«Адвокат не может портить отношения с властью, особенно в рабочее время»
— Ваши политические взгляды отражаются на вашей адвокатской деятельности?
— Я не буду отрицать, что политику я люблю и даже состою в партии (КПРФ), но это скорее развлечение, у каждого есть хобби, кто-то значки собирает, кто-то на горы забирается, а я вот в выборах участвую, но основная работа у меня, конечно, адвокатская. И в рабочее время у меня нет никаких политических предпочтений, за это меня многие и ценят. Любого гражданина Российской Федерации я готов защищать.
— Вы согласны с тем, что «болотное дело» и «дело «Анатомии протеста-2» в итоге дискредитируют власть, а не оппозицию?
— Я уже не раз замечал, что наши вожди, и, в частности, сам Путин, не владеют полнотой информации по делам и получают только одностороннюю точку зрения из одного источника. Из-за этого они принимают неправильные решения, за которые приходится отвечать перед мировым сообществом.
— То есть вы действительно считаете, что Путин просто не обладает полной информацией по этим делам?
— Да, и если бы эта информация у него была, представленная разными источниками, многих проблем удалось бы избежать. Кстати, если что, мы готовы представить ему все, что необходимо с нашей стороны.
— Представляю, какие начнутся истерики из-за того, что адвокат Аграновский «пошел на сотрудничество с властями»...
— Что значит «пошел на сотрудничество»? Адвокат не может портить отношения с властью, особенно в рабочее время. Моя задача — просить. Я прихожу в суд, где кто-то из судей может мне нравиться, кто-то активно не нравится, но я должен сделать так, чтобы они меня услышали. С присяжными это немного проще, с судьями чуть сложнее, но во всех судах я проситель. Разговаривать с позиции силы адвокат не имеет возможности.
— В связи с этим не могу не спросить: как вы можете оценить работу адвокатов Pussy Riot?
— Обсуждать работу своих коллег, конечно, неэтично, и я не буду никого ругать, к тому же я не участвовал в процессе и не могу знать всех обстоятельств дела, чтобы полноценно судить о работе адвокатов. Но мне видится, что, если бы дело не приобрело такой широкий общественный резонанс, вместо «двушечки» им бы влепили «пятерочку».
— Неужели?
— Я думаю, да, хотя изначально это дело не стоило выеденного яйца. У них же были акции гораздо более жесткие и были аналогичные той, за которую их осудили — в Елоховском соборе, но после какого-то момента именно эта акция стала причиной уголовного дела.
— Как вы считаете, почему так случилось?
— Мне иногда кажется, что с помощью некоторых уголовных дел власть и самого президента хочет дискредитировать, выставить их перед всем миром такими «сатрапами». И, к сожалению, это часто получается, хотя я застал еще другие времена. Например, дело 40 нацболов. Когда их арестовали и посадили, общество было в шоке, говорили: «Какая жестокость», клеймили режим, но когда их в зале суда начали освобождать и это показывали по всем федеральным каналам, действие было обратное. Несмотря на то что они отсидели год, их освобождение продемонстрировало, что государство может быть не только жестоким, но и великодушным.
— И как же власти стоило, по вашему мнению, поступить с обвиняемыми по «болотному делу»?
— Для поддержания своего имиджа власть должна быть не только жестокой, но и великодушной. С ребятами, проходящими по «болотному делу», совершается огромная ошибка, и не потому, что они такие ангелы, а сотрудники полиции, не дай бог, плохие. Произошел инцидент, который по меркам европейским и американским — ничтожный. Таких там происходят тысячи, и совершенно прав Путин, когда говорит, что там полиция действует более жестко. Это действительно так, но потом нет этих страшных показательных процессов, которые длятся годами. «Болотным делом» мы провоцируем упреки со стороны стран, которые принято считать цивилизованными. Можно не обращать на это внимания, как делает Белоруссия или делал СССР, но мы же претендуем на определенное качество международных отношений.
С демонстрантами принято обходиться гораздо менее жестко и больше им позволять. Я даже скажу, что, если им позволить промаршировать или даже появиться в телеэфире, ничего страшного не случится. Вот вернемся к Путину: многие критикуют его недавнюю пресс-конференцию, а мне понравилось. Звучало много острых вопросов, порой переходящих в хамство, он на них отвечал, и государство не рухнуло. На что-то отвечал лучше, на что-то — хуже, но было видно, что это нормальный живой человек.
«Главная проблема Развозжаева в том, что он оказался не в то время и не в том месте»
— Как вы думаете, чем закончатся дела против оппозиции?
— Я надеюсь, что эти процессы закончатся небольшими сроками, иначе мы получим ярко выраженный обратный эффект. Никого этими сроками не напугать, но дискредитация государства будет огромная. Раньше нацболов сажали, а теперь выясняется, что и сажать-то их особо не за что. Лимонов публикуется в прессе, и некоторые теперь заявляют, что он чуть ли не «ставленник режима». Так что в случае с «болотным делом» и его фигурантами через несколько лет картина может быть такой же.
— Многие сейчас обвиняют так называемых лидеров Болотной в том, что они не оказывают достаточной поддержки ребятам, которые находятся в заключении. Вы, как человек, знающий это дело изнутри, с таким мнением согласны?
— Я даже не знаю, какую поддержку они могли бы оказать. Депутат Илья Пономарев официально поручился за Владимира Акименкова, Сергей Удальцов обратился ко всем с открытыми письмами. Устраивать кампании в прессе?.. Так это, может, наоборот, навредило бы. У меня лично к «лидерам Болотной» претензий нет. Я считаю, что в этом деле на первый план нужно выводить гуманитарный аспект, а кричать о том, кого нужно «отправить на нары», лучше уже на свободе. Важно, например, что мой подзащитный Ярослав Белоусов — студент МГУ, политолог, у него малолетний ребенок и на одном глазу зрение минус 10, а на другом — минус 6, что у Владимира Акименкова такие тяжелые заболевания. И это нужно сопоставлять с обвинениями, которые им предъявлены.
— Давайте поговорим о другом вашем подзащитном. В чем главная проблема Леонида Развозжаева, который из рядового оппозиционера вдруг превратился в участника «антигосударственного заговора»?
— Главная проблема Развозжаева в том, что он оказался не в то время и не в том месте. Надеюсь, он на меня не обидится, но он, мягко говоря, не является лидером оппозиции. Несомненен тот факт, что в Киеве его похитили, и это вывело его дело на уровень международного скандала, он сам в этом не виноват. Следующий скандальный момент, что его незаконно вывезли в Иркутск. Конечно, есть еще один аспект. Левая оппозиция, как говорят в американских фильмах, «не самые плохие парни в этой компании», а взялись почему-то за них. Нелепость обвинений при этом очевидна.
— Так почему, по-вашему, взялись именно за левых?
— Есть целый ряд моментов. Во-первых, левая оппозиция в народе популярна, она ставит целый ряд понятных людям вопросов — ЖКХ, цены, доступность образования и так далее. Во-вторых, у левой оппозиции нет того, что на жаргоне называют «крыша», и на ней можно отыграться в назидание тем, к кому подобраться не так просто.
— Как же множащиеся дела против Алексея Навального?
— Я не думаю, что это приведет к его аресту, более того, пока это способствует только росту его популярности. Все эти дела скорее ведут к раскрутке оппозиции, я наблюдал это еще в процессе с нацболами. Из малоизвестной сектанского типа партии они стали знаменитыми на весь мир. То же самое происходит сейчас, и, разумеется, возникает вопрос, на который не так просто дать ответ. Это происходит по глупости, случайно или умышленно? Я не знаю. Возможно, и так и так.
— Некоторые мои источники утверждают, что Константин Лебедев, который сейчас находится в СИЗО по тому же обвинению, что и Развозжаев, активно дает показания против своих бывших соратников, вы можете это подтвердить или опровергнуть?
— Я довольно хорошо знаю наш политический бомонд и о Лебедеве раньше ничего не слышал. Никакого общения у меня с ним нет, поскольку у адвокатов подписки о неразглашении и мы не можем даже между собой обсуждать подробности. По косвенным данным я делаю выводы, что у него далеко не все хорошо, поскольку его должны были освободить, но оставили под стражей. А уж по Развозжаеву совершенно очевидно, что у следователей в этом деле не все складывается так, как им хотелось бы, и нужной им информации они от него получить не могут. Его вывезли в Иркутск, явно чтобы чего-то от него добиться.
— Чего именно?
— Это уже надо у них спросить.
— А сам он рассказывал что-то об этом, когда вы виделись с ним в ангарском СИЗО?
— Говорил, но пока я не могу подтвердить эту информацию документально, поэтому не могу называть конкретные имена и фамилии. Леонид сказал, что к нему несколько раз на разных этапах приходили и спрашивали, согласен ли он сотрудничать, также он говорил, что определенные угрозы поступали во время этапирования, пока это все, что я могу озвучивать. Документальные подтверждения есть сейчас только о факте его похищения в Киеве. Это свидетельские показания сотрудника комиссариата ООН по делам беженцев, который видел, как Леонида сажают в автобус. Наши следователи эти документы не стали даже рассматривать, а Европейский суд на их же основании завел дело против Украины и России.
«Мои коллеги иногда занимаются тем, что злят всех подряд»
— Учитывая ваши левые взгляды, как вы находите сравнение нынешнего «закручивания гаек» и репрессий 1937 года?
— В 37-м году методы властей были совсем иные, не только в России, но даже в США и Японии. Страна готовилась к войне, противники государства использовали беспрецедентные методы — взрывы, убийства. Несопоставимы здесь как действия оппозиции, так и действия властей. Принципиальное отличие в том, что сейчас действия против оппозиции не оправданы реальной угрозой, которую она могла бы нести.
— Грубо говоря, если допустить, что показанное в «Анатомии протеста-2» — правда, от того, что Удальцов залезет на колокольню Василия Великого, режим не падет.
— Более того, если допустить, что все показанное в «АП» правда, в этом нет состава преступления.
— На ваш взгляд, запись поддельная?
— На наш взгляд, это — фальсификация, в существующем виде как доказательство ни в одном нормальном суде она не пройдет. Мы будем проводить повторную экспертизу, но наши действия сильно ограничивает подписка о неразглашении. Из-за нее мы не можем привлечь к делу ни одного независимого эксперта, поскольку сначала нужно его показать следователю, он ознакомится со всеми его данными и решит, допускать или не допускать его к материалам.
— Но Развозжаев сам говорил мне во время интервью, что припоминает встречу с неким грузином Василичем.
— Я не могу этого подтвердить или опровергнуть, но сам Таргамадзе факт встречи категорически отрицает. Наш адвокат летал в Грузию и проводил адвокатский опрос, который не приобщен пока к делу.
— А если бы не подписка о неразглашении, многие доводы следствия вы могли бы опровергнуть публично?
— Разумеется. Во-первых, подписка получена незаконно, под предлогом допуска к делу. Речь шла о том, что, если мы ее не дадим, нас не пустят к Развозжаеву в СИЗО, а если бы с ним что-то случилось? Мы не могли рисковать интересами подзащитного. Когда мы с ним увиделись, он был совершенно неадекватен, подавлен. Сейчас его состояние нормализовалось, у меня вообще складывается впечатление, что он человек со здоровой и устойчивой психикой. О том, что ему пришлось пережить серьезное давление и психологические пытки, свидетельствует еще один эпизод. После известия об этапировании в Иркутск у него случился сердечный приступ. Со слов Леонида, его начали запугивать тем, что на записи разговора с Таргамадзе он якобы упоминает криминального авторитета Тюрика и в Иркутске воры в законе за это учинят над ним расправу. Тут у него и случился приступ.
Я вижу, что Следственный комитет ведет по этому делу серьезную информационную кампанию, и, как я уже говорил, создается впечатление, что искаженные данные по нему получает и руководство страны.
— То есть, если бы не подписка, информации по этому делу было бы больше?
— Именно, и мы бы не стали устраивать пресс-конференции или специально пиариться в прессе, но мы бы могли по крайней мере отвечать на некоторые публичные обвинения со стороны Следственного комитета, которые совершенно не соответствуют действительности и формируют ошибочное впечатление о виновности наших подзащитных, а это не так уж и безнаказанно, это нарушение презумпции невиновности. Посмотрите, как пишут на сайте СК: «Получены очередные доказательства причастности таких-то...» На самом деле подобные заявления может делать только суд.
— Каковы, на ваш взгляд, перспективы у «дела «Анатомии протеста-2»?
— Я не склонен говорить, что все будет плохо и всех посадят, при грамотно выстроенной защите ситуация может измениться, и отделаться удастся каким-то компромиссным решением. Мы ко всем компромиссным решениям готовы. Моя задача как адвоката не находить врагов там, где их не было. К сожалению, мои коллеги иногда занимаются тем, что злят всех подряд.
