Мы с вами, считай, все родились и выросли в Нью-Йорке: прекрасно знаем, что между небоскребами там летает человек-паук, в местных кофейнях заседают сериальные друзья, по улицам носится Кэрри Брэдшоу в босоножках от Мануло Бланик, а Эмпайр-стейт-билдинг — любимая пальма для Кинг-Конга… Поэтому, когда сам оказываешься посреди этих каменных джунглей, кажется, будто шагнул на экран и вокруг матрица, — ощущение нереальности в Нью-Йорке тебя не покидает.
Пятиэтажные домики в Бруклине напоминают наши хрущевки. Посреди этого бедного квартала два бетонных заграждения, между которыми открывается дорога, разделенная на две полосы: слева нарисован человечек, справа велосипед. По старейшему подвесному Бруклинскому мосту можно совершить километровую утреннюю пробежку в район будущего — на Манхэттен. Спустя пару кварталов я вышла к реке Гудзон и прошла через арочные ворота с паутиной из стальных канатов, которую мог бы сплести разве что Человек-паук. Забавно наблюдать через нее, как на тебя надвигаются небоскребы по мере приближения к противоположному берегу.
Внизу по автомобильной дороге носятся дорогие иномарки, а по реке на всех парусах гоняют американские миллионеры на собственных белых яхтах…
Нью-Йорк разделен на несколько бедных и один богатый район. Все туристы ходят по Манхэттену, задрав голову вверх — небоскребы здесь растут лесенками, и нет ни одного похожего друг на друга здания. И главное, что на их фоне совсем не чувствуешь себя мелким. На улицах повсюду переходы и пробки из желтых такси — иметь собственный транспорт местным жителям уже давно стало не выгодно.
Я ныряю в подземку. Толстая негритянка в кабинке мотает головой и пучит белки глаз, но ни в какую не продает билеты. За два доллара проходку выплевывает специальный автомат. Карта метро куда запутанней, чем в у нас (наверное, проще разобраться в местной канализации по мультикам о черепашках-ниндзя). Впрочем, обстановочка мало чем отличается от их среды обитания: потолок протекает, с грохотом и искрами приходит изрисованный граффити вагон. Я села на ветку до Брайтон-бич, чтобы увидеть, как русские эмигранты прижились на земле янки, но мой поезд взял, да и проигнорировал эту станцию… Потом выяснилось, что в местном метро несколько параллельных линий, обозначенных буквами. Из вагона в вагон здесь можно перейти через дверь по маленькому мостику: я с ужасом увидела в темноте белый балахон… Но при свете у привидения оказалась черная голова. На пустынных станциях вообще входили только китайцы, русские и африканцы.
Последние вели себя вызывающе: подпрыгивали, били себя по ляжкам и бормотали рэп себе под нос.
На шумной центральной улице, Бродвее, пахнет асфальтом и близостью океана. В каменных джунглях не встретишь ни одного деревца, поэтому для свидания с природой местные жители отправляются в Центральный парк. Стремясь сохранить этот оазис, ньюйоркцы даже не ходят по газонам (хотя менты за ними не следят!). Они стелют вдоль асфальтированной дороги коврики и на них отдыхают, словно беженцы: кто жует скромный ланч, кто читает книжку, а кто спит, свернувшись калачиком… Я шла мимо них по дороге около часа, пока не наткнулась на небольшое грязное озеро, обнесенное сеткой: по нему, среди банок из-под колы, скользило несколько лодок… Моя прогулка по парку завершилась культурным шоком у главного озера, которое и вовсе оказалось окружено стальным забором. Я так и села на лавочку, с которой открывался вид на природу за решеткой.
Нагуляв аппетит, я вернулась на шумные улицы и решила перекусить в “Макдоналдсе”. Посетителей там почти не было: несколько жирных негритянок зажевывали огромные гамбургеры и закусывали их картошкой фри из гигантского бумажного пакетика. Модели Манхэттена давно пропагандируют “салатное” питание, и считается, что в центре толстяков почти нет. У меня же создалось впечатление, что каждый третий здесь толст до неприличия.
Американцы заплывают жиром в самых неожиданных местах — например, на затылке. Да и пища не отличается ни вкусом, ни разнообразием: даже в ресторанах Рокфеллер-центра подают все те же бургеры.
В общем потоке прохожих я дошла до Эмпайр-стэйт-билдинг — самого высотного здания Нью-Йорка в 108 этажей. Посетители гуськом заходили в лифт: кабина взметнулась по зданию вверх со скоростью звука, аж уши заложило. На смотровой площадке, обнесенной железным ограждением, гуляли ветер и куча туристов. Остров Манхэттен напоминал корабль, стоящий на причале у Гудзона. А Центральный парк сверху оказался правильной прямоугольной формы. Такая цивильность восхищала и навевала скуку одновременно.
Спустившись с верхотуры, я поспешила на причал, откуда отходит паром до матери американской демократии — статуи Свободы. Чтобы пройти к постаменту, пришлось оставить все сумки и мобильники в камере хранения.
Внутри пьедестала вместилась расчлененная копия памятника в натуральную величину — типа музей: факел, лицо (ой, страшна!), нога железной леди (не мой размерчик). По лифтам (а некоторые экстремалы по лестнице) мы поднялись к подножию статуи, откуда был прекрасно виден Манхэттен.
По пути обратно паром заезжал на остров Эллис, через который проходят все эмигранты, что явились сюда за исполнением американской мечты. В музее эмиграции стоят автоматы с экранами, куда можно ввести имя родственника и узнать, когда тот поселился в Америке. Я напечатала: “Савелий Крамаров и Сергей Довлатов”, но автомат не выдал мне ни фига про этих русских деятелей-эмигрантов.
Нью-Йорк называют городом, который никогда не спит. А к вечеру он, похоже, окончательно просыпается: в два часа ночи на Тайм-сквер народищу больше, чем в московском метро в час пик. Рекламными экранами-аниме небоскребы здесь завешаны с ног до головы… Стоят здесь только все те же желтые такси — в пробке. Я вытянула руку и тормознула велорикшу, села в кабинку на двоих. Водитель повернул ко мне лицо и оказался двойником Кристоффера Ллойда: “Куда едем?” “Назад в будущее”, — засмеялась я. “Док”, понимающе подмигнул и принялся вилять среди диковинных машин вдоль сверкающих огнями улиц.
