Анатолий Смелянский: “На Патриарших мы живем, как в Нью-Йорке”
Не слезая с дивана, прослушать курс гарвардских лекций от ректора Школы-студии МХАТ Анатолия Смелянского могут с недавних пор зрители канала “Культура”, где идут циклы его программ о русском драматическом театре. Но с Гарвардом Анатолия Мироновича связывают, оказывается, не только профессиональные, но и кровные связи. О закулисье собственной жизни Смелянский рассказал корреспонденту “МК-Воскресенья”.
Михалков прописал в Москве
— Я действительно до 33 лет жил в своем родном Нижнем, потому что в те годы попасть в Москву было сложнее, чем уехать навсегда в Америку. Нужно было доказать, что ты нужен конкретной отрасли советского хозяйства! Помог Сергей Владимирович Михалков. Руководитель Союза писателей был тогда никак не меньше министра в советской табели о рангах. Вот он и попросил за меня. Так в 1975 году, в критическом для мужчины возрасте — в 33 года — я перебрался в столицу…
— После разрешения вам сразу дали квартиру?
— Нет! (Смеется.) Я просто получил право здесь жить! Квартиру в Москве мы выменяли у случайной старушки, с которой моя жена Таня вместе ехала в поезде Москва—Горький. Старушка разоткровенничалась, что едет искать обмен в Горьком, на что жена сказала: “Так вот же обмен — это я!”
А бабулька оказалась такого крестьянского склада, деловая: “А люстру мне оставите?” Жена: “Да”. — “А холодильник?” — “Оставим!” — “А мебель?” — “Все вам оставим!” И, отдав ей свою новую двухкомнатную квартиру, которую только-только получили, мы оказались в совершенно ничтожной дыре у кольцевой дороги.
— И долго вы там мучились?
— Буквально через пару месяцев мы съехали! Театр Советской Армии, куда меня пригласили завлитом, оказался необычайно щедрым, и буквально к концу испытательного срока мне дали квартиру на пол-Москвы ближе — на Хорошевском шоссе.
Но зато теперешнюю свою квартиру на Патриарших в конце 90-х я купил сам. Представьте, прямо наискосок от подъезда та самая дорожка, где председатель Массолита Берлиоз объяснял поэту Ивану Бездомному, как тот неправильно написал поэму о Христе. Так закольцевалась жизнь.
Ночная жизнь богемы
— Мне было все равно, куда уехать с Хорошевки, где я прожил больше двадцати лет! У меня там был сосед-афганец, который, напившись, ложился у меня под дверью. И каждый раз приходилось через него перешагивать.
Но опять спасла моя жена — увидела в газете объявлений, что продается квартира на Патриарших! Оказалось, это не только самый красивый особняк на прудах, но его и строил родственник Станиславского, там проживал приятель Булгакова, и Михаил Афанасьевич сюда захаживал.
Квартира по нынешним меркам небольшая, но с просторной гостиной, высокими потолками, метровой толщины стенами, поэтому полная звукоизоляция, тем более окна выходят во двор на цветущие яблони. И это в ста метрах от Садового кольца!
— На этот раз с соседями повезло?
— Патриаршие — это такой российский Гринвич-Вилладж: есть в Нью-Йорке замечательное место, где проживает артистическая богема и где можно выйти на улицу, не боясь получить по голове. Я иногда выхожу погулять в 12 ночи или даже позже. И если поздно вечером зайти в местный супермаркет, то, будьте уверены, непременно кого-нибудь из театральных людей встретишь. Там вроде клуба такого между прилавками.
Оля Остроумова, Михаил Державин, младший Ширвиндт, Рената Литвинова, которая у нас в Художественном театре играет Раневскую (она живет в Трехпрудном), Сергей Соловьев. Иногда Сережа Шакуров забегает, всегда спешит, у него ребенок маленький. Михаил Мишин, сатирик-остроумец, иногда появляется.
Обсуждаем, что происходит в стране, что происходит в театре.
Нахальное письмо
— Я Булгаковым стал заниматься в начале 60-х, когда он еще не был легендой или мифом, как сейчас. Я писал курсовую по этому тогда малоизвестному писателю, узнал, что жива его вдова, и написал ей…
— Как же вы ее нашли?
— Через адресное бюро московское. Получил ответ, что Елена Сергеевна Булгакова, 1893 года рождения, живет на Суворовском бульваре, дом такой-то, квартира такая-то… Я ей написал на вырванной из тетрадки в клеточку страничке. Не думаю, что ей было приятно держать в руках такой послание! (Смеется.)
Елена Сергеевна прислала мне ответ в длинном “заграничном” конверте, которые ей доставляла из Парижа родственница, на прекрасной бумаге, она обращалась ко мне, 22-летнему, “многоуважаемый Анатолий Миронович” и предложила приехать.
“Дорогой, принеси тапочки!”
— Елена Сергеевна преподала мне некоторые простые уроки, которые остались на всю жизнь. Когда я послал ей первую свою статью о Булгакове, чудовищно напечатанную одним пальцем на “Ундервуде”, купленном на барахолке, она через некоторое время вернула мне мою работу, перепечатанную на прекрасной бумаге, с выдержанными полями и без единой помарки.
Она была человеком иного времени, других навыков жизни. Однажды она путешествовала на теплоходе по Волге. И когда ее спросили о впечатлениях, то с чувством легкого изумления сообщила: “Все неплохо, только вот по утрам подают котлеты с макаронами”.
— А каким был ее быт?
— В ее маленькой двухкомнатной квартире проживала еще собака огромная, лендлорд. Кажется, из тех, что сторожат овец в Шотландии. Звали его Булат, и Елена Сергеевна разговаривала с этим Булатом, как с человеком: “Иди, дорогой, принеси тапочки”, — и он приносил. А потом сидел с нами за столом, когда обедали. (Смеется.) Был при этом вровень со мной! Совершенно человечек!
Иногда Елена Сергеевна рассказывала о тех, кто приходил в дом. “Вот был до вас Александр Исаевич Солженицын. Очень внимательно изучал письмо Михаила Афанасьевича Правительству СССР. Как на нем лагерь отразился, я впервые поняла за обедом. Он не оставлял ни одной крошки!”. Она была связана с людьми “Нового мира”, с Твардовским, Лакшиным, Симоновым, Лотманом и многими “мхатчиками”, как их называли в этом доме.
“Выгнал жену с работы”
— В Гарварде — в нашей совместной с ними аспирантуре. Раньше очень много читал лекции в разных университетах мира, но в последние 8 лет сузил этот круг.
— Ваша супруга, Татьяна Николаевна, тоже связана с театром?
— Таня в Школу-студию МХАТ пришла намного раньше меня — в 1976 году! К моменту переезда в Москву она уже была кандидатом философских наук. Таня очень много лет заведовала кафедрой философии в Школе-студии, и, конечно, трудно так говорить о своей жене, но была, мне кажется, одним из любимых педагогов Школы!
А когда к власти пришел я, то, зная психологию страны, решил, что ей лучше всего уйти. (Смеется.) Боялся, что через жену ректора начнут нажимать на самого ректора. А мне посредники были не нужны.
До сих пор она меня иногда упрекает, что я разрушил ее social life. Но, мне кажется, Таня привыкла к свободе, и я даже немножко завидую ее образу жизни. Просыпается утром, идет в какой-нибудь книжный магазин, покупает замечательные книжки. Отчитав их, раздает приятельницам или дочке летом, когда мы все воссоединяемся в американском Кембридже.
Семейные связи с Гарвардом
— Ваша дочь Юлия живет в Америке?
— Дочь работает в Гарварде много лет, до того работала на Бродвее. Она театральный менеджер, хотя вообще-то историк искусства по образованию, закончила отделение истории искусства в МГУ, а потом — аспирантуру Йельского университета. Но она совершенно не оторвана от русской культуры.
— А внуки имеются?
— Нет, к сожалению! В Америке с этим не торопятся. Так что надежды еще есть!
— Часто с дочкой общаетесь?
— По телефону — ежедневно. А потом три месяца в году я преподаю в Штатах — так что там мы рядом с ней. И в Москве она появляется несколько раз в году.
Водитель троллейбуса
— Вы машину водите?
— Уже нет. Езжу на служебной машине, а по возможности хожу пешком. Несколько лет водил “Жигули”, но бросил это дело. Я старался никого не обгонять, не перестраиваться, короче, ездил как троллейбус. За что постоянно подвергался страшным оскорблениям. К тому же Таня не очень верила в мои водительские способности, сидела сзади с закрытыми от ужаса глазами, чем выводила меня из равновесия.
Поэтому “Жигули” пришлось продать. Этим летом хочу в Бостоне восстановить свои шоферские навыки, но ездить буду только за границей.
— Вы и отпуска проводите в Бостоне?
— “Отпуск” для меня — это смена деятельности. Мой единственный отдых — прогулка по Патриаршим, по Спиридоновке, по Трехпрудному. И больше всего я боюсь пенсионного статуса.
“Любимчикам накидываю стипендию”
— У вас есть любимчики среди студентов?
— Да, но они об этом не знают. (Смеется.) Любимчики — это те, в кого влюбляюсь, когда они на сцене. А поощрение можно придумать. Недавно мы были в Нью-Йорке: студенты курса Кости Райкина представляли Школу-студию в артистическом центре Михаила Барышникова. Великий артист сидел рядом со мной, и я смотрел на наших ребят как бы его глазами и гордился ими.
— Вы готовите себе преемника?
— Да, об этом надо думать. Раз уж пошла такая тенденция в стране. (Смеется.) Я считаю, что будущее надо готовить.
За этим столом 14 лет сидел Олег Табаков, а до него в этом кабинете много лет был “папа Веня” — легендарный Вениамин Захарович Радомысленский. Очень важно, чтобы дело перешло в руки человека, который его не разрушит, а такое тоже бывало.
Мы работаем в паре с Табаковым — и в театре, и в школе. Получили президентский грант. Недавно один коллега сетовал, что вот, мол, гранты даются избранным и сильным и не достаются слабым. И привел кавказскую пословицу, что дождь проливается только над озером. А я подумал: а если дождь будет проливаться равномерно — и над озером, и над пустыней, где ничего не растет, то мы и озера уничтожим, и пустыню не оживим.
