«ДЛ»: Андрей Александрович, не секрет, что основы нашего научного потенциала закладывались задолго до наступления времен перестройки и гласности. Какие черты, на ваш взгляд, были наиболее характерны для советской науки?
– Наша наука всегда отличалась от того, что было в остальном мире. Она была междисциплинарная и очень непрагматичная. Возможно, это была единственная сфера жизни, где человек мог в полной мере чувствовать себя свободным. Ученые, по большому счету, занимались тем, что удовлетворяли собственное любопытство за государственный счет. Благодаря этому мы имели уникальные возможности делать что-то новое, необычное. В какой-то степени тот энтузиазм сохранился и сегодня. Может быть, именно по этой причине нам, несмотря ни на что, удалось сохранить значительную часть нашего научного потенциала.
«ДЛ»: Насколько велики оказались потери, понесенные в 90-е годы?
– Конечно, многое за эти годы изменилось. Причем во всех срезах научного сообщества. Значительные потери понесла отраслевая наука, прикладные исследования, особенно связанные с ВПК. Очень тяжелый период пережила вузовская наука. К счастью, ее проблемы в какой-то мере начинают сейчас решаться. В наименьшей степени пострадала академическая наука. Во многом благодаря тому, что такая мощная организация, как Российская академия наук, все эти годы оставалась довольно стабильной.
Нынешняя ситуация далека от идеала. И тем не менее я считаю: то, что было жизненно важно сохранить, мы сохранили. Теперь главное – не играть на удержание. Если пользоваться терминами бизнеса, то «долину смерти» мы в основном прошли. Нужно начинать развитие. Если у нас хватит на это сил, энергии, уверенности в себе – это будет замечательно. Если не хватит, то нужно понимать, что вечно сохранять что-то невозможно. Или мы будем развиваться, или погибнем.
«ДЛ»: Какие принципы могут быть положены в основу грядущего развития отечественной науки?
– У этого процесса есть две стороны. Во-первых, нам необходимо сохранить нашу образовательную и научную среду. В том числе и фундаментальную науку. Всегда должны существовать некие структуры, в рамках которых специалисты могут вести исследования не только по конкретным направлениям, а находиться в свободном поиске. Это – основа развития любого научного знания. Обеспечить существование и развитие такой среды – задача государства.
С другой стороны, необходимо понимать, что наука сегодня – вещь очень дорогая. Очевидно, что ни одна страна в мире в принципе не способна вести исследования по всему фронту. Значит, нам необходимо выделить и активно поддерживать несколько приоритетных направлений – своего рода «центров совершенства». В тех областях, где мы можем быть первыми. Причем не только в ближайшем будущем, но и в более отдаленной перспективе.
«ДЛ»: Такие задачи реальны? Нынешнее состояние нашей научной базы позволяет ставить столь амбициозные цели?
– Несмотря на все наши проблемы, Россия как была, так и остается в числе нескольких ведущих с точки зрения интеллектуального потенциала стран. У нас есть научные школы, в развитие которых в прежние годы были вложены огромные ресурсы. Кроме того, если не считать нескольких действительно провальных лет, финансирование все-таки имело место. Более того, после принятия правительством в марте 2002 года такого документа, как «Основы политики РФ в области развития науки и технологии до 2010 года и на дальнейшую перспективу», кривая финансирования неуклонно идет вверх.
Мы все время сравниваем себя с США. Такое позиционирование действительно не в нашу пользу. Но я уверен, что на место в первой десятке ведущих научных держав мы можем претендовать с полным основанием.
«ДЛ»: У вас есть собственное представление о том, какие направления могут быть названы в числе приоритетных?
– Представление у меня есть. Но я о нем никогда не говорю. Я – чиновник. Мое дело – не называть приоритеты, а обеспечить процесс выбора. Назвать их должно само научное сообщество.
«ДЛ»: Насколько объективным будет такой выбор? Ведь конфликт интересов в данном случае неизбежен.
– Это уже вопрос технологии. Самый простой инструмент: выбор приоритетов в два этапа. Сначала некая группа экспертов должна определить критерии отбора. Причем к такой работе можно привлечь самые широкие круги научной общественности. На втором этапе другая группа экспертов, используя уже найденные критерии, делает конкретный выбор. Такое разделение полномочий в известной степени служит гарантией объективности конечного решения.
При этом необходимо разделить понятия научных и инновационных приоритетов развития. Если в первом случае речь идет лишь о расширенном воспроизводстве знаний, генерации идей, то во втором – начинают действовать экономические критерии. Поэтому инновационные приоритеты должны выбираться не только с участием ученых, но и представителей бизнеса. Людей, которые создают реальную экономику.
«ДЛ»: Инновационная деятельность в России – это пока благие пожелания или реально существующее явление?
– В принципе, она была всегда. Во все времена находились люди, которые хоть в какой-то степени стремились соединить результаты своих научных изысканий с экономикой. Но только сегодня это явление поднимается «над уровнем шума». Его уже можно выделить из разряда случайных. В том числе и с точки зрения создания необходимой инфраструктуры. В последние годы у нас активно создаются инновационные центры, технопарки, начинают работать финансовые схемы поддержки инноваций.
Нельзя сказать, что эти процессы очень заметны в масштабах экономики страны. Но о них стоит говорить. В эту сферу вовлечены уже не десятки, а сотни миллионов долларов.
«ДЛ»: Что требуется для более активного вовлечения российского бизнеса в инновационную деятельность?
– Для бизнеса необходимо одно – интересные проекты. А их не так много. По крайней мере, сегодня денег на этом рынке гораздо больше, чем предложений. Я имею в виду готовые проекты, которые способны в течение 2–3 лет вернуть вложенные в них средства.
В этой ситуации нет ничего необычного. То же самое происходит во всем мире. Сами по себе научные идеи далеки от бизнеса. Наша задача – облегчить процесс их проникновения на рынок инноваций. Для этого необходимо создать режим поддержки: нормативной, ресурсной, финансовой.
«ДЛ»: Каковы реальные сроки создания той нормативной базы, которая необходима для полноценного развития рынка инноваций?
– Я считаю, что ее основы мы сможем заложить уже в течение этого – начале следующего года. А в принципе, такие нормы должны дорабатываться постоянно. В США первый закон, сыгравший исключительную роль для создания режима коммерциализации технологий, был принят в 1970 году. С тех пор там принято еще восемь не менее значимых нормативных актов. Инновационные процессы продолжают развиваться. Возникает много новых проблем. Инновации – это, пожалуй, самая чувствительная сфера экономики сегодняшнего дня. Все остальное уже достаточно стабильно.
Регулируя инновационные процессы, мы неизбежно сталкиваемся с определенной дилеммой. С одной стороны, мы должны заниматься охраной интеллектуальной собственности, защитой интересов разработчиков. Это необходимо, иначе провал неизбежен. Если человек будет знать, что он не защищен, что его идеи, на разработку которых он затрачивает свои время и деньги, будут использованы другими бесплатно, исчезает всякий смысл такой работы.
Но есть и другая сторона проблемы. Как обеспечить режим конкуренции? Ведь нельзя исключить ситуацию, когда кто-то берет патент или использует режим коммерческой тайны только для того, чтобы сохранить свое монопольное положение и не дать развиваться другим инновациям. Это означает, что законодательство должно иметь две стороны: охранять интересы тех, кто развивает экономику, и препятствовать процессам ее искусственного торможения с помощью все тех же охранных мероприятий.
Это очень серьезные проблемы, недооценивать которые просто опасно. Сейчас войны пока еще ведутся за нефть. Но пройдет 10–15 лет, и, вполне возможно, источником военных конфликтов станут проблемы интеллектуальной собственности. И это вполне реально: ее незаконное использование губительно для современной экономики.
«ДЛ»: Вы сказали, что инновационная деятельность уже в ближайшей перспективе может стать заметным явлением в экономике страны. Как выглядят эти перспективы в конкретных цифрах?
– Есть такая статистика: сегодня в реальный сектор экономики вовлечено менее 1% результатов научно-технической деятельности. Думаю, что уже в течение 5–7 ближайших лет мы сможем увеличить это значение до 20–30%. В настоящий момент наша доля на мировом рынке инновационной продукции, по разным оценкам, составляет 0,3–0,5%. Я считаю, что достичь уровня 1,5–2% – тоже вполне реальная задача.
Не хочу называть более конкретные цифры. В любом случае они носят достаточно вкусовой характер. Кроме того, очень сложно оценить тот эффект, который оказывает инновационная деятельность на экономику в целом.
Приведу небольшой пример. Одним из инновационных проектов, который поддержало еще Министерство промышленности, науки и технологий РФ, было создание новых видов катализаторов для выделения различных фракций нефти. Сами по себе объемы производства таких катализаторов невелики, но за счет их применения принципиально меняется весь режим обработки нефти. В результате появляется эффект уже совершенно иного масштаба.
Инновации – это тоже своего рода катализатор. Это – возможность построения принципиально новой экономики. Это – использование новых решений в традиционных отраслях.
Еще один пример – построение транспортной логистики с помощью космических технологий. Речь идет о транспондерах. Это – миниатюрные устройства, позволяющие в любой момент времени определять положение тех или иных грузов. Само по себе производство транспондеров как самостоятельная отрасль – не более чем нишевый рынок. Но их использование для организации работы транспортных коридоров, проходящих по территории России, может создать принципиально новую ситуацию в экономике. Перевозчики получат возможность эффективно контролировать и управлять потоками грузов. И страна наконец сможет извлечь выгоды из своего уникального географического положения, став транспортным мостом между Европой и Азией. Это инновация? Да. Непосредственный эффект – важен, но ограничен. Однако косвенные последствия такого проекта могут иметь огромное значение.
«ДЛ»: Существует мнение, что борьба за преференции для отечественной науки обрекает вас на неизбежный конфликт с Министерством финансов. Готовы ли вы вступить в конфронтацию с ведомством Алексея Кудрина?
– Думаю, что это явное преувеличение. К тому же мы с Алексеем Леонидовичем – хорошие друзья...
Безусловно, главная задача Министерства финансов РФ – иметь сбалансированный бюджет. Это ведомство всегда будет искать возможность избежать дополнительных расходов. Но если мы сможем показать, что такие расходы расширяют налогооблагаемую базу, приносят новые доходы в бюджет, то это будет весомым аргументом не только для правительства в целом, но и для Министерства финансов. В конце концов, мы все заинтересованы в одном. В правительстве нет людей, которые желали бы, чтобы страна оказалась в состоянии полной стагнации.
Конечно, существуют абсолютно затратные статьи бюджета. Я уже говорил об образовании и фундаментальных исследованиях. Эти расходы государство должно нести и несет. Отчасти потому, что это – социально значимые процессы. Отчасти потому, что это – стратегические вложения, эффект от которых просчитать просто невозможно. Но есть и другая цель – создание эффективной экономики. Причем экономики диверсифицированной. А значит – более стабильной. Той, при которой значительно снижаются всевозможные риски. Например, обрушения цен на энергоносители. Если мы сможем показать в расчетах и на конкретных примерах, что наши предложения эффективны, то я уверен: никаких проблем ни с одним из моих коллег в правительстве у нас не будет.
