На телеэкранах вижу протестантов с плакатами, вставших на защиту площади и памятника Пушкину. Слышу голоса в услужливо подставленные микрофоны:
— Мы в ужасе!
— Катастрофа на Пушкинской площади!
— Разве можно представить, чтобы в Лондоне рыли под Трафальгарской площадью?
Читаю в газетах и журналах, давно замеченных в оппозиции всему, что делается в Москве.
— Копают под Пушкина!
— Тверская подстава.
— Торжище на месте Пушки!
— Это наше национальное достояние!
— Надо придать Пушкинской площади статус охраняемого места!
Согласен, надо было придать Пушкинской, бывшей Страстной, площади охранный статус. Но поздно, увы. Сталин и Каганович, сокрушая старую Москву, разрушили почти всю площадь. Перед выходом на бульвар ее завершал храм Дмитрия Солунского, ангела Дмитрия Донского. Шатровая колокольня считалась “одной из очень редких по форме”. В XIX веке о церкви писали, что она “обращает на себя внимание довольно прекрасной архитектурой. Вообще храм имеет в себе нечто величественное. Внутренность храма чудесна”. Послушать пение великолепного хора съезжалась сюда знать. На этом месте до войны построили жилой корпус с магазинами и башней, над которой стояла на одной ноге балерина. О нем говорили “дом под бабой”.
Над Страстной площадью на макушке Тверского холма со времен царя Алексея Михайловича главенствовал женский Страстной монастырь. Пятиглавый собор хранил Страстную икону Божьей Матери с изображениями орудий “страстей”, которыми пытали Христа. Над округой возвышалась колокольня, игравшая роль доминанты сложившегося архитектурного ансамбля. Разрушили до основания этот монастырь.
После войны под аплодисменты общественности перенесли на место колокольни памятник Пушкину с Тверского бульвара. За памятником, где триста лет цвел собор, разбили сквер с фонтанами.
С тех пор с ломом приходили на площадь не раз. Лет тридцать назад уничтожили “Дом Фамусова” времен Екатерины II, где, по преданию, Грибоедов подсмотрел типы “Горе от ума”. Пошел под бульдозер примыкающий к нему квартал, чтобы разместить новый корпус “Известий”, не самое лучшее творение мастерской архитектора Юрия Шевердяева, построившего за сквером кинотеатр “Россия”.
Третий раз при советской власти поиздевались над площадью, когда покончили со старинным кварталом между бульваром и Большой Бронной. Там, на углу, многие москвичи помнят, существовала аптека, помянутая Пушкиным в “Евгении Онегине”.
По легенде, живший на Пушкинской площади бывший председатель исполкома Московского Совета Яснов пригласил в гости первого секретаря МГК партии Гришина и во время застолья подвел к окну. Сверху открывался неприглядный вид на залатанные крыши и замусоренные дворы квартала, кроме аптеки известного шашлычной и молочной столовой, открытой взамен пивбара. Строения с 1917 года капитально не ремонтировались. Участь их была решена.
Так появился сквер с фонтаном, получивший название Ново–Пушкинский. Деревья за минувшие годы окрепли, но им не под силу заполнить вакуум, образовавшийся после операции по живому. Вышел на передний план многоэтажный дом на Бронной, построенный для первых лиц советской Москвы. Их побаловали широкими окнами, они лентами тянутся вдоль фасада, облицованного кирпичом. Задрав голову, видишь на фасаде барельефы в память Любови Орловой и скульптора Томского. Примитивный по форме дом с неоштукатуренным фасадом кажется в окружении “сталинской архитектуры” голым.
Четвертый облом случился сравнительно недавно. О нем на Тверском бульваре напоминает заросший травой пустырь, безлюдный двор и обреченный на слом дом. На пустыре соорудили из дерева торговый павильон, напоминающий сарай. Пощадили часть усадьбы Салтыковой XVIII века. Ее дверь на замке.
Что в итоге имеем? Одну из самых несчастных площадей центра Москвы. Весной, когда распускаются листья, зелень скрашивает безрадостную картину. Но ей не прикрыть провалов, просчетов градостроителей. Памятник Пушкину гораздо ниже сломанной колокольни.
Как ни хорош монумент, роль архитектурной доминанты играть ему не по силам. Пушкинская площадь — позор поколения зодчих и бывшей власти. Так можно ли считать ее “национальным достоянием”, чуть ли не равным Красной площади? Нет, конечно. Чему придавать статус особо охраняемой территории? Пустырю на месте библиотеки? Скверу на месте разрушенного квартала с аптекой?
Между тем народ призывают открыть новый “фронт борьбы, чтобы чиновники больше не могли игнорировать недовольство граждан”. Всех пугают, что за памятником Пушкину появится “торжище с кабаками и казино, и позади него выроют огромный котлован для размещения автопарковки на месте старинного православного захоронения”.
Политтехнологи создают общественное движение “За сохранение культурно–исторического наследия и среды жизнеобитания Москвы “Пушкинская площадь”.
О каком культурно-историческом наследии речь? Что охранять? Среду “жизнеобитания”, где возят между колесами стоящих в пробках машин закабаленных инвалидов, где снуют профессиональные нищие, торговцы цветами из Красной книги?
Такая удушающая среда “жизнеобитания” сложилась вокруг площади. Зачем ее оберегать, хочу спросить многоуважаемых народных артистов и непрактикующих архитекторов, подписавших открытое письмо “Торжище на место Пушки”. Где вы видите, по вашим словам, “архитектурный ансамбль площади, являющийся важной составляющей облика нашего города, частью культурного наследия”?
Смешно, когда сравнивают разваленную и униженную Пушкинскую площадь с Трафальгарской. Там никто полтора века не нарушал сложившийся ансамбль. Никто не перетаскивал с места на место монументы, окружающие колонну Нельсона.
Кстати, на этой главной площади Лондона я попал… на вокзал железной дороги. Из него вышел на перрон, где ждали отправления поезда, ныряющие в подземные тоннели, пронизывающие Лондон.
Точно так ходят поезда под домами и храмами Парижа. Наверное, французы протестовали, когда собирались ломать “Чрево Парижа”. Его прославил в известном романе Эмиль Золя. Сюда ночью ходили иностранцы. Я видел при белоснежном электрическом освещении колоссальный рынок в действии. В огромные стерильные павильоны везли свежие туши, развешивали мясо на крючки, чтобы утром продать оптовикам. Попробовал устриц в старинном ресторане, где сидели мясники. На фасаде “Поросячьих ножек” висела фирменная табличка, с гордостью вещающая, что заведение не закрывается ни днем, ни ночью, не прекращало работы во время революций и войн.
Но нет больше “Чрева Парижа”. Сломали павильон, выкопали колоссальный котлован, которого так опасаются энтузиасты с транспарантами. И построили подземный Париж со станциями пересекающихся линий метро, бесчисленным количеством ресторанов и магазинов. Это торговый и развлекательный комплекс, подобный тому, какой с большим опозданием собираются создать на Пушкинской площади.
Надо ничего не видеть, не желать знать, чтобы кричать: “Мы в ужасе!”, “Копают под Пушкина!” Нет никакого святотатства, если начнут рыть землю под монументом. Копать в Москве начали едва ли не с момента ее основания. Наземный город с палатами и церквами рос на Боровицком холме. Подземный город без устали сооружался под ними, алтарями храмов, в частности. Митрополиты и патриархи по этому поводу не роптали. Служили подземелья не для торговли и развлечений, как сейчас. Иные функции исполняли, но транспортная была и тогда. По подземным ходам можно было выйти к Москве-реке за водой во время осады, выйти незамеченным, спастись во время сильного пожара, когда горело все над головой.
Под “Метрополем” инженер Щекотов до 1917 года устроил тоннель, вызывающий восхищение современных горняков. Подземные коридоры-коллекторы пронизывают Москву, по ним постоянно ходят ремонтники.
Позже Лондона и Парижа Москва начала прокладывать линии метро. Разговоры о нем начались перед Первой мировой войной. Против строительства яростно возражали извозчики.
Теперь страшатся лишиться квартир жильцы Пушкинской площади, собирают подписи под письмами в прессу, градоначальству. Опасаются трещин в стенах, капризов подземных рек, потревоженных строителями. Понять коренных москвичей можно. Но и они должны понять: центр города принадлежит не только им. Без того, чтобы “копать под Пушкина”, в XXI веке не обойтись. Ничего плохого не случится, если пройдут транспортные тоннели под бульварами, а “под Пушкой” появится парковка на тысячу машин и центр торговли и досуга, как на Манежной площади. Его котлованом запугивали. Все обошлось. “Охотный ряд” с утра до ночи полон.
Чего бояться, граждане? Копали недавно под храмом Христа. Патриарх благословил богоугодное дело. И бог не покарал строителей. Под землей появилась просторная церковь, способная принять десять тысяч человек.
Все помнят, как сопротивлялись подземному ярусу под сгоревшим Манежем. Никакого ущерба, выкопав котлован, ему не нанесли. Вместо одного выставочного зала получили два.
Я был бы очень рад, если бы Страстная площадь немыслимым чудом снова стала, какой была до “социалистической реконструкции”. Если бы возродился, как храм Христа, собор Страстного монастыря с колокольней, воскресла чудная церковь Дмитрия Солунского. И на углу Тверской и бульвара открылись аптека и пивбар в сводчатых подвалах. Но для этого надо снести многоэтажный дом с магазином “Армения” и музеем Сергея Коненкова. Вырубить сквер напротив кинотеатра. Сломать фонтаны. Перенести памятник Пушкину. Кто на это пойдет?
Когда едешь на машине из аэропорта в Париж, влетаешь в давний тоннель, который тянется на километры. И у нас появились подобные проезды. Копать под старинными улицами в Москве начали при Хрущеве. Тогда тоннели появились под Новым Арбатом, Калужской, Серпуховской, Таганской и Триумфальной площадями. Эстакада перекрыла Самотечную площадь. На бульварах прорыли тоннель у Арбата. Все на этом закончилось. К власти пришел Брежнев, разгорелась “холодная война”. Деньги пошли на ее разогрев. В столице СССР не сооружали дорогостоящие инженерные сооружения, какие множились в ХХ веке в городах Европы и Америки. Полвека упущено. Потому пробки.
Пришло время Москве расти вверх и вниз.
