Живу я в замечательном пригороде славной культурной столицы нашей родины. Изумительная зона. Только вот замечательный наш район все больше начинает напоминать помойку. Народ не утруждает себя тем, чтобы фантики-окурки-обертки в урну кидать — отходы пестрят по обочинам дорог.
Но далее речь пойдет об отходах иного рода. Шесть часов вечера, тепло, светит солнце, замечательный день. Идем — я и две мои приятельницы — по тропинке а-ля тротуар вдоль дороги. На пути нашем вдруг возникает молодой парень в клетчатой толстовке. Стоит себе к нам спиной, мочится.
Приятельница моя делает ему замечание: "Что ты себе позволяешь? Устроили и помойку, и сортир в центре, можно сказать, жилого массива. Белый день, люди ходят". А надобно сказать, что мы дамы не первой молодости — всем около сорока.
Тут юнец заявляет: "Вы, старые кошелки, должны радоваться, что вам молодые организмы демонстрируют, полюбуйтесь, тетки на мой… разрешаю!" Ну, естественно, реальный текст я смягчила. Слов ненормативных было больше.
Моя приятельница, дама исключительно интеллигентная, реагирует моментально и произносит фразу: "И где вы, молодой человек, прячете то, что вы называете (слово из трех букв) и на что надобно любоваться? А… вижу… это нечто очень хлипкое и совершенно вам ненужное. Я могу помочь — оторвать это двумя пальцами в момент, и далее, по жизни, оно вам не будет доставлять подобных неудобств".
Я, честно, такой прыти от своей приятельницы не ожидала. Далее идет длинный, бессмысленный и нецензурный текст юнца, озверевшего от произнесенной моей подругою фразы. Мы под его монолог тихо и мирно удаляемся в нужном направлении — прогулка-таки.
Проходим метров триста, рядом с нами останавливается небольшая иномарка, из которой выскакивают четыре молодых человека. Одного из них мы узнали — тот самый… Толстовка запоминающаяся — клетчатая. Ну, начинают приятели с того, что мы должны перед молодым человеком "чисто конкретно извиниться" за унижение его физических достоинств, что иначе будет хуже. И что вообще, в следующий раз, при встрече чуть ли не книксен выделывать, ибо пацаны они особые — сержанты милиции, студенты милицейских заведений, и вообще, папаша обиженного — начальник какого-то там отделения.
Тут моя словоохотливая приятельница произносит:
— Ну да… Понимаю… Теперь — понимаю.
— Что ты понимаешь, кошелка? Что уважать нас надо? Те удостоверение показать для ясности? — заявляет один из "пацанов". Приятельница продолжает:
— Мусорите, мочитесь где попало. У вас и удостоверения на то имеются специальные. И я понимаю теперь, почему таких как вы в народе называют "мусорами".
Юнцы вконец звереют, кричат, что способны привлечь нас за "оскорбление органов" и что теперь мы должны просить прощение и за юнца, и за униженные органы вообще. Мы стали уверять, что органы тут ни при чем, что милиционеры — это одно, а "мусора" — другое, и не мы виноваты в том, что парни выбрали для себя позицию в группе "мусора".
Дискуссия продолжалась до тех пор, пока в двух метрах от нас не возник супруг моей "молчаливой" приятельницы с двумя товарищами (она с ним связалась по телефону, пока мы беседовали). Мужики солидные, тяжелой весовой категории. Юнцы притихли, отошли к своей машине. Усаживаясь, "пострадавший" произнес что-то типа: "Мужики, научите своих баб фильтровать базар, в следующий раз могут не простить!"
За что прощать, кого прощать – непонятно…
