстные отщепенцы обязаны были регистрировать свои браки и рождения в полицейском участке. Сразу после венчания молодые с двумя поручителями ехали в околоток, где имели беседу с приставом и записывались в особой метрической книге. На следующий день объявление о раскольничьем браке вывешивали на дверях участка, по соседству с “портретами” воров и убийц. Поэтому раскольничья община держалась вместе и обучала своих отпрысков в собственном “корпоративном вузе” — Практической академии коммерческих наук. В этом учебном заведении преподавателям платили так хорошо, что, например, курс теоретической механики там читал не кто иной, как “отец русской авиации” Н.Е.Жуковский. Конечно же, контраст между учебой и семейными традициями был велик. Дома — непременные утренне-вечерние бдения в домашней молельне, регулярные наезды монахинь и старцев из дальних скитов, разговоры о старинной святости, гонениях и подвижниках. А в академии — лекции по естественным наукам в исполнении университетских профессоров. В 17 лет Дмитрию разрешили устроить в родительском доме (кстати, в том самом особняке “у Харитонья в переулке”, куда приезжала к тетушке пушкинская Татьяна) химико-физическую лабораторию. В 19 лет, после окончания Практической академии с золотой медалью, его без звука отпустили в Гейдельбергский университет. Там купеческий сын за один семестр умудряется пройти курсы физики, органической химии, философии и зоологии.
17 декабря 1903 года в Детройте произошло эпохальное событие — братья Орвел и Вилбор Райты совершили несколько подскоков в воздух на этажерке с мотором собственной конструкции. Этого оказалось достаточно, чтобы русский ум укрепился в идее построить собственную большую лабораторию для аэродинамических исследований. На этот подвиг Дмитрия Рябушинского благословили Жуковский, Черепанов и Кузнецов — директор Аэрологической лаборатории в Павловске под Петербургом. Родные отдали Дмитрию семейное имение Кучино по Нижегородской дороге. Строительство началось осенью 1904 года.
Возведение двухэтажного здания с пятиэтажной башней, воздухоплавательного парка со слесарно-механической мастерской завершилось всего через год. Но интересная жизнь у кучинских крестьян началась куда раньше. Во-первых, с регулярностью примерно в две седмицы диковинный барин запускал в небеса здоровенные белые шары — атмосферные зонды. Во-вторых, построил на местной речке Пехорке не то избушку на курьих ножках, не то большую бобровую хатку — на самом деле гидролабораторию. Нанял 15 человек самых толковых местных мужиков работать в своих мастерских — те рассказывали вовсе невероятное. Будто на первом этаже дома с башней лежит огромная не то труба, не то печка. Ее не топят дровами, а питают “лектричеством”. А еще через нее гоняют туда-сюда воздух так быстро, что она ходит ходуном и гудит, как ураган. В общем, вскоре все кучинские старухи считали нового барина колдуном. Шел смутный 1905 год, и институт Рябушинского в Кучине на самом деле был первым в мире. Английский Аэродинамический комитет образовали в 1909-м, аэродинамическая труба Эйфеля заработала в конце 1909-го, отчеты о первых “воздушных” исследованиях в Германии вышли в свет только в 1910-м.
Через год после основания института доклад молодого русского аэрофизика наделал шуму в Париже. Французы уговорили Дмитрия Павловича ежегодно выпускать “Бюллетени Кучинского института”, чтобы мировая научная общественность узнавала об открытиях русского ученого. “Бюллетени” на французском языке выходили до 1914 года. Спустя всего несколько месяцев после Парижа работы Рябушинского были признаны сенсационными на Международной аэродинамической выставке в Милане. Там молодой русский ученый представил сконструированную им аэродинамическую трубу и некоторые приборы. Много лет спустя испанец Ла Черва воспользовался некоторыми из представленных тогда ноу-хау Рябушинского и создал на их основе автожир — первый вертолет. Дмитрию было всего 25, и он был талантлив, успешен, богат, влюблен и счастливо женат.
Дмитрий Рябушинский и Вера Зыбина познакомились в 1906 году в Париже. Она — княжеская внучка, дочь камергера и фрейлина двух императриц, и он — представитель третьего имперского сословия, сын раскольника. Нужно ли говорить, что обе семьи были против такого альянса. Предвидя семейный конфликт, молодые люди повенчались в парижском соборе Александра Невского спустя всего месяц после знакомства.
Молодая аристократка не разочаровалась в своем выборе даже тогда, когда настали “окаянные дни”. В начале 1918 года ей с двумя дочерьми довелось пережить в Кучине нашествие “красного террора”. Дмитрий Павлович был в Москве: поняв, что его звездным мечтам в родной стране сбыться не суждено, хлопотал о национализации своего любимого детища, института. В это самое время вооруженные варвары врывались в усадьбу, крушили мебель, били вазы, рвали портьеры на портянки — ждали хозяина. Когда выяснилось, что хозяин-буржуй сегодня так и не приедет, разозленные большевики ушли, предварительно взорвав бомбой гидрологическую лабораторию. Ее развалины, пережившие войны и революции, до сих пор щерятся бревнами на Пехорке. Как только непрошеные визитеры уехали, Вера Рябушинская вместе с двумя девочками бежала в Москву. Там ее ждало новое разочарование — слуги заявили, что раз революция, хозяев тут нет, и прямо на глазах у бывшей госпожи принялись разворовывать вещи. Семья временно переехала в Харитоньевский переулок, к родителям Дмитрия. Ученый и слышать не хотел об эмиграции до тех пор, пока не добудет охранную грамоту на Кучинский институт. Вера Сергеевна с детьми поехала самостоятельно. Харьков тогда еще не был занят красными, туда они и направились. Но эшелон тащился как черепаха, и пока он ехал, город успели сдать. Солдаты прямо на вокзале проводили проверку документов, и бедной женщине ничего не оставалось, как спрятаться вместе с девочками в случившихся там же возах с фуражом. За городом их остановил патруль и принялся протыкать сено вилами. Один из зубцов пронзил руку старшей дочери Рябушинских, 9-летней Маши. Но девочка даже не вскрикнула и этим спасла себя и семью. Свое кошмарное бегство через юг революционной России Мария и Александра запомнили на всю жизнь. В Новороссийске беглянкам удалось сесть на английский пароход, следовавший в Константинополь. Оттуда они перебрались в Париж.
Самому Дмитрию Рябушинскому выпала не менее жуткая эмигрантская одиссея. После отъезда жены он все же сумел национализировать Аэродинамический институт и стать его заведующим. Была утверждена командировка Рябушинского в Данию. Последнюю подпись на командировочном мандате должен был поставить Урицкий, который неожиданно потребовал визы еще трех наркомов. Встревоженный Рябушинский выехал для встречи с Урицким в Петроград, а на следующий день последнего нашли убитым. Дмитрия Павловича тут же арестовали как подозрительного. Сидя в энкавэдэшном “допре”, физик написал работу по теоретической механике, которой впоследствии восхищался Нильс Бор. Такую возможность великий датчанин получил в октябре 1918 года, когда к нему все-таки выпустили освобожденного по ходатайству Максима Горького Дмитрия Рябушинского.
Физические принципы воздухоплавания для аппаратов тяжелее воздуха Рябушинский сформулировал в нескольких простых формулах еще накануне войны. В 1914-м он, сопровождаемый насмешками русских и зарубежных ученых и сравнениями с Жюлем Верном, официально заявил о подготовке к космическому полету. Первым “звездным полигоном” должен был стать все тот же институт в Кучине. Увы, из-за войн и революций “космическая программа” Рябушинского была свернута спустя полтора года. Вместо пилотируемых ракет ученый изобретает безоткатную пушку — прообраз миномета, работает над теорией баллистических ракет и реактивных снарядов.
Почетный доктор математических наук университета Сорбонны, автор более 200 научных работ и совершенно забытый на родине ученый Дмитрий Павлович Рябушинский умер в Париже через год после полета Гагарина. По свидетельству друзей-эмигрантов, то, что первым в космос поднялся русский, стало для него величайшей радостью.
