О том, что работа в милиции накладывает отпечаток на психику, говорят часто. Причем или со злорадством, или посмеиваясь, или с каким-то неопределенным страхом. Впрочем, ничего конкретного о влиянии подобной “экстремальной” профессии на человека никому толком не известно. Мы, обычные граждане, можем только предполагать, что почти ежедневные выезды на происшествия или даже просто общение с нескончаемым потоком задержанных и потерпевших — дело не для слабонервных.
Но все ли милиционеры со временем приобретают странности и что на самом деле творится у них в голове? Об этом знают только психологи. Да не простые, а “специфические”. К ним-то и отправилась репортер “МК-Воскресенья”. Узнать самое сокровенное про стражей порядка мне помогла начальник отделения психологического обеспечения и работы с кадрами ГУВД Москвы Татьяна ЛЕВАШОВА.
— Слово “помощь” к тому, что мы делаем, думаю, не подходит, — рассуждает Левашова (ее тихий голос как-то обволакивает и действует успокаивающе). — Скорее, “сотрудничество” — и ничего обидного в этом нет...
Наверное, несложно догадаться, что в советские времена в нашей милиции никаких психологов не было. Стражи порядка сами решали рабочие конфликты и отходили от стрессов кто как мог. Поэтому, когда лет десять назад весь милицейский состав стали призывать обращаться к психологам в погонах, никакого энтузиазма это не вызвало. А вдруг товарищи засмеют и в “психи” запишут? И лишь в последние годы для милицейских масс стало очевидно, что “психолог” и “психиатр” — вовсе не одно и то же, и теперь они сами стали приходить в психологическую службу за советом и поддержкой. И в рабочее время (правда, только с санкции начальства), и в свободное от службы (когда им удобно, можно — анонимно).
Пока мы беседуем, Левашовой то и дело приходится отвечать на звонки, а в соседней комнате не умолкает так называемый телефон доверия, созданный специально для милиционеров.
Стражи порядка приходят к психологам не только сами, но и с детьми. На днях один из сотрудников привел на прием восьмилетнего сынишку, который стал невольным свидетелем страшного ДТП. Водитель насмерть сбил пешехода, после чего отбросил окровавленный труп и умчался с места происшествия. Эта ужасная сцена произвела на ребенка столь сильное впечатление, что родители поняли: самим его не успокоить.
— Наши психологи работают в округах, на метрополитене, в ОМОНе, — перечисляет моя собеседница, — и нам никогда нельзя забывать, что мы прежде всего такие же милиционеры. Для нас не должно быть каких-то элитных условий, иначе мы никогда не узнаем, как и чем живут наши коллеги.
Похоже, теперь “релаксация” столичной милиции идет полным ходом. Страж порядка попадает под пристальное внимание психологов уже с того момента, как его берут на работу. По словам Левашовой, если в подразделении есть соответствующий специалист, к нему обязательно отправят будущего стража порядка, дабы определить, подходит ли он к тому или иному виду милицейской работы. Оказывается, для каждого направления нужно иметь особые психологические наклонности. К примеру, в оперативники вряд ли возьмут буку или страдающего плохой памятью. А в сотрудники дежурной части попадают лишь люди, имеющие приличный стаж работы в органах правопорядка и хорошо ориентирующиеся в структуре милицейских подразделений. Вообще же, для того чтобы принимать обращения граждан, нужно обладать целым букетом определенных качеств. Это и коммуникативные способности, и устойчивость к стрессовым факторам и негативу (шутка ли — в течение суток выслушивать крики, рыдания да и просто жалобы, оставаясь при этом спокойным). Ну и, конечно, главное для сотрудника дежурки — умение слышать и слушать. Дифференцировать огромный поток информации, отбрасывая все лишнее и вычленяя только самое важное.
Кстати, и перед назначением на руководящую должность милиционера положено отправлять к психологу, чтобы тот определил, сможет ли кандидат управлять коллективом и пользуется ли авторитетом среди коллег. Психологическое обследование должны проходить и все действующие начальники территориальных отделов милиции.
Совсем недавно милиционерам-психологам пришлось столкнуться с любопытной кадровой проблемой. В одном из милицейских офицерских подразделений происходила странная вещь: сотрудники профессиональные, показатели высокие, а люди то и дело увольняются. Специалисты изучили коллектив и выявили в нем нескольких неформальных лидеров. И порекомендовали назначить одного из них на освободившуюся должность руководителя. Как только мужчину поставили во главе подразделения, кадровая текучка сразу прекратилась.
Если милиционера отправляют в “горячую точку”, перво-наперво ему опять же придется показаться психологу.
— В Северо-Кавказском регионе сотруднику предстоит сменить привычный режим - например, питание и климат. Это мы учитываем, — объясняет Татьяна Николаевна. — Равно как и то, что ему надо будет несколько месяцев жить без семьи. Для того, чтобы проверить, насколько человек устойчив к таким факторам, существуют специальные тесты. Также во время беседы мы уточняем мотив — почему человек хочет ехать в места боевых действий? Не бежит ли он от каких-то проблем (ребенок родился или жена, к примеру, бросила)? В этом случае поездка может отразиться на командированном весьма плачевно: травмированная психика и неадекватное поведение.
По наблюдениям психологов, в первую чеченскую войну большинство отбывающих в “горячие точки” руководствовалось двумя причинами: семейные неурядицы и желание заработать...
Но одной лишь устойчивости к стрессам недостаточно — перед поездкой на Северный Кавказ милиционеру предстоит пройти 18 часов психологической подготовки. Это и индивидуальные занятия с психологом, и коллективные тренинги.
Впрочем, как известно, теперь, чтобы получить серьезный стресс, не обязательно ехать в “горячую точку”. Левашова и ее коллеги работали вместе с эмчээсовцами и на “Норд-Осте”, и после взрыва на “Автозаводской”, и на других московских терактах. Там стражам порядка требовалась не меньшая психологическая поддержка, чем людям без погон.
На то, что происходило в реабилитационном центре во время захвата заложников на Дубровке, психологи смотрели своими глазами. И, надо сказать, взгляд этот порой замечал такое, чего не замечали обычные люди — родственники заложников и простые милиционеры.
— Мы работали в штатском, — вспоминает Левашова, — особо не афишируя, кто это “мы”. Помимо родственников, там были психически больные (как известно, шизофреников притягивают такие места) и провокаторы.
Последние (в основном это были представители различных радикальных движений) проникали в реабилитационный центр под видом родственников заложников. Ведь если человек рыдает и, заламывая руки, кричит, что в захваченном здании у него сын или дочь, разве кому-то придет в голову сомневаться? Едва попав в компанию настоящих родных и близких, такие “визитеры” начинали совать им “политические” листовки и требовать, чтобы те подписали их воззвания. Были призывы “прямо сейчас” собраться, устроить митинг и отправиться на Красную площадь. Некоторые лжеродственники выдвигали и более радикальные, довольно страшные идеи:
— Вы видите, что ОНИ медлят и ничего не предпринимают? Давайте прямо сейчас сами пойдем на штурм? Вот ты — что молчишь? Тебе наплевать?
Если учитывать, что среди родственников было много подвыпивших молодых людей, да и просто отчаявшихся, страшно даже подумать, чем мог обернуться подобный призыв.
— Мы выявляли таких людей и оттесняли от остальных (потом их уже выпроваживали наши сотрудники). Из больших митингов делали маленькие, — вспоминает Татьяна Николаевна.
Но такой же важной задачей психологов было привести в бодрое состояние тех уставших ребят, что стояли в оцеплении. У некоторых в театральном центре тоже были родные, но им нельзя было показывать свои эмоции.
— Мы выдергивали их по одному, работали с ними, а потом опять возвращали в строй, — объясняет Левашова. — Кому-то нужно было просто дать кофе, кому-то — провести восстановительный сеанс - например, сделать массаж воротниковой зоны... Наша помощь требовалась и после февральского взрыва в метро. Ведь там были парни, которые чуть ли не первый день вышли на службу. Работать наверху и работать внизу (в тоннеле. — Авт.) — это были совершенно разные вещи... Видеть погибших... Некоторые ребята при этом невольно ассоциировали жертв со своими детьми и женами. А если к тому же человек имеет какие-то личные проблемы, все это усугубляется и грозит серьезной травмой психики.
По словам психолога, работа на подобных ЧП может обернуться страшной аббревиатурой ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство). Не дай бог, конечно, потому что такой диагноз — это уже третья группа инвалидности (другое дело, что доказать наличие ПТСР нелегко). На начальном этапе посттравматическое расстройство диагностировать тяжело. Проявляется же оно у милиционера, как и у любого человека, минимум через... полгода. А то и через год. Так что печальный отголосок событий в Беслане для тех, кто там был и выжил, еще может быть впереди...
С какими же симптомами чаще всего приходят к психологу милиционеры? Прежде всего это бессонница — по ночам перед глазами постоянно встают страшные картины.
Многие, кто перетаскивал убитых и раненых друзей, жалуются на неприятное ощущение в ладонях — чувство холода. Милиционеры, вернувшиеся в Москву после боевых действий, уже здесь, в совершенно мирных ситуациях, продолжают периодически возвращаться в состояние ожидания перед боем. Тревожно-знакомое ощущение холода в локтях и коленях приходит к прошедшему “горячую точку” стражу порядка невольно и совершенно неожиданно.
У некоторых милиционеров возникает так называемый симптом вторжения — проще говоря, желание вернуться на место трагедии, где однажды побывал: в Чечню или же на... взорвавшуюся когда-то станцию метро.
Еще одно неприятное последствие — потеря ощущения будущего. Это когда человек не строит никаких планов — он просто не видит для себя дальнейшей жизни. Плюс снижение потребности в любви, в заботе, да и просто в общении. В этом случае уже стоит задуматься о помощи не психолога, а психиатра.
— Впрочем, лучше предупредить все эти симптомы еще на этапе профилактики, — замечает Левашова. — Чем лучше сотрудники подготовлены психологически, тем меньше шансов получить ПТСР.
Конечно же, проблем милиционерам хватает и в личной жизни. Впрочем, связано это опять же с особенностями профессии. Как уверяют психологи, очень часто стражи порядка жалуются на непонимание со стороны жен и, соответственно, скандалы. Неустроенность в быту — очень опасный фактор. Наверное, самый яркий тому пример — трагедия, случившаяся два месяца назад на станции метро “Сокольники”, когда милиционер выстрелил в рот пареньку-таджику, который отказался заплатить за проезд. Тогда никто не мог понять причин, вызвавших у нормального на вид, абсолютно трезвого парня такую неадекватную жестокость. А истоки трагедии, как выяснилось, следовало искать в семье старшего сержанта. Вот уже много лет ему приходилось делить небольшую квартирку одновременно с мамой, бабушкой, сестрой и ее семьей. Парень дважды пытался привести в дом девушку, но, по понятным причинам, свить семейное гнездышко так и не удалось. По словам психологов, в подобных случаях рано или поздно наверняка появится эта самая роковая последняя капля...
Татьяна Левашова ведет меня по своим владениям.
— Вот, например, комната для семейных консультаций. Мы специально создали здесь домашнюю обстановку — кресло, диван. Телевизор с видео — это если нужно просмотреть какую-нибудь семейную кассету. А вот тут зал для групповых тренингов (в комнате с приглушенным светом рядком стоят удобные кресла. — Авт.). Здесь во время занятий мы используем и особую систему освещения, и звукотерапию...
В этом году к милиционерам-психологам обратился один из милицейских руководителей. Стража порядка очень беспокоило состояние подчиненного — всегда энергичный, перспективный сотрудник неожиданно впал в уныние и практически забыл о работе. Специалисты поговорили с “бездельником”, и оказалось, что через 8 дней у него свадьба, а с невестой он возьми да разругайся в пух и прах. Пришлось срочно мирить молодых. В итоге свадьба таки состоялась, а желание ловить преступников снова появилось.
Другой милиционер забросил работу из-за серьезной проблемы в семье. Учительница его ребенка почему-то “установила”: тот, мол, умственно отсталый, и его срочно нужно переводить в школу для дефективных детей. Вернувшись домой поле беседы с педагогом, жена милиционера устроила супругу скандал, обвинив его в том, что он совершенно забросил воспитание ребенка. Психологи пригласили к себе все семейство, после чего назначили школьнику обследование. А потом сунули результаты под нос той самой стерве-учительнице: ребенок абсолютно нормальный. Как только его “разлучили” с педагогом и перевели в другой класс, все семейные проблемы исчезли.
Напоследок Татьяна Николаевна раскрывает еще один секрет: оказывается, пациенты-милиционеры абсолютно не похожи на пациентов-штатских. Профессия накладывает свой отпечаток, и ведут стражи порядка себя на приеме по-особому:
— Они привыкли быть очень скрытными и все эмоции держать в себе, — объясняет Левашова. — Милиционер никогда сразу не расскажет о своей проблеме. Бывает, приходит и стоит на пороге как вкопанный. И молчит. Тогда говоришь ему: “А может, чаю?” И постепенно стараешься разговорить... Наша задача — помочь сотруднику сохранить семью, себя, свою работоспособность. Вообще, принцип в психологии такой: “Мы не можем изменить ситуацию — мы меняем отношение к ней”.
