Ворошиловский стрелок

Как-то один из моих первых учителей в лесных странствиях после очень обидного промаха успокаивал: «А ты хотел каждый раз попадать? Тогда бы это не охотой называлось, а выгодой!» А впрочем...
Что заставило меня пригласить на охоту Серегу? Не друг он мне был, не хороший знакомец, к тому же и опыт охот в незнакомых компаниях имел явно негативную окрашенность. И давно я вырос из того нежного возраста, когда чье-то сиюминутное обаяние вдруг повелевает отворять душу нараспашку. Ну, встречались на стенде, куда бюро нашего коллектива вывозило рядовых членов в каждое предсезонье для тренировок, ну, благодарно выслушивал его советы на линии огня и благодушную критику результатов – все-таки мастер спорта! Ну, возвращались иной раз вместе домой, калякая ни о чем. Блондин с густым румянцем, балагур, весельчак, легкий человек – на сердце легко, да и в голове без особой тяжести. Свое мнение по любому вопросу, стоит ли говорить, единственно верное. Однако меня это не раздражало, а скорее обезоруживало. Вот ведь, рассуждал я, идет человече по жизни, страхов не имеет, сомнений не ведает, на любой вопрос ответ знает. А у меня все мыслишки о неоднозначности всего сущего, качания-шатания из стороны в сторону, комплексы всяческие...
Трудно сейчас восстановить цепь взаимосвязей и обстоятельств, повлекших мое приглашение, но жизнеутверждающая уверенность Сереги определенную роль в этом сыграла. И позвал я его в места многознакомые да милые моему сердцу, где сам был, надеюсь, гостем и жданным, и желанным.
Угодья в тех местах и по прежним временам были весьма небедные и утеху в зависимости от поры могли дать всяческую: начиная с красной болотной мелочи до боровой дичины. Да и егерь Николай, мужик тихий и застенчивый, радовал, как мог, предупредительностью и гостеприимством, что в поле, что дома. Появилась, однако, в этой идиллии некая червоточинка, охлаждавшая мой пыл в желании бывать у Николая, как хотелось бы, часто. Дело в том, что постоянные возлияния, сопровождавшие встречи-проводы нашего брата-охотника, удачи в поле или полное отсутствие таковых, превратили трудовые будни моего егеря в перманентный праздник, что привело к явной разноголосице в недавно стройном семейном дуэте. Галя, жена Николая, чье теплое радушие всегда добавляло радости каждому застолью, на глазах становилась холодной, как заслонка нетопленой печи, и сухой, подобно забытой на ветру пеленке.
Трудно сказать, многим ли приходило в голову винить себя в неурядицах дружного семейства, но мне было совестно и неловко перед хозяйкой, а потому я ограничил свои визиты к Николаю как по частоте, так и по времени, хотя и не в силах был изменить традиционный характер самих встреч.
Серегу я повез на весеннюю вальдшнепиную тягу после длительного перерыва, растянувшегося аж с последних осенних охот по луговой мелочи. Отправились субботним полднем, дабы по приезде, минуя застолье встречи, сразу пойти на охоту. Меня приятно удивило, что статус-кво в доме егеря был восстановлен и нас встретили, как в лучшие времена. Как выяснилось, тому способствовало благое обстоятельство: Николая лишили права самому выписывать путевки, и пресс наезжих охотников, вынужденных путешествовать за ними в райцентр, существенно ослаб. Снизилось и губительное для национального характера воздействие каждодневных «будь здоров».
Ну и слава Богу, подумалось мне, слава Богу. Туман дурных предчувствий бесследно исчез в радужных ожиданиях чудной охоты.
А счастливый Николай уже торопился показывать новому человеку свои владенья, радовать и услаждать его городские зрение, слух и обоняние красками, звуками и запахами пробуждающегося леса. Он суетился, отдавая распоряжения жене, чтобы принесла по кружке молока перед дорогой, высказывая поручения насчет картошечки, капустки и огурчиков к нашему возвращению.
Беззаботно и весело мы двинулись. Нестройное чавканье наших шагов по раскисшей лесной дороге отдавалось в душе необыкновенной легкостью вдруг обретенной свободы. По замыслу Николая, сделав небольшой крюк, мы прошлись бы и рябчиным ельником, и тетеревиным болотом, и мимо живописных утиных разводий небольшой летом речушки, вполне успевая при этом к месту тяги.
Николай выглядел ребенком, попавшим в Дисней-лэнд и лишившимся дара речи: то он дивился на распушенную сережку ивы, то пригибался к первоцвету, то рассматривал солнце сквозь влажный тюль плакучей березы, взглядом призывая нас присоединиться к его умильному ликованию. Он был неподдельно счастлив, этот человек – один из многих, кого принято именовать «простыми». Выросший здесь и знающий окрест каждую кочку, он светился радостью первой встречи с дорогим ему окружением и не считал нужным скрывать свои чувства.
Но гораздо любопытней было другое: мой городской приятель Серега с непреодолимой скукой хлопал по голенищу сапога сорванной веткой и посматривал на егеря с телячьим недоумением.
– Может, охотиться пойдем?! Цветочков-то везде наглядеться можно! – не выдержал он, придав голосу бодряческую интонацию.
– Да-да, конечно, охотиться! Только на тягу-то успеваем! – как-то виновато заговорил Коля.
– Тяга тягой, а вот рябчишку, тетеревка, если встретим, нельзя что ль?! – напирал Серега, обрадованный, что от бесплодной созерцательности егерь, наконец, собирается перейти к делу.
– Ну, возьмешь ты рябца, коль увидишь, только радость-то какая? Его бы сейчас поманить-посвистать интересно, да пищика я не взял. А на ток свожу, если не проспишь.
Гостеприимство явно воспаряло над должностными обязанностями. Вальдшнеп, селезень с подсадной (а где она?) – вот и все, что мог нам предоставить егерь, но друг привез друга и... «как не порадеть родному человечку!»
Серега ухватил в словах Николая главное – «возьмешь» и, имея насчет «радости» свое мнение, скинул с плеча «Браунинг». В походке моего стендовика появилась пружинистость, а постоянно дурашливое выражение физиономии сменилось на пытливо-сосредоточенное. Мы не прошли и двухсот метров, как в стороне сорвался рябчик и пару раз мелькнул в просветах леса. Тут же громыхнул выстрел, и несколько пушинок словно зависли во влажном воздухе.
– Не сомневайтесь – битый! – удовлетворенно констатировал Серега и, дослав патрон в магазин, пошел за трофеем.
– Лихо он его! Я б и ружье не успел вскинуть! – восхитился Коля.
Сергей убрал птичку в карман потертого рюкзачка, и мы потопали.
Кочки с пожухшей бурой осокой, островки серого ноздреватого снега, празднично яркая зелень хвои – все это сотни раз виденное-перевиденное мелькало перед глазами и тихо радовало. Имея подружейную собаку, я напрочь утратил интерес к «самотопной» охоте и мог позволить себе досуже гулять по весеннему лесу, приглядываясь и принюхиваясь. Егерь шел рядом с мечтательно-блаженным лицом, закинув за плечо незаряженное ружье. На пару шагов отставал Серега, и потому его выстрел заставил нас вздрогнуть.
– Битый! – горделиво подмигнул егерю удачливый стрелок и, снова подзаряжая ружье, отправился в кусты.
Вскоре оттуда донеслись чертыханья, и мы с любопытством поспешили на крик. Носком сапога Серега поддал в нашу сторону сойку, которая почему-то вылетела, не издав своего истошного, но спасительного крика.
– Нечаянно я, мужики, ей-ей! Думал, рябчик! – оправдывался Серега.
– Красивая, – словно не слыша его, сказал Николай и, присев, провел пальцами по перьям птицы, добавив: – была.
– Ладно, еноты сожрут – им тоже надо! – минутное чувство вины уже не омрачало Серегиного настроения...
До тяги оставалось около получаса, и нужно было поворачивать. Пошли краем болота с поблескивающими зеркальцами талой воды и прорвавшимися сквозь нее еще не расцветшими кустиками калужницы. Два раза на обратном пути звучал «Браунинг» – первый по чирку, второй по рябчику, дважды звучало победно: «Битый!» И если свистунок по крутой дуге свалился чуть ли не под ноги, то рябец заставил всех троих изрядно себя поискать. Мы явно опаздывали, и Коля несколько раз нервно поглядывал на часы.
– Пойдем, не до ночи ж его искать! – Серега явно утратил интерес к пустопорожним поискам.
– Будем добирать, если чисто битый, а то еноты обожрутся! – жестко и с некоторой издевкой ответил Николай.
Мы его все же нашли в развилке густого куста и, облегченно вздохнув, поспешили за егерем. Может, именно полушаг-полубег спас от неминуемой гибели безвинного дятла, неосторожно слетевшего с ветки. Необходимость приостановиться и справиться с дыханием, возникшая у нашего «Соколиного глаза», позволила птице обозначить себя резким криком. Несущий неминуемую гибель ствол опустился с полпути. Егерь сплюнул и ускорил шаг. Расставив нас, Николай дважды предупредил, чтобы мы не забывали о норме отстрела: по три на рыло и ни-ни! С тем и ушел.
Лёт был не царский, но вполне приличный. Я сбил пару, дважды досадно пропуделял и трижды не стал стрелять по каким-то необъяснимым причинам: то ли далеко показалось, то ли неудобно. С Колиной стороны донеслось три выстрела, с Серегиной – семь. Это неприятно настораживало.
Подошел Николай и, бросив под ноги окурок, стал деловито его затаптывать.
– Ну что, к дому? – спросил я с надеждой скорее закончить неудавшуюся охоту.
– Да нет, лёт же не кончился еще, пусть свое возьмет! – сказал егерь с нескрываемой неприязнью.
Серега стрелял еще дважды, а затем сам подал голос. Возвращались под хвастливые рассказы удачливого стрелка, сводившиеся к тому, что все налетевшие птицы «биты чисто». Наконец рассказчик вспомнил о попутчиках и поинтересовался нашими успехами.
– Норму не взяли, – коротко бросил егерь.
– Я добавлю, нежалко! – хохотнул Серега.
Мы скинули сапоги в просторных сенях и выложили дичь на длинную лавку вдоль стены. Девять вальдшнепов, чирок и два рябчика – добыча Сереги – являли собой прекрасный натюрморт на фоне отполированной доски и наглядно иллюстрировали преимущество хорошей стрельбы. Наши четыре птички, жалкой взъерошенной кучкой лежавшие отдельно, молчаливо, но нещадно корили никчемных охотников. Серега был безоблачно весел и беспрерывно балагурил, добродушно проезжаясь по адресу горе-стрелков. Николай молча прошел в дом, и мы, прихватив сумки с провизией, последовали за ним.
Небольшая светлая кухонька полнилась теплом и уютом. Галя внесла чугунок с картошкой и вывалила его в большую плошку, мгновенно окутавшуюся ароматным паром. Квашеная кочанная капуста, нарезанная крупными кусками, отсвечивала слоновой костью, влажно поблескивали оливковыми боками соленые огурцы, облепленные семенами укропа. На плоской тарелке, кремовые на срезах, фиолетовели чернушки, присыпанные рубленым луком. Призывно лоснились ломтики сала с широкой красной любовинкой. Выпростанная из сумок водка и городская снедь завершили красочную мозаику праздничного стола, лишь тревожный шепот хозяев за дощатой перегородкой вселял в меня неприятные предчувствия. А Серега, продолжая оставаться непробиваемо спокойным, по-хозяйски разложил колбасу и сыр по тарелкам, снятым с полки, открыл консервы, расставил по местам стопки.
– Ну что, хозяева, гулять будем или отношения выяснять? Желудки подвело! – игриво подмигнув, прокричал он.
Коля вышел один с видом человека, принявшего трудное решение.
– Гулять не будем! – он как бы отстранил от себя стоявшую с края стола бутылку. – Поешьте на дорогу и... – он обвел рукой накрытый стол. – Завтра в лес я не разрешу, дичи набили, так что... – и быстро ушел за перегородку.
– А как же на ток? – Серега, казалось, не врубался.
– У меня открыт только вальдшнеп! – донеслось из глубины дома.
– Ну, хозяин-барин! – подытожил Серега, не выказав хоть малого расстройства по столь незначительному поводу, и откупорил бутылку.
– Не буду – за рулем, – я закрыл ладонью стопарь.
– А что, даже не переночуем? – Серега определенно не хотел лишаться даже толики возможных удобств.
– Едем и как можно скорей, – я попытался придать голосу твердость.
Мне еще в лесу стало многое понятно, но я не видел путей с пользой вмешаться в ситуацию. С другой стороны, я ощущал, что нет возможности примирить полярные мировосприятия. Но каков Коля! С этой стороны я видел его впервые и восхищался им.
Он вышел к машине, когда наши шмотки были уложены, а Серега уже расположился на заднем сиденье. Подошел ко мне и протянул руку:
– Ты, Иваныч, не обижайся, сам приезжай, охотников привози, а этих... «ворошиловских стрелков» мне не нужно!
Он ушел, а я благодарно глядел ему вслед, пока не скрипнула закрывшаяся дверь. Серега проститься не вышел, он мирно посапывал, укрыв ноги курткой, да и зачем обременять себя пустыми формальностями?