Наш корреспондент пообщался с офицером спецназа ГРУ (по понятным причинам его фамилия не называется), который рассказал об особенностях работы. Кстати, сразу после интервью наш собеседник вновь отправился в командировку — по оперативной информации в ближайшее время на российский Кавказ собираются вернуться около трехсот граждан, воевавших в Сирии...
— Сколько человек в вашем коллективе и как происходит процесс формирования группы?
— Обычно группа состоит из двенадцати человек. Три отделения по четыре специалиста. Для максимально слаженной работы важнейший момент — психологическая совместимость. Коллектив должен быть тщательно подобран. Как правило, все знают друг друга много лет, дружат семьями. Новичков вводят в группу поэтапно, после продолжительных проверок и тестирований. Если взять психологический портрет, то все мы — оптимисты, люди с хорошим, но своеобразным чувством юмора и здоровой долей цинизма. И в нашем подразделении абсолютно все верующие. Перед каждой командировкой посещаем православный храм и получаем благословение. Потому что есть четкое осознание, что каждая командировка может стать не крайней, а последней.
— Как вы проводите время накануне боевого выхода? Наверное, мысли кишат в голове, не дают уснуть...
— Когда впервые — волнение есть. Но потом проходит, занимаемся кто чем, кто спортом, кто книжку читает, кто фильмы смотрит. Кстати, у нас традиция, как у космонавтов — они перед полетом в космос смотрят «Белое солнце пустыни», а мы... Нет, не могу рассказать. Военная тайна. Так повелось с чеченских времен. Есть и табу — алкоголь. Это ни в коем случае, за несколько суток наступает сухой закон. Если кто-то из группы выпил — на задачу не возьмут. Там нужна молниеносная реакция.
— А откуда пошел этот прикол про «попрыгали, поехали», когда перед выходом на задачу, уже полностью экипировавшись, вся группа начинает подпрыгивать на месте?
— Косим под противника — кто не скачет, тот москаль. Шутка. Эта фишка у разведчиков еще с Великой Отечественной войны. Проверяем, чтоб ничего не звенело и не брякало.
— Есть ли среди вас суеверные люди? Может быть, существуют какие-то особые приметы?
— Не сказал бы, что мы уж такие суеверные, скорее у каждого свои приметы. Я, например, по три раза перебираю свой рюкзак, каждую вещь, каждую детальку тщательно просматриваю, собираю-разбираю рюкзак — так и время проходит, и спокойнее становится. Хоть и подыматься на задачу примерно около двух часов ночи, нужно пару часов поспать. Как правило, все действия начинаются с трех до пяти утра — время, когда человеческий организм наименее активен и наиболее уязвим.
— Как вас доставляют на место проведения задачи?
— Это зависит от самой задачи. Если разведывательно-поисковая в горах, то до определенной точки на «вертушке», а дальше пешочком. Как выбросили, дальше сразу охранение со всех сторон, связист координаты в командный пункт передал — и пошли работать. Выделяется головной дозор, «троечкой» идут, за ними пулеметчик, гранатометчик, затем командир группы, сапер, радист, в конце тыльный дозор — те, кто прикрывает группу. Есть особый порядок в группе спецназа, который отличается от группы обычной войсковой разведки. Ведь мы, по сути, сами диверсанты, но свои, вежливые.
— На каком расстоянии друг от друга передвигаются спецназовцы?
— Зависит от местности, но на расстоянии не менее зрительного контакта и не более дальности эффективности огневой поддержки. По степи или полю — это до трехсот метров примерно, в лесу намного меньше — метров 30–50. Ночью, соответственно, все расстояния сокращаются. В случае привала отдыхать может только одна треть группы, остальные ведут наблюдение, меняются.
Вообще в таком режиме по медицинским показаниям можно существовать не более трех суток, потому что после этого наступает ощущение пофигизма — накапливается усталость и ты начинаешь воспринимать ситуацию как нормальную и понемножку «залипаешь». Но на деле, конечно, никто на это не обращает внимания, и ходим мы столько, сколько скажет руководство, а не врачи.
— Кто за что отвечает в вашем коллективе и чем вы вооружены?
— Вот чем вооружены, как раз зависит от, так скажем, обязанностей. У нас очень мудреное штатное расписание, чтобы враг не разобрался. И мы заодно... Шутка. У каждого есть личное и индивидуальное оружие. Личное: у пулеметчика — пулемет, у снайпера — винтовка, у гранатометчика — гранатомет, у сапера — минно-взрывные средства, у старшего разведчика — бесшумное оружие и так далее. Но это все варьируется. А индивидуальное оружие — это пистолет Макарова, ПМ модернизированный, пистолет Ярыгина или Стечкин. То есть каждый берет длинный и короткий ствол...
— У вас же есть специальные знаки, с помощью которых вы общаетесь?
— Да, похоже на сурдоперевод, целая азбука. Но помимо всего прочего в каждой группе есть и свои персональные знаки оповещения. Говорить-то, а тем более кричать нельзя, режим тишины.
— Что ты больше всего не любишь в своей работе?
— Плохую погоду и тяжести. Говорят, что отвратная погода для разведчика — удача, поскольку противнику тоже некомфортно, но это только так говорят. Все не любят плохую погоду. Еще и расстояния, как правило, большие, тащишь на себе по 30 килограммов и думаешь: «Что я тут забыл и когда это закончится»... Если выход совсем продолжительный, то иногда и по сорок кило на тебе, провизия, шмотки, оружие, боеприпасы. Но самая засада — это когда они на задаче по каким-то причинам не пригодились и нужно их тащить еще и назад...
— Еще, наверное, не нравится то, что помыться нельзя?
— Да что помыться! Иногда даже умыться не получалось, лежишь где-то на высоте в траве или сугробе, кругом за сотни километров никого, кроме «духов»... Хорошо если ручей есть — можно умыться, а тело помыть... Зачем? Грязь, когда налипает долго, потом сама отваливается. Шучу.
— А питаетесь как?
— Опять же зависит от задачи. Бывают ситуации, когда нельзя даже газовый примус использовать, тогда сухпаем перебиваемся, шоколадками.
Однажды в Чечне выходили на трое суток, а застряли на три недели. Вышли в октябре, получается, хорошо хоть свитер закинул в рюкзак, а вернулись уже в ноябре — в Чечне хоть и теплее в это время, но ночью все равно были заморозки и шел снег.
Не ели по двое суток, яблоки какие-то с деревьев срывали, короче, помучались, в том числе и с желудками. Затем мы все-таки добрались до лагеря мотострелков в Дарго, нам выделили на всех одну прохудившуюся палатку, с дырами наверху и без пола, разломали ящики деревянные, побросали на пол и рухнули спать.
Один наш деятель снял пояс с АПС (пистолет Стечкина) и повесил его на палку по центру, которая упирается в крышу палатки. Ночью он упал и выстрелил. В лагере началась паника — выстрелы в тылу! У нас никто не проснулся даже, один сквозь сон пробормотал: «Ты че творишь?», — хозяин Стечкина тоже сквозь сон: «По мышам стреляю», — а в ответ «Че, не мог взять ППС?» (пистолет Стечкина с глушителем). После такого трехнедельного марафона уже перестаешь реагировать на что-либо...
— Черный юмор...
— Это не черный. Черный, когда под минометный обстрел попадаешь, бежишь что есть сил, кричишь товарищу, который отстает: «Беги, братишка, беги, сейчас эта мина ноги оторвет — и без ног точно никуда не убежишь»...
— А после возвращения с задачи что делаете?
— Это самое прекрасное ощущение! Мы топим баню, моемся от души, всегда стол накрываем, у нас есть кружка жестяная литровая, наливаем в нее водку — и каждый, передавая друг другу, говорит тост. Вспоминаем смешные моменты, подкалываем друг друга. Серьезный разбор полетов проводим на следующий день. В такие моменты понимаешь, насколько любишь свою работу, Родину, семью. И когда долго не испытываешь этого, тебя тянет на адреналин и хочется испытывать все эти лишения.
