Как водится, поэт в России больше, чем поэт. Наверное, это и сыграло решающую роль. Отныне служба Ильи Резника — “и опасна, и трудна”. Популярного поэта-песенника избрали председателем Общественного совета при МВД России.
— За какие такие заслуги, Илья Рахмиэлевич?
— Очевидно, потому что я все-таки занимаюсь благотворительной деятельностью. Одна из моих программ “Служить России” была посвящена Дню милиции, потом я написал поэму о милиции “Егор Панов и Саня Ванин”…
— Кто еще входит в Общественный совет?
— 43 человека. Среди них из деятелей искусств: Калягин, Буйнов, Газманов, Таня Овсиенко. Кроме того, у нас политолог Никонов, у нас пять членов Общественной палаты, руководители телеканалов, представители различных конфессий: есть и православные, и два раввина, и муфтий, и католический священник.
— То есть, можно сказать, вы теперь начальник Буйнова и Газманова? Дисциплина милицейская?
— Не начальник — координатор скорее. Уже с Рашидом Нургалиевым я летал в Пензу на заседание комиссии по делам несовершеннолетних. Вообще, это колоссальная проблема: у нас 730 тысяч беспризорников, 2 миллиона детей неграмотных, 6 миллионов — из неблагополучных семей…
— И что может сделать ваш совет?
— Задача совета — обеспечить взаимодействие общественности с МВД, укрепление законности, повышение правовой культуры граждан. На совещании, к примеру, я говорил: вот мы ищем национальную идею, проводим дискуссии. А национальная идея должна быть конкретной и приближенной к каждому из нас. И что может быть важнее, чем дети? Если мы хотим вырастить поколение здоровых, образованных граждан, то не должны бросать их на произвол судьбы. Я говорил, что недостаточно прийти в детский дом и подарить детям игрушки, мы должны создать систему работы с детьми и подростками, чтобы ребята могли пойти в любой кружок, в любую секцию бесплатно…
— С этим, как говорится, не поспоришь. Но скажите, как у вас лично складывались отношения с милицией? Вас когда-нибудь задерживали?
— Меня — нет, я законопослушный. Хотя в общем-то в детстве мы и на подножках трамвая катались, и курили, и по свалкам лазили. В общем-то нормальное послевоенное детство… Кстати, у нас в коммунальной квартире жил постовой дядя Федя. Он с семьей жил в 10-метровой комнате длинной, и я наблюдал, как жена, тетя Тоня, зимой снаряжала его на работу. Он надевал одни теплые штаны, другие, потом ватник, потом шинель, портупею, потом какие-то обмотки, валенки с галошами. И таким вот огромным Дедом Морозом он выходил на улицу.
— Видите, как нелегко приходится нашим гаишникам. Кстати, они часто вас штрафуют?
— Меня — нет. Ко мне уважение, очевидно, как к автору или как к артисту, я не знаю.
— А теперь, наверное, и вовсе перестанут. Кто ж осмелится председателя оштрафовать?
— Ой, не знаю. Я, честно говоря, не пользуюсь ни мигалками, ни какими-то номерами блатными. Если пробка — я в пробке стою. Все-таки у меня воспитание ленинградское: мы не выскочки, мы довольно-таки воспитанные люди.
— Воспитанному человеку, наверное, часто приходится обращаться в милицию? Опыт положительный?
— Давно уж не обращался. Один случай только помню. Когда мне было 10 лет, на улице подошли две женщины. “Мы из благотворительной организации, мы должны тебе дать талоны на одежду. У тебя сейчас дома кто-нибудь есть?” — спрашивают. Дома никого не было, я привел этих двух аферисток в нашу квартиру, и они ее обчистили полностью. А сейчас… Да нет, не обворовывали меня, слава богу, машин не угоняли. Наверное, такие машины были, что их не хотелось угонять…
