Прошедшее лето для актрисы Татьяны Догилевой выдалось насыщенным. Ее пригласили сразу в три телепроекта. Два из них — “Большие гонки” и ледовое шоу — быстро закончились. А вести ток-шоу на НТВ Татьяна продолжает и сейчас. Правда, относится к своей новой роли философски: получится — хорошо, не получится — сильно горевать не будет.
Лед тронулся
— Как вас угораздило попасть сразу в несколько телепроектов?
— У меня с работой всегда так: то густо, то пусто. Одно время я снималась сразу в двух сериалах — это был адский период существования. А потом разом все закончилось. Некоторое время никаких звонков с фабрики грез не поступало. Я отнеслась к этому спокойно — театр-то никуда не делся, а денег я заработала. Но вдруг подряд предложили участвовать в “Больших гонках”, ледовом проекте и пройти кастинг на ведущую ток-шоу “Две правды”. Свободное время было. Почему бы не попробовать?
— И снова начался адский период?
— Точно. Я ехала на запись ток-шоу, оттуда на гастроли, обратно прямо с самолета на ледовое шоу. И здоровье все-таки подвело… Прямо на льду подскочило давление, на которое я раньше никогда не жаловалась. От участия в этом проекте пришлось отказаться.
Вакантная Гертруда
— С “гонками” и ледовым шоу все понятно. Но зачем в ведущие подались? Актер — это все-таки немножко другая профессия.
— Я же иногда вела кое-что: открытие и закрытие “Кинотавра”, “Нику”. Небольшой опыт есть. Кроме того, я сейчас не отказываюсь от интересной работы. Не буду лукавить, я — возрастная актриса. И ролей уже не так много. Я не могу играть лирических героинь, а не в каждой пьесе есть Гертруда. Раз предлагают — это судьба, нельзя отказываться.
— И каково вам в новой роли?
— Оказалось, быть ведущей не так просто. Вроде бы оделся красиво, стой себе перед камерой. Ан нет. Честно говоря, я пока не поняла, что это за работа. Приглядываюсь к себе, ищу.
— Что сложнее всего?
— Во-первых, жесткий режим съемок.
— Ну, к этому вам не привыкать!
— Да, но кино — дело знакомое. Загоняешь текст в голову и играешь. А здесь каждый раз новые люди. К концу съемок одно ощущение: “Господи! Почему я должна решать чужие проблемы?! У меня много своих!” (Смеется.) В общем, все это эксперимент: завершится удачно — хорошо, нет — ничего страшного. Пойду в синхронное плаванье! (Смеется.)
Семейный промысел
— Когда начинаете новое дело, нервничаете сильно или уже научились справляться с эмоциями?
— Если работа знакомая, я умею направлять эмоции в нужное русло. А вот с ледовым шоу было действительно страшно. Ноги переставали слушаться. Я совершенно не была уверена, что они поедут туда, куда хочет голова. И я поняла, откуда этот страх: в детстве не каталась. Тело это помнит. Все-таки очень много зависит от детства. Ребенок должен попробовать всего понемножку.
— Вашей 11-летней дочери Кате вы даете такую возможность?
— У нее обычный детский набор: коньки, бассейн, фитнес, художественная школа. Правда, ребенок она болезненный — много пропускает.
— Катя сыграла с вами небольшую роль в ситкоме. С вашей стороны это было рискованно — а вдруг понравится?
— Она, как и все девочки, мечтает сниматься в кино. Я хотела, чтобы она поняла — это не так легко и красиво, как кажется. Уговорила режиссера. Три дня мы отрабатывали три фразы! На площадке дочь вся взмокла от ужаса и старания, и я думала, что она, наконец, все поняла. Однако первое, что Катя сказала, сняв костюм: “Когда я еще сюда приеду?” Но больше я ей помогать не буду. Никакого блата — захочет, отвезу на кастинг.
Такие разные мужья
— Катя — поздний ребенок. Ее рождение вас сильно изменило?
— Я стала другим человеком. Раньше была фанатичной актрисой, зацикленной только на профессии. Все остальное было просто неинтересно.
— Но замуж в первый раз вы вышли рано.
— Это была юношеская романтическая любовь. Но сразу же после свадьбы у меня началась бурная театральная жизнь. Муж оказался совершенно не нужен! (Смеется.) Бедный, бедный. Все это был такой сумбур, что его даже браком не назовешь.
— Стандартная ситуация: ранний брак мешает карьере...
— Я жила своей профессией. Мне казалось, что все женщины, которые не актрисы, — несчастные существа… И вдруг, в самый разгар успеха, все рухнуло. Перестройка пришлась на мой переходный возраст, когда ушли героини. Работы не стало. Даже театры опустели.
Началась дичайшая депрессия, безнадега. И в тот момент, когда я поняла, что вся эта моя суета — пошлость и глупость… оказалось, что я беременна. Начались другие истерики, которые поглотили меня целиком.
Потом родилась Катя, позже и работа появилась. Дочь научила меня терпению и терпимости. Я другая. Совсем другая.
— Говорят, самые мрачные люди — это клоуны. Ваш второй супруг сатирик Михаил Мишин тоже не похож на легкого человека.
— В этой фразе есть смысл. Юмористы, а тем более писатели, все такие. Они в нужный момент открывают свой клапан юмора, становятся блестящими, остроумными, легкими. А потом закрывают. И становятся, наверное, одними из самых тяжелых людей на планете. В том числе и мой муж. Надо же ему когда-нибудь отдыхать.
После пластики не узнавали
— Для актрисы очень важно хорошо выглядеть. Красота действительно требует жертв?
— До определенной степени. Я никогда не считалась красавицей. Для кинематографа у меня тяжелая внешность: от природы вид несколько припухший. Мучилась ужасно. А с возрастом становилось еще хуже. В какой-то момент мне перестало хотеться смотреть в зеркало. Особенно с утра.
И я сделала подтяжку. Лицо сильно изменилось, даже многие не узнавали. Но меня это не волновало ни-сколь-ко! Мне так нравилось мое новое лицо! (Смеется.) К тому же потом оно потихоньку село на место.
В общем, я считаю, что женщина имеет право исправить свое отражение в зеркале. Чтобы посмотреть на себя и сказать: “Ой! Какая прелесть!” А внутренне я молодиться не желаю. Ценю свой возраст, опыт и не претендую на роли, которые мне не положены.
— Зачем вы в свое время перекрасились в блондинку?
— Советская пленка не давала оттенка темных волос. Я выглядела жгучей брюнеткой, что было некстати. Первый раз меня покрасил Марк Захаров, когда я пробовалась на роль Марты в фильм “Тот самый Мюнхгаузен”. Блондинка для меня — оптимальный вариант.
