Сан он получил в 1995 году, и сейчас служит в храме Всех святых, в земле Российской просиявших на Видновском кладбище. Уже двенадцать лет живет душа в душу с женой Аллой. Растит пятерых детей. О том, как растит, отец Дионисий рассказал “МК”.
— Как вы с матушкой распределяете семейные обязанности?
— Нашей старшей 12 лет, младшему — четыре с половиной годика. Основное время с детьми проводит мать, она возит детей в школу, делает домашние задания. Я “бытовухой” не занимаюсь, основное мое дело — идеологическая работа. Хоть “идеологическое воспитание” и громко сказано, но пытаюсь направить их мозги в нужное русло.
Например, девчонок учу никогда не дружить с девчонками. Я призываю их дружить с мальчиками, потому как уверен, что не существует женской солидарности, понимания. Как правило, в таких отношениях можно увидеть только зависть, причем подсознательную. Причем я даже не понимаю ее природы. Но тем не менее есть определенный злой посыл, злой смех, злорадство, а значит, один другому желает зла. В дружбе с парнями все иначе: они могут защитить, на них можно опереться.
— А в воспитании мальчиков что ставите на первое место?
— Я считаю, что мальчики должны уметь хорошо драться. Но не для того, чтобы бить всех и приносить зло, а для того, чтобы в какой-то момент постоять за себя и за других, чтобы рядом с ними человек себя чувствовал уверенно.
— Можно ли, по-вашему, говорить с детьми на деликатные темы? Например, темы пола?
— Мои родители не были со мной достаточно откровенны, они мне чего-то не объясняли, особенно в плане взаимоотношения полов. Для сравнения — у нас абсолютная, стопроцентная откровенность, я подчеркиваю — стопроцентная, то есть так называемых запретных тем у нас в семье не существуют. Все объясняется в общении, в шутливой форме. Лучше я расскажу своим детям все подробности жизни, чем они это узнают в школе или на улице.
* * *
— Насколько мне известно, раньше у вас был совершенно другой образ — грозного домостроевца. А теперь?— Раньше я ходил даже дома в подряснике, носил бороду. Был очень строгим. Потом достаточно резко переменился, стал более демократичным, особенно по отношению к жене, и так называемый домострой закончился.
— За какие поступки, по вашему мнению, стоит по-настоящему ругать ребенка?
— У нас в семье табу на хамство. За хамство я могу снять не одну шкурку, причем очень методично и жестоко. В основном это касается отношения к Алле, моей супруге, она у нас человек мягкий, демократичный, а они на нее наседают, пытаются делать вид, что не слышат, отвечают не очень почтительно.
Но не нужно думать, что я такой строгий и жесткий. Наоборот. Например, есть такой момент, когда дети окружают меня и с криками “за то, что папка на нас ругается за наши “двойки” — бей его!” начинают меня колошматить. Мне это нравится. Для них это некая демонстрация свободы. Но если я вдруг замечаю хамские нотки в голосе, я это искореняю. Однако признаю: эта плохая черта характера передалась детям от меня, я ведь в юности тоже был такой. А Леня Филатов, отчим, из меня хамство каленым железом выжигал.
Еще есть кое-что — сознательная ложь, но не в смысле обмана или хитрости по мелочам. А именно сознательная, дабы ввести родителей в заблуждение. Однажды, было это очень давно, кто-то из детей разбил посудину и указал на другого. За такую подставу я наказывал и наказываю очень строго. Подставлять родного брата или сестру за то, что сделал сам, — это вещи у нас недопустимые. Никакие “двойки” в школе не сравнятся с этим.
Опять же другой пример — если в школе обижают твою сестру или брата, а ты не вступился, это предательство. И случись подобная ситуация с моими детьми, они могут быть уверены, что, придя домой, получат гораздо сильнее, нежели им досталось бы в школе. Чувство клана, семьи у них должно быть развито в высшей степени. На мой взгляд, это способ выживания.
— Что главное в отношениях с детьми?
— Общение. Я, например, глубоко убежден, что человека воспитать нельзя, он сам себя воспитывает. Другое дело, если он смотрит на примеры, и то — если это для него действительно примеры. Вот я скажу: “Меня Леня Филатов воспитал!” Но он был авторитетом для меня. Я сам хотел быть воспитываемым им.
* * *
— Как рассказываете сыновьям и дочкам о Боге?— Я в своих детях пытаюсь воспитать мистическое чувство к Богу как к Отцу Небесному, самому родному. Опосредованно о Нем они узнают из житийных очерков. А каждый вечер перед сном у нас заведен “святой час”, когда под мое монотонное чтение они засыпают. Я не настаиваю на том, чтобы они все слушали, больше рассчитываю на подсознание.
Показателен и личный их молитвенный опыт, святые их слышат. Помню, однажды был очень раздражен на Фомку, старшего сына, и поставил его в угол. Думал, простоит малец по полной программе два часа, но через пять минут выпускаю его, жалко стало вдруг. Потом сынок признается матери, что все время молился, чтобы папа сменил гнев на милость...
— Интересно, что вы думаете о введении в школах Основ православной культуры?
— В целом — это нормально. Даже больше — очень хорошо!
___
— Некоторые родители чуть ли не с пеленок выбирают чаду профессию и его под эту стезю “формируют”. Другая позиция — ребенок должен сам дойти до того, чем ему было бы интересно заниматься. А ваше мнение?
— Хотя моим ребятам и мало лет, но я им уже говорю, чтобы они задумывались над тем, что может быть интересно в жизни. Не дай бог, если они будут работать, а не трудиться. Чем работа от труда отличается? Работа — это рабство, когда делаешь что-то ради денег. А труд — это нечто творческое, и человек должен именно трудиться, ведь труд облагораживает, а работа унижает. Тем не менее я не склонен критиковать родителей, которые сами выбирают дорогу своему ребенку. Каждая семья — это мини-государство. А в каждом государстве свои законы, свой менталитет. Я не могу ни судить, ни советовать. Ведь бывает и такое, что родители выбрали своему чаду дорогу по жизни, и это чадо будет счастливо всю жизнь.
— Нарисуйте портрет идеального ребенка.
— Я хочу, чтобы мои дети были смелыми, искренними, мужественными, поступали по зову сердца. Я не хочу, чтобы они себя обманывали и поддавались влиянию тех, кто поступает не по совести.
Например, со священника Сергия Таратухина, который отказался освящать тюрьму, где сидит Ходорковский, сняли сан. Мне очень обидно за него. Думаю, что с ним поступили несправедливо. Не стоит брать во внимание политическую ситуацию, в которой в той или иной мере замешан Ходорковский. Не будем судить, правильно ли то, что он сидит в тюрьме. Я хорошо понимаю другое: человек, отказавшийся освящать тюрьму, проявил не свое отношение к олигарху, а свою священническую совесть. А его обвинили в политике, прогнулись перед властью. Вот это меня по-настоящему беспокоит. И я ни в коем случае не хочу, чтобы действия моих детей расходились с совестью.
* * *
— Вы говорите об отчиме, Леониде Филатове, как о человеке, который воспитал вас. А разве ваш родной отец, Валерий Золотухин, не принимал участия в этом процессе?— Если говорить о повседневном воспитании, то, конечно, здесь в меня больше вложил Леонид Филатов. Он ведь пришел, когда мне было 13 лет, и до 1991 года мы жили вместе.
Ну а вклад родного моего отца иной. В молитве “Отче наш” в первом прошении есть слова “Да святится имя Твое”. Они очень важны, создают отношение и к религии, и к людям. Возникает чувство благоговения перед определенными людьми, которые его достойны.
Это одна из составляющих моей жизни. Почтение — это пятая заповедь: “Почитай отца своего и матерь свою”. Отец не занимался собственно моим воспитанием, но мы очень много общались, более искренних взаимоотношений у меня ни с кем не было. К этому я стремлюсь и в отношении своих детей.
Ключевые моменты нашей с отцом жизни сводятся к одному: он, как я понял только приблизительно к 35 годам, явился для меня иконой Бога. Причем иконой не просто абстрактного Бога, не громовержца Зевса, не властителя, а Бога в ипостаси отца.
Я все время копаюсь в своем детстве. Дело в том, что в моей комнате у отца был кабинет. После работы он входил к себе в кабинет, то есть в мою комнату, садился за стол, где лежали какие-то фотографии, чьи-то автографы, какие-то другие чрезвычайно важные вещи, несколько заточенных карандашей, старая чернильница и лампа. И вот, когда я ложился, отец садился, свет лампы был направлен на стол, он, чуть-чуть ссутулившись, макал перо в чернила и начинал скрипеть по бумаге. И это ощущение, видение фигуры отца, пишущего, мыслящего в полной тишине, было для меня мощным. С образом творящего отца я отворачивался к стенке и засыпал. И на протяжении многих лет именно этот образ стал для меня основополагающим в жизни. Господь Бог явился ко мне в лице отца.
