Слава Цукерман: "В Голливуде тебя сразу пытаются определить на одну из полок".
Его "Жидкое небо" - необычная панк-драма, с революционным для своего времени клиповым монтажом, лесбийской любовью на экране и странной музыкой, мгновенно стала культовой. Эта картина Славы Цукермана не сходила с проката несколько лет, породила целый ряд подражателей и, наконец, была признана лучшим фильмом 80-ых. Она до сих пор ездит по всему миру, участвуя в спецпоказах то на одном, то на другом фестивале. Этой осенью "Жидкое небо" добралось и до Москвы - в рамках второго фестиваля "Новые образы Америки" прошла ретроспектива фильмов Славы Цукермана. И среди "Жидкого неба" и малоизвестных документальных фильмов - 60-минутный материал новой картины "Перестройка", которую режиссер снимал пополам в Москве и Нью-Йорке.
- Сценарий был написан давно, - рассказывает о своем новом фильме сам Цукерман. - Главный герой там - русский ученый, астрофизик, эмигрировавший из Союза в 73-м году, а в 92-м решивший вернуться. Он оказывается в Москве в разгар перестройки, в момент кризиса целой страны. И мучительно переживает уже собственный кризис понимания себя и своих отношений с окружающим миром. И только я хотел начать приступить к съемкам, как развалился СССР. И тема мгновенно перестала быть актуальной. Но прошло время, и я понял, что именно сегодня такой фильм будет очень кстати. Ведь он не о перестройке и не о Москве 92-го, а о мире, о жизни вообще.
- Вы эмигрировали, когда Россия еще была Советским Союзом, долгое время жили в Америке, потом опять попали в Россию. Что первым бросилось в глаза, что сильнее всего изменилось?
- Я не первый раз после эмиграции в России. Вот в моем новом фильме отражены впечатления как раз от первого моего приезда в Москву после семнадцатилетнего отсутствия. С тех пор сколько я здесь ни бывал, каждый раз заставал новую Россию. Например, когда мы работали над "Перестройкой", много снимали на окраинах Москвы. Для меня стало полной неожиданностью огромное количество новостроек: везде строятся жилые комплексы. Я привык к нью-йоркским новостройкам, но никак не ожидал, что в Москве их будет еще больше. Такое ощущение, что миллионы людей переселяются в Москву. Миллионы, которые имеют возможность платить высокие цены за квартиры.
- А когда приехали в Америку, сразу удалось устроиться, понять, что нужно делать?
- Мой приезд в Америку был основательно продуманным. Но сначала я эмигрировал в Израиль в 73-м - вот тогда-то я, действительно, уезжал в никуда. А когда переезжал в Америку, уже четко представлял, кто и что меня там ждет.
- Не было соблазна поменять фамилию на более американскую?
- Вообще фамилия Цукерман вполне амриканская! К тому же об этом не могло быть и речи, потому что нежелание менять фамилию было одной из причин, из-за которой я эмигрировал из Советского Союза. Для того, чтобы моя карьера неограниченно развивалась, от меня требовали поменять фамилию и вступить в партию. Однажды даже пытались сделать это за меня. Авторы сценария, которые хотели, чтобы я снимал их фильм, в тот год главный на нашей студии, пришли ко мне и радостно сообщили, что они уже обо всем договорились, я могу приступать к работе. Я спросил: "Как?" Мне ответили: "Понятно, как: сменишь фамилию, вступишь в партию..." Я говорю: "Вы что, ребята, как вы можете за меня такое решать?" Так что ничего подобного у меня и в мыслях не было. Да и потом, тогда в Америке это уже не было принято. Именно в те годы пришло новое поколение в кино с такими неамериканскими фамилиями, как Скорсезе, Коппола...
- Кстати, о Коппола. Это правда, что он предлагал вам снимать новеллу про русских эмигрантов в Америке?
- У Коппола была идея фильма, состоящего из разных новелл про эмигрантов Нью-Йорка: китайских, голландских, украинских. А про русских должен был снимать я. Все уже вот-вот должно было запускаться, но мы так и не смогли найти прокатчика. Просто практика показывает, что фильмы из отдельных новелл имеют меньший успех, чем картины с одним сюжетом. Коппола вел разговор с «Мирамакс» и те даже были не против нас финансировать, но когда дело дошло до сценария, они спросили: "Что это у вас нет ни одного общего героя?" Так что не сложилось.
- Информации о вас не так уж много - на слуху только один фильм - "Жидкое небо". Не боитесь, что в сознании зрителей вы так и останетесь режиссером одного фильма?
- Не знаю. Я снял много документальных фильмов, которые вряд ли были бы интересны большинству. А художественных картин я и правда сделал не так много. Мне не хочется снимать средние фильмы. От многих проектов мне пришлось отказаться. Особенно после "Жидкого неба" была тяжелая полоса, потому что мне предлагали исключительно фильмы такого же типа. Это было одно из самых моих главных разочарований в Голливуде: там тебя сразу пытаются определить на одну из полок. До сих пор у меня дома несколько стопок сценариев про ночную жизнь.
- А как вы относитесь к тому, что вас называют именно американским режиссером?
- Мне трудно самого себя судить. Но, думаю, как режиссер я не принадлежу никакой определенной стране. Я всегда был эклектиком, в хорошем смысле этого слова. Так же и мои любимые режиссеры: Эйзенштейн или, скажем, Стенли Кубрик. Разве можно сказать, что один из них русский режиссер, а другой американский? Это уже международный стиль. Или Джим Джармуш, который не снял ни одной картины на американские деньги, просто потому, что под его фильмы в Голливуде никто эти деньги не даст. А немецкие, японские фирмы финансируют подобное кино. Но от этого Джармуш не стал ни японским, ни немецким режиссером, правда?
- Когда-то для "Жидкого неба" вы сами написали музыку. Для "Перестройки" тоже пришлось музицировать?
- Музыку для «Пересройки» написал мой друг - замечательный композитор Александр Журбин. А вот слова к песням написал я сам. Хотел сначала просто перевести на английский Окуджаву. Но быстро понял, что тонкую поэзию полную русских реалий невозможно хорошо перевести. Так что пришлось написать новую песню.
- "Перестойка" - картина на английском языке. А когда вы последний раз делали фильм на русской языке?
- Это был документальный фильм, который выходил и на русском, и на английском языке. «Жена Сталина». Тогда я сделал два, отличающихся друг от друга варианта: отдельно для Америки и России.
- И чем они отличаются?
- Американцам надо объяснять подробней некоторые вещи, которые для русских и так понятны, и наоборот. Честно говоря, очень редко получается хороший перевод. Я помню, как впервые попал на кинофестиваль в Лос-Анжелесе. Там как раз показывали «Калину красную». И я отлично помню этот недоумевающий американский зал, который совершенно не мог понять, почему от этого фильма разразился такой скандал на родине. Для них это был обыкновенный гангстерский фильм. А перевод не передавал смысла ни одной фразы. Конечно, есть такие фильмы – международные по своему духу, которые не нуждаются в каком-то тонком переводе. «Баллада о солдате», например, или «Летят журавли». Они понятны и так.
- Не думали вернуться в Россию насовсем?
- Мне кажется, сегодня исчезли сами эти понятия: уехать или вернуться. Сегодня человек может спокойно жить в обеих странах. Мне и там нравится, и тут. Работать в России мне интересно.
- В чем главное отличие Америки от России сегодня?
- Для человека кино, особенно для молодежи, разница незначительная. Я даже думаю, что возможностей сегодня в России больше, чем в Америке. В России разрозился настоящий кинематографический бум. Есть деньги и потребность среди зрителей смотреть новое кино. Так что кинематографисты сегодня здесь нужны больше, чем там.
