Чем ближе пресловутый 2008 год с животрепещущей проблемой кремлевской рокировки, тем сильнее российский военно-политический бомонд охватывает «договорная лихорадка»: одни соглашения подвергаются ожесточенной критике, на защиту других ложатся грудью. По времени это совпало с американскими инициативами по размещению элементов ПРО в Восточной Европе. Россия, в свою очередь, официально ввела мораторий на Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ). Мирная передышка кончилась? Журнал «ДЛ» решил провести ревизию самых актуальных на данный момент договоров, касающихся вооружений.
Вечных договоров, как и вечного мира, не бывает: они, как и люди, смертны. Любой договор – некий рубеж, фиксация того, что стороны достигли на конкретный момент, временная пауза для того, чтобы оглядеться перед новым рывком. А уж кто и как этой передышкой сумел воспользоваться – дело хозяйское.
ПРОКЛЯТЫЙ ДОГОВОР
Договор об ограничении систем противоракетной обороны подписали в Москве 26 мая 1972 года. Главное в нем – запрет на развертывание национальных систем ПРО. Договор формально был бессрочным, но статья XV его фиксировала: обе стороны имеют полное право выйти из него, уведомив партнера об этом решении за шесть месяцев.
К соглашению по ПРО шли долго и болезненно.
Переговоры начались в 1969-м, инициатива исходила от США, СССР тогда категорически отказывался согласиться на какие-либо ограничения. Как вспоминает дипломат Олег Гриневский, «Советский Союз занимал тогда нынешнюю американскую позицию. Противоракетные системы – это оборонительное оружие. Оно никому не угрожает и призвано защищать людей от агрессии. Требовать его запрета могут только те, кто готовится вести ядерную войну и надеется одержать в ней победу».
Нежелание советских военных связывать себе руки в отношении ПРО объясняется просто: в этой сфере тогда лидировал именно СССР, приступивший к развертыванию ПРО в 1966 году, а к 1969-му уже соорудивший вокруг Москвы относительно мощную систему ПРО. Однако американцы стали догонять СССР, а Москва, в свою очередь, поняла, что эффективную и стопроцентную ПРО ей не осилить. Что де-факто и фиксировал договор. Но 30-летней паузой сумели лучше распорядиться за океаном...
Не отбрасывая, быть может, главного фактора (снятие оков договора по ПРО сулит новые финансовые вливания в ВПК), учтем и то, что после 1972 года мир изменился кардинально: ядерным оружием в 1998-м обзавелись Индия и Пакистан, в 2006-м ядерное устройство испытала Северная Корея, а главное – с тех пор свой ракетно-ядерный потенциал основательно нарастил Китай, не скованный вообще никакими соглашениями (ни по ПРО, ни по стратегическим вооружениям).
И потому можно понять позицию тех представителей американского истеблишмента, которые считают, что нельзя упускать момент, когда технологическое преимущество можно успешно конвертировать в реальную систему ПРО. Национальные интересы, однако.
Но к выходу из договора по ПРО США шли неспешно, давая заинтересованным сторонам время подготовиться и... договориться. 23 июля 1999 года президент Билл Клинтон подписал закон «О национальной противоракетной обороне»: национальная ПРО должна быть развернута, как только это позволит уровень технологий. Намерение обозначено четко, кто предупрежден – тот вооружен. Из Кремля – никакой конкретной реакции: там в полном разгаре операция «Преемник», не до ПРО.
Москва проснется лишь в начале 2001-го, когда тогдашний министр обороны Игорь Сергеев заявит: в случае одностороннего выхода США из договора Россия «примет меры для сохранения стратегического баланса» и может вернуться к замороженным советским военно-космическим программам.
Но локомотив уже тронулся. 5 мая 2001 года заместитель министра обороны США Пол Вулфовец внес сенсационное предложение: Соединенные Штаты готовы защитить Россию от баллистических ракет. Вдогонку – новое предложение: сократить количество ядерных боеголовок с 7 тысяч единиц до 1500. Вполне недвусмысленное приглашение России договориться. 21 мая 2001 года ответ дан устами первого заместителя начальника российского Генштаба генерал-полковника Валерия Манилова: развертывание ПРО способно полностью разрушить существующую систему стратегической стабильности. Странно это слышать от генерала, прекрасно понимающего, что от стабильности образца 1972 года давно уже не осталось ни рожек, ни ножек.
Однако если не окно, то форточку для России Америка все еще оставляла приоткрытой: в конце мая 2001 года Вашингтон подтвердит, что намерен предложить России сотрудничество в создании глобальной системы ПРО. И под это дело даже готов закупить российские зенитно-ракетные комплексы (ЗРК) С-300. Чуть позже министр обороны США Дональд Рамсфелд также подтвердит возможность сохранения договора по ПРО, если в него «внести некоторые изменения». Мизерный, но все же шанс вскочить в поезд. По крайней мере попытаться стоило: раз партнера нельзя остановить, нужно к нему присоединиться. Как это и сделал Дели, тотчас же заявивший: Индия поддерживает инициативу американской администрации по созданию «новой стратегической структуры», составной частью которой является развертывание национальной противоракетной обороны, это отвечает и ее национальным интересам.
Увы, Владимир Путин и Джордж Буш не смогли (или не захотели) договориться. История пока умалчивает, что конкретно стало камнем преткновения, но на договоре смело можно было ставить крест. Хотя 22 августа 2001 года заместитель Госсекретаря США Джон Болтон и заявит: США согласны до ноября ждать взаимоприемлемого решения проблемы. Спустя пару дней и сам Джордж Буш скажет: «Мы действительно пойдем дальше существующего договора. Господин Путин знает о нашем намерении расторгнуть устаревшее соглашение». Реакция на это последует лишь 10 сентября 2001 года: тогдашний главком ВВС России генерал Анатолий Корнуков обмолвится, что в ответ может быть усилен боевой потенциал российской стратегической авиации, поскольку «это единственное средство, которое не обнаруживает противоракетная оборона».
Затем было 11 сентября, потом прошли октябрь и ноябрь – Москва так ничего и не предлагала. 13 декабря 2001 года Белый дом по официальным каналам уведомил Кремль о начале шестимесячного отсчета времени, по истечении которого США формально выйдут из договора. Реакция Кремля оригинальностью не отличалась: пресс-служба сообщила, что Владимир Путин обсудил по телефону ситуацию с… Председателем КНР Цзян Цзэминем и «обмен мнениями подтвердил совпадение подходов и оценок России и Китая к вопросам поддержания стратегического баланса в мире, сохранения международной стабильности и безопасности».
13 июня 2002 года договор по ПРО прекращает действие. До 14 января 2003-го Москва молчит, затем министр обороны Сергей Иванов сообщает: Россия может сотрудничать с США в области создания стратегической системы ПРО «по отдельным элементам».
В июле 2003-го уже посол США в Москве Александр Вершбоу предположил, что обе страны могли бы заключить межправительственное соглашение о сотрудничестве в сфере ПРО. На этом все и затихло.
В мае же 2004 года стало известно: США ведут переговоры с Польшей и Чехией о возможности размещения элементов ПРО. И снова почти трехлетнее молчание Кремля: какое там ПРО, если тут и «спор хозяйствующих субъектов», и «равноудаление олигархов», не говоря уж о построении «вертикали власти».
ТАЙНА БРЕЖНЕВА
Примерно так же обстояло дело и с комплексом прочих договоров: ОСВ-1 (шел в пакете с договором по ПРО), ОСВ-2, РСМД, ДОВСЕ, СНВ-1, СНВ-2 и Московским договором 2002 года. Каждый из них отражал обстоятельства момента, фиксируя конкретику, в которой нуждались стороны. Все договоренности медленно или быстро умирали, как только переставали устраивать тех, кто наилучшим образом использовал полученную паузу. Анахронизмами стали почти все эти договоры.
Скажем, в пакете с договором по ПРО в 1972-м было подписано Временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений (ОСВ-1). Конкретных цифр ОСВ-1 не содержал, ценность его была в том, что он признавал паритет по числу ракет, обязывая США и СССР остановиться на достигнутом: не создавать новых стационарных пусковых установок (ПУ) МБР, новых ПУ на подводных лодках (ПЛ), равно как и самих ПЛ.
Количество бомбардировщиков и боеголовок на ракетах не ограничивалось. Для Кремля главным достижением была как раз документальная фиксация стратегического паритета, которого на самом деле… еще не было!
Провожая в конце 1968 года советскую делегацию на переговоры, Леонид Брежнев напутствовал: «Проболтаетесь – всех в Лубянку посажу!» Главный секрет, вспоминал Олег Гриневский, заключался в том, что СССР реально отставал от США по ракетно-ядерным вооружениям. Потому, добиваясь признания паритета с Соединенными Штатами, глава советской делегации имел негласную инструкцию: на самый крайний случай согласиться на тридцатипроцентное преимущество США по стратегическим ракетам.
ОСВ-1 устарел буквально через год, когда в СССР провели успешные испытания боеголовок с разделяющейся головной частью (РГЧ), приступив к их массированному производству. США, в свою очередь, неоспоримо лидировали по части стратегической авиации. Потому договариваться пришлось вновь и вновь... (Сегодня действует заключенный в мае 2002 года так называемый Московский договор, рассчитанный до 2012 года: обе стороны сокращают свои стратегические наступательные вооружения до уровня 1700–2200 единиц. США он устраивает, потому что развязывает руки на других направлениях, Россию – потому что она уже не в состоянии осилить новую ракетную гонку.)
НЕПОДЪЕМНЫЕ КВОТЫ
Схоже выглядит история и с договорами о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД) и об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ).
Договор между СССР и США о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД) был подписан 8 декабря 1987 года и вступил в силу 1 июня 1988 года. Согласно ему обе державы отказывались от производства и полностью уничтожали все имеющиеся на вооружении и складах баллистические и крылатые ракеты наземного базирования полетной дальностью от 500 до 5500 км. Те, что имели дальность до 500 км и свыше 5500 км, под договор не подпадали, равно как не подпадали под него ракеты морского и воздушного базирования. И Вашингтон, и Москва свои обязательства выполнили, уничтожив этот класс вооружений. Однако в последнее время российские военачальники открыто выражают желание выйти из договора о РСМД. США, напротив, намерений выйти из этого договора не выказывали.
Подписанный в Париже 19 ноября 1990 года ДОВСЕ предусматривал, что суммарные лимиты вооружений, находящихся на территории от Атлантики до Урала, не должны превышать: по танкам – 40 000 единиц, по бронемашинам – 60 000, по артсистемам (орудиям, минометам и ракетным системам залпового огня калибра от 100 мм и выше) – 40 000, по боевым самолетам – 13 600, по ударным вертолетам – 4000 единиц.
Проблема ДОВСЕ в том, что он тоже заключался в эпоху совершенно иных реалий. И стал архаикой практически через год после подписания: где ныне Варшавский пакт, где Советский Союз?
ДОВСЕ не был договором, фиксирующим сложившееся военное равновесие, это был вполне конкретный акт размена, один из этапов неизбежного процесса «сдачи» Восточной Европы. Кремль тогда согласился ослабить свой бронированный кулак в сердце Европы в обмен на планируемые политические и экономические преференции. Да и куда было деваться Москве, если ее экономика аккурат в тот момент окончательно рухнула, не вынеся тягот милитаризации? Единственным же предметом товарного торга с Западом мог быть уход из Восточной Европы. Который и так уже был предопределен событиями 1989 года: в Польше пал коммунизм, в ГДР – Берлинская стена, в Праге разразилась «бархатная революция», в Венгрии власть переходила к оппозиции, в Румынии рассыпался режим Чаушеску. Варшавский пакт доживал последние дни, нужно было спешить сбагрить залежалый товар. И вполне разумным тогда казалось выдать нужду за добродетель: мы ослабляем ударный кулак (содержать который уже все равно не могли), а в обмен получаем от Запада некие преференции.
После краха СССР и растаскивания его армии существование ДОВСЕ утратило смысл: угрожать Европе Вооруженные силы России уже не могли. Проблема перераспределения советских квот ДОВСЕ между республиками бывшего СССР (Россия, Украина, Белоруссия, Молдова, Грузия, Армения, Азербайджан) остро встала почти сразу же после распада СССР. 15 мая 1992 года в Ташкенте приходят к первому соглашению о распределении советской квоты: Россия выторгует примерно половину. Однако когда началась война в Чечне, оказалось, что фланговые ограничения ДОВСЕ не позволяют перебрасывать туда дополнительную технику и вооружения. Во время первой чеченской кампании на нарушение Россией фланговых лимитов страны-участники договора закрыли глаза. Затем, как утверждают военные, это вновь скажется во время дагестанской и в начале второй чеченской кампаний.
И осенью 1999 года Москва продавливает так называемые Стамбульские соглашения об адаптированном ДОВСЕ, заменившие зонально-блоковые квоты на национальные и территориально допустимые. И хотя фланговые ограничения не были отменены совсем, однако Россия получила возможность свою европейскую квоту довести до 6350 танков, 11 280 бронемашин, 6315 артсистем, 3416 боевых самолетов и 855 ударных вертолетов. Однако частью адаптированного ДОВСЕ и условием его ратификации странами НАТО стало обязательство России полностью вывести свои войска и тяжелое вооружение из Приднестровья и Грузии.
Из Грузии Россия выходит даже с опережением графика, однако страны НАТО ратифицировать адаптированный ДОВСЕ не спешили.
Тем не менее ни о кардинальном пересмотре ДОВСЕ, ни о возможности выхода из него до недавнего времени Кремль не говорил: хотя договор и не был ратифицирован всеми странами, реально он соблюдался его участниками, позволяя проводить взаимный контроль и инспекции. Главное, он служил довольно неплохим инструментом взаимного военно-политического торга. Получается, ДОВСЕ жил ровно до тех пор, пока был выгоден всем, и скончался, как только заложенный в него потенциал иссяк, а стороны взяли от него по максимуму.
Однако генеральские стоны относительно происков НАТО и тягот ограничений ДОВСЕ для России за чистую монету принимать не спешите: обладая формально свыше 24 000 танков (данные главкома сухопутных войск генерала Алексея Маслова образца 2005 года), кто мешает им держать в европейской части страны разрешенные 6350? Бронемашин у нас почти 26 000 – ДОВСЕ дозволяет держать западнее Урала 11 280 из них.
Артсистем – 17 376, 6315 из них можно держать в европейской России. Накладки лишь с авиацией: квота дозволяет держать западнее Урала 3416 боевых самолетов, но у нас их вообще всего 2635. Так же и с ударными вертолетами: можно держать на европейском театре военных действий 855, но у нас их всего не более 850… Спрашивается: какое НАТО виновато, что мы сами не в состоянии оказались добрать и содержать разрешенную квоту? Не забудем, к слову, и то, что ДОВСЕ не регламентирует и не ограничивает насыщенность тяжелым вооружением внутренних войск МВД. Чем, разумеется, в свое время не преминули воспользоваться, до предела насытив их танками, бронемашинами и артсистемами.
