С таким же успехом этот год можно назвать первым, так как он был единственным годом правления Андропова. Но именно тогда в стране появилось множество легенд, и по сегодняшний день я не могу в них разобраться, отделить правду от выдумки.
1983 год. Март. Я еду на киностудию имени Горького. Шофер такси, разбитной московский мужичок, расспрашивает меня о кино и артистах. Сам делится со мной воспоминаниями, кого из знаменитых развозил домой из ресторана. Треп идет. Веселый московский треп.
Мы прощаемся, довольные друг другом.
И водитель таинственно говорит мне:
— Ты поаккуратнее, друг, по городу облавы идут!
— Ты что, какие еще облавы?
— Попадешь — узнаешь.
Ни о каких облавах я тогда не думал. На студии по моему сценарию делали двухсерийный фильм “Приступить к ликвидации”, по тем временам большая удача, и я был весь поглощен этой работой.
На студию меня выдернул директор картины: надо было выбить дополнительные деньги к смете, а сделать это без особого труда мог только я, так как директором студии стал мой хороший товарищ Женя Котов.
Но Жени на работе не было, он находился в верхах, и я пошел к его заму, знаменитому на весь кинематограф крикуну и матерщиннику Грише Рималису.
Когда я вошел в его кабинет, Гриша сказал сразу:
— Нет!
Далее следовали выражения непереводимые.
— Что ты кричишь, я же к тебе зашел кофе выпить...
Секретарша принесла кофе. У Гриши нашлось по рюмке хорошего коньяку. Мы пили кофе и говорили о будущем фильме. Я сетовал, что не хватает денег на найм машин того времени — “эмок”, “Виллисов”, “Студебеккеров”.
— Давай письмо, — сказал Гриша.
Я вынул заранее заготовленную бумагу, и он поставил резолюцию.
Мы выпили еще по рюмке. И нам очень захотелось есть.
— Пойдем на ВДНХ, в “Узбекский”, возьмем манты и плов.
— Ты что? — Гриша покрутил пальцем у виска. — С ума сошел? В Москве — облавы.
— А кого ловят-то?
— Всех, кто в рабочее время ходит по ресторанам, магазинам, баням. Отлавливают и сообщают начальству.
— Гриша, мы же с тобой кинематографисты, начинаем большой фильм, поэтому пришли в ресторан, чтобы прикинуть, можно ли в этом интерьере создать неповторимое художественное полотно. А манты и плов едим в наше обеденное время.
— Тебе хорошо, — вздохнул Гриша, — ты же вольный художник.
Действительно, третий год я не ходил “в присутствие” и нисколько не жалел об этом. Мое издание (кстати, в те годы одно из самых популярных литературных приложений — “Подвиг”) было весьма трудоемким. Особенно тяжело было отбиваться от умников из ЦК ВЛКСМ, “литературоведов” из ЦК КПСС, начальников всевозможных пресс-служб КГБ, МВД, прокуратуры. Но больше всего гадостей делал нам начальник отдела культуры Главпура МО генерал Волкогонов, будущий ярый обличитель советской власти. Но это потом, а тогда он за эту власть готов был порвать на куски любого журналиста. Любая правдивая публикация о прошедшей войне вызывала у него ярость, и мне приходилось оправдываться наверху.
Освободившись от этих забот, я чувствовал себя вполне счастливым человеком и не боялся никаких облав.
Наперекор всему мы пошли в узбекский ресторан. Выпили, съели разные вкусности и не заметили никаких намеков на облаву.
Но через несколько дней, придя в Сандуновские бани с приятелем, мы заметили, что народу стало значительно меньше, чем обычно.
— Боятся облав, — вздохнул знакомый банщик, принес к нам в кабину пиво, соленую рыбку и по сотке водки.
— А у вас хоть раз облава была? — спросил я.
— Да пока нет, бог миловал.
Рассказы об облавах катились по Москве словно снежный ком, обрастая все новыми и новыми устрашающими подробностями.
Говорили о персональных партийных делах, об увольнениях и понижениях в должности.
Удивительное дело. Я в те годы общался по работе с огромным количеством самых разных людей — и никто из них ни разу не попадал в эти ужасные облавы. Правда, все слышали о них.
И эти страшные рассказы повлияли на строителей развитого социализма. Опустели бани, куда любил днем сбегать среднеруководящий люд, в ресторанах стало свободнее, исчезло из ЦУМа огромное количество дам из расположенных на улице 25 Октября многочисленных контор и неведомых научных институтов.
Власть бескровно добилась своего — укрепила трудовую дисциплину.
Придя к власти в ноябре 1982 года, Юрий Андропов считал главным в дальнейшем развитии общества укрепление трудовой дисциплины и борьбу с коррупцией. При его предшественнике началось сращивание госаппарата и правоохранительных органов с делягами из теневой экономики, а через них — с королями преступного мира.
Андропова не очень волновали уголовники. Огромная созданная им машина КГБ могла раздавить их в любую минуту.
Андропов свято считал, что разваливающуюся экономику спасут твердая трудовая дисциплина и, конечно, борьба с чиновниками-жуликами.
Он всегда говорил о том, что партия должна опираться на здоровые силы социалистического общества.
В 1982 году, выступая с докладом вместо больного Брежнева, он сказал неожиданную фразу: “Мы не знаем как следует общества, в котором мы живем”.
Этот политический пассаж вызвал в том самом обществе бурю восторга.
Вся страна ждала, когда на смену больному Леониду Ильичу придет человек со столь прогрессивными взглядами.
Всю жизнь Россия ожидала доброго и умного царя, и вот, наконец, он нашелся.
Особенно ликовала творческая интеллигенция, сразу забыв, что именно при Андропове появилось в КГБ Пятое управление, занимающееся оперативной работой среди интеллигенции.
Я помню, как за столиками “Пестрого зала” в Клубе писателей, знаменитом ЦДЛ, до хрипоты спорили “инженеры” и “сантехники” человеческих душ о прогрессивных реформах нового генсека.
Причем целая группа людей утверждала, что они своими глазами читали некий документ за подписью Андропова, направленный членам Политбюро.
Это был даже не документ, а ария “варяжского гостя” из оперы “Садко” в новой интерпретации.
Документ сей отвергал цензуру, возвращал страну к ленинскому НЭПу, значительно облегчал выезд за границу.
Я ни тогда, ни после не видел этого замечательного документа. Но слышал о нем достаточно много.
Уверен, что ни один творец или ученый не видел в глаза этой знаменитой бумаги.
Слух о ней был подобен слухам об облавах.
Андропов недаром руководил пятнадцать лет самой сильной спецслужбой в мире. Мои добрые знакомые, работавшие с ним, рассказывали, что оперативному мастерству Юрий Владимирович обучался в годы работы. Он не стеснялся спрашивать у подчиненных, как необходимо поступить в той или иной ситуации.
Но главным коньком его была идеологическая борьба. И в этом, как человек весьма умный, он добился многого.
КГБ имел огромную, разветвленную агентурную сеть, уверен, что именно через нее поползли слухи об облавах и неведомых реформах.
Нужно было успокоить людей, получить некую передышку.
А жизнь в стране сильно худшала. С продуктами был полный обвал. Во многих областях ввели талоны. Чтобы успокоить народ, на прилавки была выброшена дешевая водка, прозванная благодарным населением “андроповкой”. В те годы бутылка обычной водки стоила пять рублей тридцать копеек, а “андроповка” — только четыре рубля семьдесят копеек.
Я сам слышал, как в Свердловске, в магазине рядом с гостиницей “Большой Урал”, где я “стоял постоем”, работяга в строительной спецовке взял две бутылки “андроповки” и сказал:
— Вот нам какого вождя Бог послал! Он о простом работяге думает. Как Сталин: тот тоже цены для народа понижал.
Сама фигура Андропова порождала целую кучу легенд.
Например, все его биографы пишут о том, что во время войны он, как первый секретарь ЦК ЛКСМ Карело-Финской ССР, активно занимался подготовкой диверсионных групп и руководил партизанским подпольем.
Но в списке его наград нет ни медали “Партизану Отечественной войны”, ни медали “За Победу над Германией”, ни одного военного ордена.
Правда, значительно позднее он получил орден Красного Знамени по представлению председателя КГБ И.Серова, но это было компенсацией за испуг во время венгерских событий 1956 года. (Он был послом в Венгрии.)
Об Андропове любили говорить как о весьма образованном человеке, якобы владеющем финским и английским языками.
Но люди, близко общавшиеся с ним, утверждали, что никаких иностранных языков он не знал.
А образование у него было среднее техническое: Юрий Владимирович в свое время закончил Рыбинский речной техникум.
Значительно позже, будучи уже председателем КГБ, он экстерном сдал экзамены Высшей партшколы ЦК КПСС.
Он писал стихи. Теперь говорят, что неплохие. В отличие от своих коллег по Политбюро любил джаз и неплохо разбирался в нем.
Но существовала еще одна, главная легенда.
В сентябре 1982 года министр внутренних дел Николай Щелоков приехал на дачу к больному Брежневу и рассказал ему, что второе лицо в ЦК КПСС — Юрий Андропов — готовится захватить власть в стране.
Брежнев разрешил своему другу арестовать Андропова.
Получив разрешение, Щелоков начал активно действовать.
В Москву стали выдвигаться три спецгруппы.
Одна из них должна была блокировать квартиру Андропова на Кутузовском проспекте, 25, другая — отсечь здание КГБ на Лубянке, а третья — блокировать Старую площадь и арестовать Андропова на рабочем месте.
Но КГБ был вездесущим. Его сотрудники узнали о заговоре Щелокова.
При въезде в Москву спецназ КГБ блокировал машину людей Щелокова и разоружил их.
Та же участь постигла группу на Старой площади, а вот на Кутузовском проспекте завязался настоящий бой, с применением гранатометов, между офицерами “девятки” и спецгруппой МВД.
Победили, естественно, чекисты.
nnn
Эта легенда долгое время ходила по Москве. Я никогда в нее не верил и никогда не слышал об этом от своих знакомых в обоих ведомствах.
Но, когда мне впервые рассказали эту сногсшибательную историю, я все-таки пришел к ребятам в МУР. Они показали все сводки о происшествиях за сентябрь, и никакого “огнестрела” в Москве в этом месяце не было.
А народ продолжал рассказывать о перестрелке с гранатометами.
Мне приходилось несколько раз общаться с Николаем Анисимовичем Щелоковым. О нем говорили разное, но политическим авантюристом он не был.
Знакомые ребята из УКГБ Москвы, знакомившие меня с материалами о теневом бизнесе, сказали прямо:
— Если бы такое случилось, то Щелоков в тот же день обливался бы горючими слезами в камере “Лефортово”...
Но слух об этой операции упорно циркулировал по стране, о ней говорили даже “вражьи голоса”.
Много позже, когда наступила перестройка, история эта начала появляться в газетах и некоторых книгах о том периоде.
Но “параша” эта, как говорят на зоне, сделала свое дело. Люди узнали, что новый генсек чуть не был уничтожен мафией.
1983 год был продолжением борьбы КГБ с “беловоротничковой” преступностью.
В июне была арестована целая группа ответственных торговых работников.
Заместитель начальника Главторга А.Петриков, директор Куйбышевского райпищеторга М.Бегельман, директор гастронома ГУМа Б.Тверентинов, директор гастронома “Новоарбатский” В.Филлипов, начальник отдела организации торговли Главторга Т.Хохлов и т.д.
Это далеко не полный список людей, арестованных по делу московской торговли.
Официальные сообщения об их аресте были опубликованы в московских газетах — страна встречала эти сообщения с невероятным ликованием.
Теперь всем стало ясно, почему пустуют полки магазинов и кто съел всю вожделенную колбасу.
Доверие людей к новому генсеку было безграничным.
На июньском пленуме ЦК КПСС “за допущенные ошибки в работе” были выведены из состава ленинского штаба партии Н.Щелоков и бывший краснодарский вождь С.Медунов.
Такого не было давно. Сообщение появилось во всех газетах.
Волна арестов и разоблачений катилась по Украине и Белоруссии.
Андропов рассчитал правильно. Ему нужно было убрать украинского гетмана Щербицкого и московского воеводу Гришина, потому что они были реальными претендентами на власть.
Проживи Андропов чуть дольше, и оба этих пламенных большевика вылетели бы из партии и, возможно, держали бы более строгий ответ.
Наиболее сильный удар КГБ нанес по Узбекистану.
Первый секретарь компартии республики внезапно умер в октябре.
По республике, да и по всей стране понеслись слухи о его самоубийстве и даже о том, что Шарафу Рашидову помогли уйти из жизни.
Для него смерть, как ни странно, была лучшим выходом. В Узбекистане начались массовые аресты.
Среди задержанных были секретари обкомов, до тех пор — люди неприкосновенные.
Впервые за много лет Советской власти об арестах партбонз начали писать в газетах.
Номера с этими публикациями рвали из рук.
Несколько лет назад один весьма почтенный человек позвонил мне и попросил приехать к нему.
Он сказал, что хочет показать мне интересные материалы времен андроповского всевластья.
Я приехал на улицу Алексея Толстого (тогда еще не успели сменить таблички на домах), вошел в дом, в который раньше было нелегко попасть.
Но сегодня вместо крепких ребят из “девятки” здесь вязала носки весьма почтенная дама.
Человек, пригласивший меня, когда-то занимал довольно высокий пост, и, хотя он ушел из жизни, я выполняю нашу договоренность и не называю его фамилию.
Я шел к нему в сладостном предчувствии сенсации, знакомства с невероятными документами, проливающими свет на андроповское правление.
Хозяин радушно встретил меня, усадил на диван. На маленьком столике стояли бутылка коньяка и разные закуски.
Он ушел за документами в другую комнату, а я начал с интересом рассматривать гостиную. Когда-то по Москве ходил слух, что этот человек вывез с Урала дорогостоящую мебель карельской березы, изъял из провинциальных маленьких музеев подлинники великих русских живописцев, а посуда вся изготовлена в мастерских Фаберже.
Ничего подобного я не увидел и понял, что это такая же деза, как и свадьба дочери Романова в Зимнем дворце.
Что и говорить, КГБ умел в то время работать.
Наконец пришел хозяин и положил на стол пять альбомов.
В них были собраны газетные вырезки по арестам дельцов и партийных бонз за 1982 год.
Хозяин дома собрался писать книжку об избиении партийных кадров, которое привело страну к горбачевскому беспределу.
Просматривая эти альбомы, я с изумлением увидел, сколько же было публикаций о разоблачении теневых дельцов.
Каждая статья вызывала у людей надежду. Нет, даже не надежду, а твердую уверенность в том, что грядут перемены.
Надо признаться, что и я на какое-то время поверил в это. Почему-то вдруг показалось, что я увижу наконец человеческое лицо социализма, о котором так много спорили на московских кухнях.
Кто его знает, возможно, Андропов что-нибудь изменил бы, проживи он дольше.
Он был бескорыстным человеком, не использовал свой высокий пост в личных целях в отличие от властных старичков, которые любили пошалить.
1983 год славен не только борьбой с хапугами-партаппаратчиками. Разгром системы МВД, который проводили новый министр Федорчук и переведенный из КГБ в помощь ему генерал Лежепеков, не мог не отразиться на росте уголовной преступности.
Особенно громким стало дело об убийстве в доме на Тверском бульваре вице-адмирала в отставке Георгия Холостякова 18 июня того знаменитого года.
Приехавшая на место преступления опергруппа МУРа увидела два трупа: самого адмирала и его жены Натальи Васильевны.
На помощь позвала внучка убитых Наташа, спавшая в дальней комнате огромной адмиральской квартиры.
Чета Холостяковых была убита тупым тяжелым предметом, предположительно монтировкой или маленьким ломиком.
Для раскрытия преступления была создана оперативная группа во главе с замечательным сыщиком — замнач МУРа Анатолием Егоровым. Он назначил в группу лучших оперативников — Владимира Погребняка и Анатолия Сидорова.
Возглавлял группу следователь по особо важным делам горпрокуратуры Александр Шпеер.
Юрий Андропов взял дело под личный контроль.
Из квартиры ничего не пропало, хотя у Холостяковых были ценные вещи. Исчез только китель со всеми орденами адмирала и все наградные документы.
В те годы в стране действовала банда некоего Тарасенко. Его люди занимались кражами орденов, особенно тех, в которых содержался драгметалл.
До шестидесятого года ордена Ленина изготавливали из высокопробного золота и платины, из золота делались звезды Героев Советского Союза и Соцтруда.
Тогда еще не было свободной торговли государственными регалиями, как нынче. Каждая украденная награда непременно оставляла свой след.
Сыщики вышли на перекупщика золотых изделий, у которого нашли орден Ленина адмирала Холостякова.
Узнать, кто принес ему эту награду, было делом не очень сложным.
Услышав, что на ордене кровь, золотишник “пошел в сознанку” и выдал Тарасенко.
Главарь банды начал колоться, “услышав на лестнице скрип сапог оперуполномоченного”, как говорил один мой знакомый.
Мокруху, да еще такую, никому не хотелось вешать на себя.
Тарасенко поведал сыщикам, что в его банде есть милая семейная пара, Геннадий и Инна Ивановы, которые разъезжают по стране под видом журналистов, выясняют адреса ветеранов, входят к ним в доверие и крадут награды.
Кроме отечественных очень дорогих орденов у Холостякова был английский, очень редкий морской орден, за который известный московский коллекционер давал огромные деньги, но почему они впервые пошли на мокруху, осталось непонятным.
Шел третий месяц поиска убийц, и тут оперативники узнали, что в городе невест Иванове некто Гена украл у своей старой учительницы два ордена Ленина.
Группа МУРа вылетела в Иваново, где и задержала уголовников.
В МУРе мне показали золотой перстень, обычный, не очень изящный — такие называют “гайками”.
Перстень этот был изъят у Геннадия Иванова, сделан он был из драгметалла, идущего на ордена. Из чужой славы он носил на пальце перстень.
nnn
В феврале 1984 года Андропова не стало. И немедленно начали закрываться громкие уголовные дела. Партийные вожди вздохнули свободно.
А народ жалел ушедшего из жизни генсека. Впервые за много лет появилась надежда на перемены. Но это была еще одна иллюзия, в которую хотелось людям верить. А реальность была трагична. Все так же гибли наши ребята в предгорьях Гиндукуша, проливали кровь в Эфиопии и джунглях Северной Африки.
По-прежнему люди брали штурмом магазины, а цены на продукты медленно росли.
Год смерти Юрия Андропова стал последним годом великой империи. После него началось смутное время, которое длится по сегодняшний день.
