О том, куда сам царь пешком ходил
Когда говорят о сокращении тиражей российской прессы, как-то упускают из виду, что связано это, помимо всего прочего, с утратой ею важнейшей гигиенической функции, а попросту говоря, народ перестал, извините, подтираться газетами.Практически никто и не заметил, как с улиц наших городов исчезла привычная фигура гражданина, обвешанного рулонами туалетной бумаги, — явление, если вдуматься, на самом деле не менее грандиозное, чем крушение Берлинской стены, об обломки которой мы то и дело спотыкаемся.
Оглядываясь назад, на прожитую жизнь, я вижу за собой длинную цепь отхожих мест, и через годы, из тумана, где теряется конец этой цепи, одинокой звездой светит мне лампочка туалета нашей коммунальной квартиры, и прошлое ломится в мою память, как сосед в дверь уборной, куда пригнала его естественная нужда, и душа снова уходит в пятки от страха, что крючок не выдержит бурного натиска и ты предстанешь перед чужим недоброжелательным взором в позорном для человеческого достоинства виде, причем страх усугубляется еще и тем, что страждущей персоной может оказаться особа женского пола, и тогда позор превзойдет все мыслимые масштабы.
Слабость задвижек и крючков, а иногда их полное отсутствие на дверях сортиров составляли одну из особенностей быта в стране, провозгласившей себя оплотом мира и социализма. Что ж, чтобы защищать этот мир, страна должна была напрягать все ресурсы, прорва металла уходила на оборону, отчего любая мелочь, предназначенная для коммунального обихода, становилась дефицитной.
Но особенным испытанием для психики городского пацана было отправление физиологического цикла в условиях пионерского лета при всем честном народе, хотя здесь присутствовали свои несомненные плюсы: так называемая поза орла укрепляла икроножные мышцы и могла рассматриваться как элемент допризывной физподготовки к будущим марш-броскам, когда Родина потребует выполнить священный долг и обязанность по защите ее рубежей.
Однако настоящий шок, правда культурный, я испытал, когда родители взяли меня в отпуск в Эстонию, в маленькое местечко неподалеку от Тарту, где снимали пару комнат в просторном доме, заполненном многочисленным семейством, и где вопреки известному мне сельскому обиходу не приходилось бегать “до ветру”, потому что уборная находилась прямо внутри и отличалась от привычных сооружений типа “скворечник” как небо от земли.
С тех пор я полюбил этот край. Мне нравилось здесь абсолютно все: и спокойное тихое озеро, и опрятный лес по его берегам, и обилие необыкновенно вкусных молочных продуктов в магазине, и наличие в нем колбасы и сосисок, которые не приходилось добывать с боем в крикливой очереди, и сама эта очередь, на диво организованная и корректная в отличие от московских.
И меня, сына и внука фронтовиков, совсем не покоробило, когда я узнал, что хозяин, да и многие в округе, сочувствовал немецким оккупантам во время Второй мировой войны, о чем дополнительные свидетельства я получил, когда обнаружил в прикроватной тумбочке фотографию, на которой наш Альф (так его звали) был изображен рядом с собственным трактором, впоследствии отнятым новой (большевистской) властью. Впервые я познакомился с подлинным, а не кинематографическим капиталистом, к тому же еще неизвестно как проявившим себя в годы суровых военных испытаний, и тем не менее наша семья не собрала чемоданы и не хлопнула дверью, как, наверное, должны были сделать истинные патриоты.
Все-таки делить цивилизованное жилье с возможным пособником оккупантов было предпочтительнее, чем проводить отпуск в деревенской избе героя партизанского движения где-нибудь в Брянской области. Вот такой вот социально-исторический парадокс, в котором до сих пор не так-то просто разобраться.
И сейчас, когда газеты, видимо, навсегда утратившие свою важную гигиеническую функцию, переполнены эстонскими событиями, я кладу на одну чашу весов своего рассудка недавнюю историю, так испортившую российско-эстонские отношения, а на другую — свои личные воспоминания и в придачу к ним знаменитую на весь мир тартускую русскую филологическую школу, затем стихи Давида Самойлова, обосновавшегося на старости лет не где-нибудь, а в Пярну, а затем прозу Сергея Довлатова с его таллинским опытом, а в придачу к ним свой недавний разговор с Михаилом Веллером, вслед за своим коллегой перебравшимся в столицу маленькой прибалтийской республики, который, как я его ни пытал, ровно ничего не смог сообщить мне об антирусских настроениях, — я вижу, как обе чаши сохраняют невозмутимое равновесие.
Лев НОВОЖЕНОВ.
осенило
Держит руку на пульсе жизни, но пульса не чувствует.Выглядела так свежо и красиво, будто у нее закончилась косметика.
Дьявол отказался принять его в ряды своих сторонников. Кому нужны яркие конкуренты.
Эй, ты, энциклопедист, ходячий по нужде…
Знающие жизнь хорошо плохо живут.
Святой с ангельским характером в священники не пойдет.
Готовым постоять за правду часто приходится сидеть.
Ну какой спрос от президента?! Достаточно и того, что он хороший человек.
Джанни ДЖАНИНИ.
Тайна
Серега тут с подругой своей поцапался и завалился к Максу с ящиком коньяка. И стали они отдыхать. И хорошо отдыхали, и были уже тепленькими, когда из телевизора к ним стала одна девка полуодетая приставать: позвони да позвони, я расскажу тебе все свои тайны. Каждые пять минут: позвони да позвони. И главное — вылитая подруга Серегина: вид, голос — все! Серега прям вздрагивать начал.— Давай переключим, — несколько раз предлагал ему Макс.
— Нет, нет, погодь… — все отказывался Серега, а потом вдруг сказал: — А давай спросим ее: куда она, зараза, столько денег моих девает? Сколько ни дай — все мало!
— Так это ж не совсем твоя… вроде… — засомневался Макс.
— Да какая разница — все они одинаковы.
— Тоже правильно, — согласился Макс. — Мудер.
— Давай — ты говори, а я буду записывать. Ща мы все узнаем!
Макс номер с экрана на мобиле набрал, женский голос ему:
— Здравствуй, дорогой, чего ты хочешь?
— Давай колись, куда деньги деваешь? — с места в карьер потребовал Макс.
Голос как-то отчетливо поперхнулся, потом спросил:
— А ты не хочешь узнать, что на мне надето?
— Ага! На шмотки намекает, — прошептал Макс другу.
— А конкретнее? — спросил Серега.
— Ну и что же на тебе надето? — переадресовал Макс его вопрос.
— Да практически ничего… — донеслось в ответ.
— Говорит, практически ничего.
— Врет! — сказал Серега. — Ничего столько не стоит. Да у нее в шкафах барахла столько, что там уже моль толще меня!
— Ну да? — не поверил Макс. — Как это — толще?
— А вот так! Толще! Сегодня сам видел. Зарулил к ней после банкета внеурочно, открываю шкаф, а там здоровенный такой… и голый… Я ему: “Ты кто?” Он: “Ты чего — слепой? Не видишь? Моль я!” Я говорю: “Так моль же, вроде, это она?” Он: “А я самец. Не веришь?” И кулак мне под нос — во такой — с мою голову… в шляпе… Я говорю: “Верю. А чего не летаешь?” Он: “Обожрался я тут!” И белье ее жует. Пожевал, выплюнул и ушел. И плащ мой еще прихватил — на закуску…
— Да-а-а… дела-а-а… — пробормотал Макс.
— Эй, ты где, эй? — вкрадчиво донеслось из телефона.
— Да здесь я, здесь, — ответил Макс.
— А ты не хочешь узнать, где ты меня застал?
— Ну хочу.
— На широкой мягкой кровати.
— Так, дело пошло, — зашептал Макс другу, — пиши еще мебель… мягкую.
— Вся раскинулась на черной атласной простыне…
— Постельное белье пиши… дорогое…
— У меня полумрак, горят свечи…
— А на электричестве вроде как экономит, — перевел Макс.
— Я себя глажу, глажу…
— Но утюг себе новый купила. А он жрет…
— Сначала по нежному животу…
— Кинь еще бабок на питание… на хорошее…
— Потом спускаюсь все ниже, ниже…
— Плюсуй сантехнику…
— И вся уже горю, изнемогаю…
— На курорт ездили? — спросил Макс у Сереги.
— Нет.
— Тогда солярий пиши…
— Ой, ой, но что это?! — донеслось из телефона.
— Так… — Макс глубокомысленно нахмурился и сделал вывод: — Туалетную бумагу запиши…
— Что это?! Ой! Не может быть! — продолжал восклицать телефон.
— Еще запиши рулон… Нет, больше…
— Чего так много-то? — удивился Серега. — Не напасешься…
— Да это же ты, милый!..
— Намекает, что на тебя много уходит, — объяснил другу Макс.
— О, как ты хорош! Я вся дрожу, задыхаюсь! Ах!..
— Так, — понял Макс, — проблемы со здоровьем у нее… тоже вложений требуют…
А Серега все за ним записывает, сразу на калькуляторе считает, бормочет:
— Мало… мало…
— О, сейчас ты проникнешь в самое сокровенное!.. И узнаешь такое!.. Такое! — зашелся телефон. — Милый, ты готов?
— Да готов, готов! — сказал Макс и шепнул Сереге: — Все, сейчас расколется…
— Ты точно готов? — переспросил телефон.
— Да не тяни, давай!
— Так проникай! — и вдруг как заорет прямо Максу в ухо: — Ааа!..
Макс чуть не оглох. Мобилу отключил, башкой трясет. А Серега:
— Ну чего, чего там?
— Короче, остальное она с тебя берет за это самое… за интим.
Серега тут же на калькуляторе поколдовал и возмутился:
— Ну ни фига себе расценочки! Дешевле жениться…
— Ну да! — не согласился с ним Макс. — Абрамович небось тоже так думал. И чего теперь?
Серега почесал затылок и пригорюнился.
— А хочешь правду скажу? — спросил Макс и сразу продолжил: — Знаешь, чего для мужика самое главное?
— Ну, это… — попытался сформулировать Серега, — чтоб всегда и почаще…
— Не-ет, — покачал пальцем Макс и торжественно произнес: — Главное, чтобы у мужика была крепкая мужская дружба! А она у тебя есть!
И тут Серега чуть не прослезился.
— Точно! — сказал он. — Спасибо, друг!.. А шкрыдлу эту я больше и знать не хочу. Пусть живет со своей молью в шкафу, салопы жрет, пока не подавится…
Они выключили телевизор, открыли новую бутылку, пятую по счету, и, обнявшись, стали пить на брудершафт.
Алексей АНДРЕЕВ.
Поросенок Пафнутий
Жил поросенок Пафнутий,В крепости мощной жил.
От всевозможных бедствий
Он себя оградил.
Грозы, лавины, волки
Были ему не страшны,
Ворота крепости белой
И высоки, и прочны.
Много имел он денег,
Много имел еды,
Книжек, и дивидюшек,
И ключевой воды.
В гости к себе Пафнутий
Даже друзей не звал,
Про возможность расходов
Злобно под нос бурчал.
Часто смотрел на звезды
Он в телескоп всю ночь,
И никому на свете
Он не хотел помочь.
Он не искал веселья,
Вечно гулял один.
Вышивкой увлекался
Мрачный Пафнутий-свин.
И укололся как-то
Ржавой одной иглой,
И вся рука распухла,
И он шептал: “Ой-ой!”
И зараженье крови
Он получил, увы.
Он не покурит больше
Скверной дурман-травы.
Он, помирая, хныкал:
“Ну для чего же я
Все не истратил деньги?
Где ж все мои друзья?
Что ж я не веселился,
Что ж я дам избегал?
Лишал себя удовольствий,
Лучшей жизни не знал?
Врач ко мне не успеет,
Ведь лавина прошла.
Ждут в аду меня черти,
Плохи мои дела”.
Хрюкнул Пафнутий — зря я
Жил отшельником, ох!
И испустил последний
Свой поросячий вздох.
Где-то балы проходят,
Где-то страсти кипят,
Всеми забыт Пафнутий,
О нем и не говорят.
Крепость его отныне
Мертвенна и пуста.
В чем же мораль сей сказки?
Сказки мораль проста:
Беда приходит оттуда,
Откуда ее не ждешь.
Был богачом Пафнутий,
А вот погиб ни за грош.
Нелепа его кончина,
Но от судьбы не уйдешь.
Друг мой, радуйся просто
Жизни, пока живешь.
Не придавай значенья
Слишком большого деньгам,
А веселись, как можешь,
И помогай друзьям.
Если ты любишь звезды,
Тоже запомни впредь,
Что в телескоп приятней
С дамой вдвоем смотреть.
Вместе смотреть не выйдет,
Очередь даме дай,
Сам же ее при этом
Приобними невзначай.
Сможете вы увидеть,
Как вдали, где-то там
Звездный летит Пафнутий,
Завистью полон к вам.
Константин ГРИГОРЬЕВ.
