Тюрьма беспредельная

Российские зэки живут теперь не по понятиям, а по кошелькам

     Про внешнюю сторону тюремной жизни написано много (хотя какая там “внешняя” сторона — в камерах и бараках?). Но имеются в виду быт и условия содержания заключенных, их взаимоотношения с администрацией, их претензии к властям и т.д.
     А вот какие внутренние процессы протекают за “колючкой”, кто там сейчас в авторитете, что творится в головах у современных зэков, какими выйдут они на свободу?
     Обо всем этом — наш разговор с главным психологом ГУИН МЮ России Михаилом ДЕБОЛЬСКИМ.
Авторитетная борьба
     — В тюрьмах сейчас идет борьба между “реформаторами” (новыми преступными авторитетами, многие из которых купили звания воров в законе) и “традиционалистами” — ворами старой формации. Кто из них берет верх и как это отражается на жизни простых зэков?
   
  — По-видимому, вы употребляете слово “тюрьма”, имея в виду любые места лишения свободы. В России действительно есть тюрьмы, где отбывают наказание за наиболее тяжкие преступления. Главная их особенность в том, что осужденные все время находятся в камерах и лишь на несколько часов в день их выводят на прогулку. Но в России всего 7 тюрем, и погоды в уголовно-исполнительной системе они не делают. Совсем другое дело — колонии. Внешне они напоминают поселки “закрытого типа”. Закрытые — потому что с охраной, вышками, заборами и собаками. А поселки — потому что там есть общежития на 1000—1500 человек, производство, клуб, школа, парикмахерская, библиотека, спортзал, а иногда даже футбольное поле.
     Теперь объясню, чем отличаются нынешние криминальные авторитеты от старых. Воры в законе старой формации требуют неуклонного соблюдения воровского закона, не желают лезть в политику, категорически отвергают любое сотрудничество с властями. Новая генерация преступных авторитетов умеет хорошо приспосабливаться к существующей реальности. Именно они сегодня стремятся подкупить тюремную администрацию, добиться привилегий. У них есть деньги — и это самое важное. В итоге “традиционалисты” в последнее время значительно ослабили свои позиции и теперь хотят остаться хотя бы в роли арбитров, эдаких королей без королевств. На зоне сейчас представители обеих сторон как бы заключили перемирие. Но — весьма условное.
      — Затишье перед бурей?
  
   — Думаю, бури все же не будет. У них хватит разума решить вопросы полюбовно. Простым же осужденным приходится крутиться между Сциллой и Харибдой. Но в колониях сегодня в основном молодежь, и у нее большим авторитетом пользуются те, кто имеет деньги, то есть “реформаторы”.
      — Похоже, понятия в российских тюрьмах стали весьма размытыми. Если раньше попавшего туда насильника ждала, мягко говоря, суровая жизнь (не случайно такие зэки даже накладывали на себя руки), то теперь, говорят, их уже не наказывают. Извращенцев больше не опускают?
 
    — Во-первых, администрация сегодня более строго обеспечивает порядок и безопасность для всех осужденных, без учета их статуса. Во-вторых, все зависит от конкретной тюрьмы, от того, кто там сегодня заправляет: “старые” или “новые”. Но еще больше все зависит от кошелька насильника. Если он сможет договориться с новыми авторитетами — его никто пальцем не тронет. Согласен, несколько лет назад такое было бы невозможно.
     — Какие еще тюремные законы канули в небытие?
  
   — Раньше, например, участвовать в разборках или потасовках, выяснять отношения с ножом в руках считалось недопустимым. Сейчас это норма. Кстати, когда-то ведь воры в законе вообще не брали в руки холодного оружия. Вообще многие воровские понятия на воле стали более терпимыми, что ли. Отсюда процессы, происходящие на зоне.
     — Появилось много беспредельщиков?
   
  — Чаще всего это впервые судимые (то есть незнакомые с воровскими нормами). Или это сами “реформаторы”. Они более жестокие, устраивают расправы не по воровским понятиям. Раньше ведь существовали строгие рамки, кого и за что наказывать или, как выражаются осужденные, опускать. Современные авторитеты их уже не придерживаются.
     — Власть зверя?
     — Что-то в этом роде. И если таких бесцеремонных лидеров не наказывают старые, “правильные”, авторитеты, то обычно восстают сами заключенные.
     — Слышала, что в одной из колоний восстали так называемые мужики. Они выгнали из отряда беспредельщика, отказались работать и объявили голодовку, требуя перевести его в другую зону.
 
    — Думаю, такие факты действительно могли иметь место.
Секс и любовь
     — Верно ли, что сегодня в колониях гомосексуализм достиг гигантских масштабов и стал почти нормой жизни?
     — Осужденные действительно стали более похотливыми и менее брезгливыми. И все же единственное, пожалуй, что пока не изменилось в колониях, — это отношение к пассивным гомосексуалистам. Они, как и прежде, стоят на самой низкой ступеньке тюремной иерархии. Их не пускают за общий стол, для них отведены отдельные места.
      — Тем не менее я слышала, что геи умудряются вовсю крутить любовь... Что вообще ждет гомосексуальную пару за решеткой?
   
  — Трагедия. Вряд ли она останется просто парой. Практика показывает, что на пассивного партнера будут посягать другие осужденные. Кроме того, они станут требовать от активного, если он пользуется авторитетом, не поддерживать никаких других, кроме сексуальных, отношений с его любовником. Не общаться с ним, относиться к нему с пренебрежением.
     — Иначе его самого опустят?
 
    — Скорее всего.
     — А что же женщины? Много случаев сексуального насилия бывает в женских колониях?
     — В женских колониях чаще все происходит по любви. Представительницы прекрасной половины оказались более человечными в этом отношении. Впрочем, и раньше к лесбиянству в отечественных тюрьмах относились куда терпимее, чем к гомосексуализму в мужских. Сейчас ведь и в обществе это вроде как модным стало... Однако в местах лишения свободы лесбиянство продолжает оставаться грубым нарушением режима. Несмотря на это, за решеткой порой разыгрываются целые любовные драмы. Вот одна из последних романтических историй: женщина, едва освободившись, тут же совершила преступление, чтобы быть рядом с подругой, которой осталось сидеть еще несколько лет (по сведениям “МК”, дело было в Можайской колонии. — Е.М.).
Не жди меня, мама
      — Многие исследователи пенитенциарной системы заявляют, что тюремная культура потихоньку исчезает. И дело не только в забвении традиций. Еще недавно в колониях сидело много умелых мастеров, было налажено производство различных сувениров с тюремной символикой, все “блатные” и большинство “мужиков” занимались силовыми видами спорта (в основном восточными единоборствами). Сегодняшние же “сидельцы” — в основном наркоманы, которые ничего не умеют да и не хотят делать.
  
   — На самом деле субкультура была, есть и будет, покуда существуют внутренние законы, по которым живет преступная среда. Другое дело, что культура эта претерпевает изменения одновременно с изменениями, происходящими в социуме. Кстати, изучением этого сейчас занимается НИИ уголовно-исполнительной системы. Но должен заметить, что тюремная лирика, татуировки — все это на самом деле осталось. И спортом осужденные занимаются. Футбольные команды даже участвуют в республиканских чемпионатах — например, в Хакасии.
     Но контингент заключенных действительно изменился. Масса бескультурных и безграмотных людей, бывших на воле бомжами, не имеющих родных. Особенно это видно по детским воспитательным колониям. Появилось новое поколение молодых преступников, которые выросли на улице и привыкли зарабатывать на жизнь попрошайничеством, грабежами и убийствами. В 90-х годах мы закрывали в тюрьмах школы — за ненадобностью. А сегодня вынуждены открывать дополнительные учебные заведения. В этом году за парты сели 50 тысяч осужденных, причем большинство из них сделали это впервые в жизни! Как следствие, у них обычно снижен самоконтроль, отсутствует самоанализ.
     — Какие отклонения в их психике вы обычно диагностируете?
   
  — Много психопатических личностей, лиц с низким уровнем развития интеллекта, олигофренов в стадии дебильности... Из своего опыта и опыта коллег могу заявить, что отклонений стало значительно больше, отсюда сами преступления стали более жестокими и кровавыми.
     — Такое впечатление, что стало очень много побегов. С чем это связано?
     — Побегов не стало больше, чем раньше. Просто эти факты теперь не замалчиваются. Но нынешние побеги более продуманные — ведь совершенствуется система тюремной охраны. Возьмем самый громкий за последнее время побег из Бутырки. Осужденные долго присматривались к надзирателям, изучали их психологию. В итоге выбрали место возле ватерклозета — куда сотрудники СИЗО брезговали лишний раз заглянуть.
     Однако большинство побегов носит ситуативный характер. Из-за межличностных конфликтов бегут редко.
     — Правда ли, что увеличилось количество самоубийств среди зэков?
    
 — За первое полугодие зарегистрирован 161 случай суицида, из них 58 — в следственных изоляторах. Действительно, по сравнению с прошлым годом количество самоубийств значительно возросло (на 51). Однако в Москве был всего лишь один случай, а в Московской области вообще ни одного. Мы пока не проводим посмертных психологических экспертиз осужденных, поэтому сделать серьезный анализ причин сложно. Но наверняка какая-то часть решивших уйти из жизни сделала это из-за того, что их склоняли к гомосексуализму. Вообще, по мировой статистике, чаще кончают с собой осужденные, у которых нет семьи и которые не видят перспектив своего освобождения (нет ни дома, ни работы, ни близких людей, ни уважения в обществе). Больше стало суицидов в СИЗО — люди уходят из жизни, не дождавшись даже вынесения приговора. Думаю, причина в депрессии, в так называемом “тюремном синдроме”. Некоторые кончают с собой или совершают побег накануне освобождения. Причина все та же — не выдерживают напряжения, накопленной усталости.
Шоковая терапия
     — На одной из недавних встреч с журналистами начальник ГУИН по ЦФО Александр Волох намекнул о каком-то эксперименте, который проводит психологическая служба ГУИН. Может, расскажете?
   
  — Мы открыли 12 психологических лабораторий по всей России. В Санкт-Петербурге, к примеру, сейчас изучают особенности осужденных, имеющих психические аномалии, и разрабатывают методы работы с ними. В Самаре занимаются психодиагностикой, во Владивостоке — психокоррекцией, в Челябинске — адаптацией осужденных в колониях. В каждой лаборатории работают научные сотрудники нашего НИИ, гражданские доктора и кандидаты психологических наук.
     — Ходят слухи, что на зэках апробируют секретные технологии НЛП — нейролингвистического программирования...
   
  — Некоторые наши психологи действительно прошли обучение в Московском центре НЛП и используют свои знания в работе с осужденными. Но ничего секретного здесь нет. Нейролингвистическое программирование — один из современных способов воздействия на человека, не имеющий ничего общего с зомбированием. Технологии вполне корректны, а главное — хорошо срабатывают при оказании экстренной помощи (когда человек на грани самоубийства, например). Кстати, деятельность психологического центра ГУИН контролируют различные правозащитные организации, и у них нет к нам никаких вопросов.
     — Цигун, йогу, даосские техники вхождения в медитативное состояние тоже используете?
     
— Восточными техниками не увлекаемся. Но вообще каждый из сотрудников — профессионал и имеет право выбирать методы работы. Он смотрит, что реально может помочь конкретному осужденному. К примеру, был случай с одной девушкой. Ее изнасиловала группа парней. Она выследила и убила одного из них. В колонии девушка не просто не осознала содеянного, но и не могла дождаться, когда выйдет, чтобы убить остальных. Наш специалист (тоже молодая женщина) раздобыла манекен и деревянный нож, завязала девушке глаза и попросила представить, что это ее насильники. Несколько часов, пока не свалилась от усталости, девушка наносила удары по кукле. Потом психолог облила манекен красной краской и развязала пациентке глаза. Эффект был ошеломляющим — настоящий шок. Убежден, эта девушка никогда больше не возьмет в руки холодного оружия.
      — А что такое арттерапия, которой тоже пытаются увлечь зэков?
     — Лечение искусством: музыкой, танцами и пр. Результаты, которые она дает, потрясающие. В колониях устраивают целые шоу, участвуя в которых осужденные одновременно развлекаются и проходят курс психологической реабилитации. Но разумеется, силой идти туда, равно как вообще к психологу или на аутотренинг, никого не заставляют.
     — Все, что вы рассказываете, больше похоже на сказку...
  
   — Многие из осужденных скажут: мол, психологическая служба в колониях — это миф, мы никогда не видели психологов. Увы, они правы. В четверти российских тюрем должность психолога еще не введена. Но это дело времени. Очень скоро мы добьемся, чтобы психолог был не просто в каждой колонии — в каждом отряде.
     

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру