За щитом Давида

Кардиохирург Давид Георгиевич ИОСЕЛИАНИ — личность в столице, да и за ее пределами, известная. Директор Московского НПЦ интервенционной кардиоангиологии со дня его открытия (и недавний главный кардиолог г. Москвы), д.м.н., профессор, зав. кафедрой Мединститута им. Пирогова. Каково это — совмещать несовместимое, если в сутках 24 часа? Оказалось, это возможно, если «работа — это и образ жизнь, и хобби, и азарт», как сказал сам маэстро. На счету Давида Георгиевича (оперирует с 1984 года) более 7 тысяч операций на сердце и сосудах! Как это происходит...

Вот лишь один день из жизни кардиохирурга Иоселиани.

Такая «малость»: тебе подарили жизнь!

8.00 утра. Уже при исполнении. В столь ранний час Давид Георгиевич уже при делах. Первое, что делает, — просматривает почту. «Рутинная работа, — без радости в голосе скажет он. — Много документов, приказов, распоряжений, в частности, из Департамента здравоохранения Москвы. Все их нужно внимательно посмотреть и на некоторые самому ответить. Вот два письма — из дирекции ЦАО (при Департаменте в каждом округе созданы дирекции: нужно туда приехать и подписать какие-то документы.) Какие-то бумаги расписываю своему заму по экономическим вопросам. Вся эта работа — не самое главное. Главное — операции, как правило, сложных больных».

8.30 утра. «Важно посмотреть истории болезни пациентов, которые идут в этот день на операцию, — говорит он. — В нашем электронном архиве информация о них имеется. Важно перед операцией решить: кому поставить стенты, кому расширить сосуды. Мы ведь — как портные: латаем дыры или конструируем что-то новое».

9.00. В приемной «внеплановый» пациент: настаивает на консультации «лично» у Иоселиани.

9.15. В конференц-зале собираются все замы. Сегодня на повестке — проблемы с ремонтом других учреждений центра. («Этот ремонт у меня вот здесь, — Давид Георгиевич проводит ладонью по горлу. — Во втором здании меняем кровлю, по сути, заново делаем подвал. В восьмиэтажной поликлинике на юго-западе — тоже ремонт. А в Быкове в реабилитационном центре — ремонт частичный, не в ущерб больным».) Дальше — разговор о сложных пациентах. Зам. по экономике докладывает, как прошли торги. «Буквально несколько дней назад одни торги провалились, — комментируется Иоселиани. — В России не перешли на зимнее время, и в компьютерах произошел сбой на час. „Ошибка“ обошлась центру в 7 млн. рублей — не смогли „проторговать“ очень важный расходный материал. Эти деньги могут быть потеряны, так как торги уже прекращены. Головной боли очень много. Но перед операцией я стараюсь оградить себя от негатива, идти на операцию озабоченным нельзя».

10.00. У операционного стола. Квинтэссенция рабочего дня маэстро, конечно, операция. В этот день их две. «Когда вхожу в операционную, полностью отключаюсь от проблем. Мне до лампочки и ремонт, и торги. Здесь моя главная жизнь, мое хобби, мой азарт. В операционной я чувствую блаженство. Когда не иду на операцию, я злой». Действительно в операционной Давид Георгиевич преображается до неузнаваемости: надевает на себя обязательный хирургический комплект: стерильные медицинский халат, поверх него — «свинцовый фартук», шапочку, перчатки, маску, специальные очки. От присутствующих скрыты даже глаза. Хирург здесь бог — ему все беспрекословно подчиняются. Но голос! Голос доктора остался спокойно-вежливым: «Девочки, пожалуйста, подайте»... Больной: «Пожалуйста, дышите. Не дышите». Он не приказывает — просит. А еще — то и дело просит всех выйти за дверь: в это время включают рентген, чтобы видеть, как идет процесс введения в сосуды стентов. Даже операционная медсестра удаляется из опасного места. А хирург остается.

Позже Давид Георгиевич пожалуется: «Вы бы видели мой позвоночник, мою шею, — не позавидовали бы мне. Очень высокая лучевая нагрузка на кости, на хрящи. Плюс весовая нагрузка на плечах из-за свинцовой прокладки в фартуке для защиты от рентгена. А у операционного стола приходится стоять иногда по 5–6 часов. Но я не жалуюсь».

10.10 утра. Первой в операционную привозят тяжелейшую больную. Женщине 76 лет. «Но даже возраст не так страшен, — поясняет Давид Георгиевич. — Многое зависит от состояния сосудов. У больной все сосуды сердца в атеросклеротических бляшках, поражены холестерином. А еще нарушена функция щитовидной железы, что тоже очень плохо влияет на сердце. Играет роль и наследственность, гиподинамия. Но самый высокий фактор риска — диабет. Как видите, полный букет. В совокупности все это для операции — большой риск, я этого не скрываю: неизвестно, как поведет себя само сердце, когда в четырех артериях надо восстановить кровоток сразу в 6–7 сосудах». Сослуживцы и его ученики за ходом операции наблюдают за стеклом — на экране монитора. То и дело у них вырывается: «Супер!». Я тоже вглядываюсь в экран, но ничего, кроме «веточки», сосудов не вижу. Присутствующие пояснили: «Супер» — это когда стент с ювелирной точностью попадает в нужное место в артерии, что удается только истинным профи«.

11.20. Передышка на 15 минут. Время, чтобы помыть руки, инструменты, выпить чашку чая («во время операции теряешь много жидкости, — поясняет доктор. — Наша профессия — не подарок. Кардиохирурги, без преувеличения, жертвуют своей жизнью и здоровьем».

«Если ты не принц Монакский»

11.45. В операционную ввозят второго пациента. Молодой парень: всего 35 лет. «У него врожденный порок сердца (между предсердием и желудочком не должно быть никаких сообщений, у пациента оно есть, — поясняет Давид Георгиевич. — Это так называемый дефект межпредсердной перегородки. Мы активно занялись этим заболеванием, потому что так называемая дырка в перегородке грозит больным ишемическим инсультом (тромбу легче попасть в сосуды головного мозга и в другие жизненно важные органы. Попадет в мозг — случится ишемический инсульт». Операция длится менее часа. Но она тоже уникальная, если... «Если закрываем этот дефект у пожилого человека, то параллельно восстанавливаем и сосуды сердца — ставим стенты. В мире таких операций сделано всего около 30. В нашей стране аналогов им просто нет: мы первые и единственные, — с удовольствием сообщает Давид Георгиевич. — Накапливаем уникальный материал и в 2012 году вместе со швейцарцами и латышами о нем расскажем в Париже на большом форуме кардиохирургов».

Иоселиани уверен: XXI век будет торжеством эндоваскулярной хирургии, практически не будет ни одной области медицины, где бы она не была применима. Такие «точечные» операции в центре уже выполняют и на почках, и на головном мозге. И в лечении рака она будет применима. Сегодня химиотерапия проводится общая, и тяжелейшие препараты убивают не только раковые клетки, но и здоровые. «Думаю, в ближайшей перспективе все болезни, в том числе и рак, будем лечить точечно. Подводить лекарство прямо к опухоли и вводить в нее минимальную дозу препарата. Практически в организме человека нет места, куда бы мы не смогли подойти. Но пока используется всего 5–10% этих возможностей».

А во второй хирургии шла еще одна уникальная для центра операция. У больного ишемическая болезнь сердца и мерцательная аритмия. Это мужчина средних лет. За один раз ему будут делать шунтирование, выполнять процедуру ликвидации мерцательной аритмии и восстанавливать нормальный синусовый ритм. «Сегодня у нас первая такая операция, но, думаю, не последняя, — уверен Иоселиани. — На операции присутствует консультант-электрофизиолог, специально приглашенный нами из Германии».

14.00. У постели больной, прооперированной час назад. Сразу после окончания второй операции Давид Георгиевич направляется в реанимацию.«То, что вы сейчас видели, — такое происходит каждый день, — говорит он. — Остальное рутина».

— Как себя чувствуете? — спрашивает у только что спасенной им больной. — После выписки вам надо очень аккуратно себя вести в плане лекарств, питания, чтобы не прогрессировал атеросклероз. У вас же диабет, да плюс проблемы со щитовидкой, масса других заболеваний. Честно говоря, я даже не думал, что мы сможем вам поставить сразу шесть стентов. Обычно мы это делаем в два этапа — с перерывом на полгода. А сейчас, слава богу, удалось поставить все за один раз. Восстановили работу сразу четырех крупных сосудов.

— А стенты надолго? — еле слышно спрашивает пациентка.

— Если все будет нормально, надолго. Хотя стенты и не идеальные — бывает, что они (в 5–7% случаев) сужаются. Но это не страшно: мы их снова расширим с помощью баллончиков. А вот лично от вас очень многое зависит. Нужна строгая диета. И другие болячки, которые у вас есть, должны быть под постоянным контролем. Особенно следите за уровнем сахара в крови. Только тогда ваше сердце будет справляться со своими функциями.

15.00. За чашкой чая, хинкали и хачапури. Только в своем директорском кабинете Давид Георгиевич, оставаясь еще в голубом медицинском костюме, с удовольствием опускается в кресло. По телефону просит принять заказ на обед «на четверых» (мое возражение, равно как и его замов, не принимается). Как истинный грузин, видно, захотел угостить нас блюдами кавказской кухни и немного передохнуть. Ему это удается: шашлычок на косточке, хинкали, хачапури и многое другое хозяин положения заказывает по телефону («идти на полноценный обед нет времени»). Но долго расслабляться ему не удается: в приемной ждет пациент, пришел просить о помощи «лично Давида Георгиевича». Звонок с Сахалина: «Можно лично к вам приехать на операцию?». Да и секретарь приемной готова доложить план дальнейших обязательных дел директора центра до конца рабочего дня (более десяти пунктов!).

15.10. Звонок из операционной. Давид Георгиевич включает монитор компьютера, высвечивается третья операционная. Врачу нужен совет.

— Там, где зазубрина, и поставьте стент, — советует он хирургу и поясняет: — такая связь у меня с каждой из трех операционных. Есть возможность не только подсказать, если оперирующий врач в чем-то сомневается, но и проконтролировать ход операции. И в случае необходимости вмешаться в процесс. В третьей операционной сейчас хирург тоже устанавливает стент с лекарственным покрытием. Он должен быть установлен технически идеально. И важно, как поведет себя свертывающая система крови больного. Если свертываемость повышена, стент может быстро закрыться. Иногда и сам сосуд ниже установленного стента может измениться, тогда будет плохим кровоток — и вероятность образования тромба резко повысится.

Такое случается, когда пациент после операции нерегулярно принимает лекарства. К сожалению, многие больные, несмотря на все предупреждения врачей, после операции перестают пить лекарства, так как «хорошо себя чувствуют». И тем самым обрекают себя на повторное стентирование. После операции боли действительно проходят, но — это большой обман. Лекарства все равно нужно пить: после операции примерно год, а некоторым рекомендуем пить их пожизненно.

Важно и не переедать, держать свой вес под контролем. Стараться даже похудеть, если вес чрезмерный. И в любом случае — много ходить, заниматься физкультурой: тренажеры, велосипед, плавание. Активность — важнейший фактор профилактики сосудов. Плюс врачебный контроль. Стенты — коварная вещь. Они могут сузиться, но человек сразу этого не почувствует. Только врач может дать оценку их состояния. В стенте происходит так называемое налипание. Клетки могут выстилать стенки стентов и сужать их. Считаю: 50% состояния стентов зависит от самого больного человека. Категорически нельзя после установки стентов курить. А для тех, кто имеет заболевания кроме сердца, обязательно контролировать свое состояние, при диабете — уровень глюкозы в крови. Сама по себе глюкоза отрицательно влияет на здоровье, а для сердца она вредна вдвойне. Никакой врач не будет бегать за тобой и уговаривать питаться правильно, не курить, больше двигаться и т.д., если ты не... принц Монакский.

А что касается врачебного контроля, то мы многое делаем. Через шесть месяцев после операции вызываем больного на консультацию, смотрим, в каком состоянии у него стенты, шунты, сосуды. Также очень важна реабилитация: профилактика до и после операции. К сожалению, в Москве она не очень хорошо организована. Руководители столичного здравоохранения должны создавать хорошие реабилитационные центры, но их практически нет. А если есть, то не соответствуют требованиям времени. Реабилитационные центры для кардиобольных, на мой взгляд, должны быть такими, как сегодняшние фитнес-клубы. Но — под тщательным контролем врачей. Это то, что зависит от нас и от самого больного. Все остальное — в руках Божьих.

15.30. На очереди — два бухгалтера с докладами.

Звонок из приемной. У поступившего больного, оперированного давно и не в этом центре, мерцательная аритмия, но ее амбулаторно никто не снимал. «Это — ошибка врачей, — констатирует Давид Георгиевич. — Попробуем вначале снять проблему без операции».

16.00. Обход тяжелых больных. В этот день Давид Георгиевич посещает трех больных, прооперированных два-три дня назад и ранее, «тех, у кого в диагнозе было что-то необычное».

16.30. Идут другие сослуживцы со своими вопросами, просьбами. Потом — сотрудники из лаборатории с анализами двух тяжелых пациентов, «чтобы назначил лечение и процедуры»; сотрудники — с докладом еще о двух пациентах; врач — с расшифровкой холтера больного, «чтобы поставить поточнее диагноз». А потом — подписание бумаг. Звонок из Московского областного суда — с благодарностью. А надо еще подготовиться к операциям, которые намечены на завтра. «Я смотрю истории болезней этих больных, внимательно изучаю состояние их здоровья, показания исследований». А потом...

17.30. «Потом, как правило, я сажусь и думаю: здесь выпить чашку чая и поесть немножко или сделать это дома, — с улыбкой говорит Давид Георгиевич. — И где-то к шести вечера стараюсь все же уходить. Раньше уходил в 7–8 вечера (после 12 часов работы!). Сейчас я просто физически не могу этого, возраст не тот. (Скажу вам по секрету: Давиду Георгиевичу 68 лет. Но он бодр, работоспособен, спортивен, молод душой. — А.З.).

Философские отступления о медицине, о жизни и... смерти

О своем центре: «В лечении острого инфаркта равных нашему центру нет не только в стране, но, пожалуй, и в Европе».

— Учитывая то, что наш центр работает в области сосудистых заболеваний, без ложной скромности могу сказать: в лечении острого инфаркта миокарда равных нашему центру нет не только в нашей стране, но, пожалуй, и в Европе, — оценивает свою работу Иоселиани. — Ежедневно принимаем по три-четыре таких больных. Они сразу попадают на операционный стол, делаем коронарографию и восстанавливаем кровоток в сосудах. К концу года выйдет под тысячу больных, прооперированных только с инфарктами. Причем смертность от инфаркта среди больных, получивших восстановление сосудов у нас, уже долгое время менее 2%, хотя по России и по Москве она 15% и выше. Объясняю тем, что этим больным быстро была оказана специализированная рентгенэндоваскулярная помощь. Много лет назад мы внедрили (с помощью Департамента здравоохранения Москвы) догоспитальный тромболизис. Тромб, который закрыл сосуд, врачи «скорой» начинают растворять лекарствами уже у постели больного. А дальше за дело берутся наши бригады: устанавливают стенты либо делают шунтирование. В прошлом году за эту работу мы вместе с московской «скорой» получили премию Правительства РФ.

И это только начало. В Москве в год случается примерно 20 тысяч инфарктов, но тромболитики пока вводим 10% больных. К сожалению, это очень дорогие препараты, к тому же 15–20% вводить их просто нельзя. Но остальные процентов 40 больных острым инфарктом миокарда нуждаются в таком лечении. Если руководство нашего города больше будет обращать внимание на эту проблему, то практически все больные, кому нужна срочная помощь, вовремя будут получать эту терапию. Если эти два метода будут использованы, я с полной гарантией могу сказать, что летальность от острых инфарктов будет ниже 8–9%.

О медицине. «К сожалению, в России все новшества внедряются запоздало».

— Я был из тех, кто радостно встретил перемены, произошедшие в стране 20 лет назад. Думал, что и в медицине все будет получше. Многое меняется. Программа модернизации здравоохранения дает нам возможность закупать хорошую аппаратуру. И на расходные материалы выделяют столько денег, что без преувеличения нам нет отказа ни в чем. Но... Сервисное обслуживание современного оборудования в России практически нулевое. Поэтому надо создавать отечественные сервисные фирмы и активно привлекать иностранные. Я, как руководитель крупного центра, могу делать это только через тендер. Но иностранные сервисные службы в конкурсах почему-то не могут принимать участия. Медоборудование на 90% иностранное, и заключать договор на обслуживание надо как минимум на пять лет. Тогда у меня не будет головной боли на обслуживание медтехники.

И второе: в здравоохранении появилось немало проблем, которых можно было избежать, если бы советовались с профессионалами. Сегодня в Москве, как известно, сконцентрирована масса лечебных учреждений: федеральные, муниципальные, городские, ведомственные, частные. И пациенты в столицу едут отовсюду. Но кто знает, что с больными происходит после? Никакой координации нет, хотя пациенты у нас одни и те же. Считаю, необходимо создать координационный совет по здравоохранению в столице, куда бы вошли представители всех этих ведомств. И чтобы совет подводил итоги: где лечат хорошо, где плохо, что нового в нашей области. Я, например, не знаю даже, что происходит в кардиоцентрах Москвы. Возникают спорные вопросы. Координация просто необходима. На шестом Московском гражданском форуме «Общество и власть. Стратегия развития» я, как член Общественного совета Москвы, говорил об этом.

О пациентах. «Женщины подвержены инфарктам реже мужчин».

— Инфаркт миокарда и заболевания сосудов — в основном это болезни пожилых людей. Но абсолютно не редкость, когда к нам попадают пациенты 25–40 лет. Это уже становится правилом. Причина? Россияне стали очень много курить, плюс стрессы, нарушение режима питания и жизни, гиподинамия. Результат: инфаркты и ишемическая болезнь в целом в России резко молодеют. Что же касается пола, могу вас обрадовать: женщины подвержены этим заболеваниям реже, чем мужчины. Видимо, их спасает гормональный фон, который предупреждает ишемию и другие болезни сердца. И слава богу: такие операции они переносят хуже. Правда, после 70 лет разница стирается. К сожалению, российские женщины стали курить почти наравне с мужчинами. На сердце женщин отрицательно влияют и гормональные контрацептивы. Они способствуют нарушению гормонального фона, что влечет за собой проблемы всех других процессов в организме, способствует развитию атеросклероза.

Об отдыхе. «Вместо того чтобы полежать на диване, пишу лекции».

— В этом году в Московском мединституте им. Пирогова мы открыли кафедру под новую специальность — рентгеноваскулярные методы диагностики и лечения. (Я ее и возглавляю.) Очень мало где таких хирургов готовят. Набираем дипломированных врачей, желающих в этом специализироваться. Один-два раза в месяц приходится читать лекции, что тоже нелегко. Совершенно новая специальность, у меня даже не все лекции пока написаны. Подготовка занимает много времени. Ты должен проанализировать все, что есть на эту тему в мире. Халтурить я не умею. Лекции чаще пишу на рабочем месте — удобнее, здесь вся литература по медицине. А иногда и дома, в ущерб отдыху: вместо того чтобы полежать на диване. Оплата? Во-первых, я — совместитель и не имею права работать на полной ставке. Поэтому платят примерно тысяч 10 за весь курс лекций. Но обучение необходимо, чтобы в этой перспективной области появлялись молодые специалисты. Если они не получат сертификацию, не смогут работать.

— Минздрав не озабочен подготовкой таких кадров?

— В этом наша трагедия. Однажды сидим у зам. министра на совещании. Речь — о проблемах со специалистами для сосудистых центров. Я: «Почему вы ко мне не обратились, мы бы и начали их готовить — наш центр один из ведущих...» Он: «Вы — московские, не федерального подчинения» (?!) Я: «А что, мы не россияне?» Вот такое пренебрежительное отношение: «Вы — не наши». Как такое возможно? Мы же все лечим граждан России: и москвичей, и федералов. Иногда даже вражду ощущаешь. Кстати, и больные сегодня стали более нервозными. Тяжелее стало общаться с людьми. Возможно, из-за того, что у них тоже стало больше проблем.

О профессии. «Если, не дай бог, я брошу свое дело, я, наверное, сразу умру».

— Это не шутка, я говорю вполне серьезно. Когда я выхожу из операционной, вы не представляете, какая это моральная удовлетворенность! Она снимает даже те негативы, которые я получил во время операции. Вообще не представляю своей жизни без операционной. Думаю, с возрастом человек должен отходить от административных дел и заниматься только своим любимым делом. Кардиохирург и руководитель предприятия — это двойная нагрузка для меня, а для центра — благо. Пока в России люди только такого уровня могут что-то пробивать, значит, придется совмещать.

О зарплате. «Кардиохирурги получают, по сути, пособие по безработице».

— Разве это зарплата хирурга — 45–50 тысяч рублей, который так напряженно работает у операционного стола, жертвуя своим здоровьем? На Западе такой специалист получает те же 50 тыс. в месяц, но долларов! Минимум. А хороший — до $100 тыс. в месяц. В сумме хороший кардиохирург получает до $2 млн. в год! Если в течение десятков лет так зарабатывать, выйдя на пенсию в 65 лет, можно ничего не делать и жить припеваючи. У меня же пенсия, максимально на что я могу рассчитывать, 19 тыс. руб. (за счет государственной, правительственной премий). И, как говорится, ни в чем себе не отказывай...

О семье. «Это мой надежный тыл».

— Дома у меня все нормально. Не каждая жена будет рада, что муж появляется только вечерами и сразу заваливается спать. Она меня понимает. И дети у меня хорошие: дочери — 30 лет, сыну — 27. Оба закончили МГИМО: сами выбрали себе специальности. В жизни у меня случилась трагедия — погиб старший сын (сейчас ему было бы 40 лет). От него родилась девочка, моя внучка. Она уже студентка, учится в Париже в университете.

Об увлечениях. «Люблю живопись, в течение многих десятилетий собираю картины — русский авангард, шестидесятников».

— У меня достаточно хорошая коллекция. Всегда много читал художественной литературы. Но, к моему стыду, сейчас очень мало читаю, дошло чуть ли не до нуля. Когда даже выкроишь время для чтения, тут же засыпаешь от усталости. Некогда ходить и в театры, на концерты симфонической музыки (очень люблю). Но настолько измотан, что не можешь даже слушать.

В сухом остатке: «С каждым больным мы понемножку умираем сами».

— Давая жизнь больным, спасая их, мы сами от этих нагрузок теряем здоровье. Потому что с каждой операцией уничтожаем столько нервов, столько здоровья! А не дай бог, кто-то умирает у тебя на глазах (такое тоже бывает)? Но, слава богу, у нас это случается крайне редко — меньше 1% осложнений после операций и смертности от них. Такого результата мы добились только благодаря молодому коллективу энтузиастов. Вы же их видели: они все горят — у них есть желание работать руками в операционной. Это болезнь: такие фанатики приходят к нам работать! Некоторые, правда, не выдерживают нагрузки и уходят. Адский труд! Особенно в операционных. К сожалению, об этом мало кто знает, потому что сейчас в России пиар возведен в абсолют. Любой человек может о себе написать, что он великий. А врачи, кто на самом деле делает великие дела, спасая людей, их не видно и не слышно. Мои ребята — настоящие виртуозы, делают сложнейшие операции без моего контроля и без подсказки. Уже более 10 молодых хирургов выполняют самые сложные операции, четверо из них профи по шунтированию. Но кто о них знает?

Под занавес: блиц

— Давид Георгиевич, что, на ваш взгляд, сберегает жизнь человека?

— По большому счету — труд, любимое дело.

— Как сохранить свое здоровье?

— Не надо издеваться над своим здоровьем. Плохо, когда пренебрежительно относишься к нему. Я сторонник того, чтобы человек активно жил, много работал — это не издевательство, а некое злоупотребление своим здоровьем. Издевательство, когда тратишь свое время, здоровье, энергию, целые годы попусту: ничего не делаешь, пьешь. Если живешь иначе, то и Бог тебя хранит.

— Что можете сказать о сегодняшней власти в стране? Чего от нее ждать в будущем?

— Я — человек интеллигентный (так считаю). А интеллигенция никогда не бывает довольна властью. Но сегодня в нашей стране не самая плохая ситуация. Просто мы немного уже избалованы свободой, свободой действия, свободой мысли, слова. И не дай бог, чтобы было хуже. Хотелось, чтобы людям жилось лучше.

— А выборы в России — в Думу, президента? Есть надежда, что они будут честными?

— Надежда есть, хотя альтернативы будущему президенту нет.

— О физкультуре. Мы уже продолбили мозг своим читателям, что надо больше двигаться, ходить, заниматься спортом. У вас получается?

— К сожалению, не очень. Недавно я бросил играть в теннис и в футбол. Пришлось многое бросить. Как я уже говорил, у меня шея болит из-за большой лучевой нагрузки, которую я получаю во время операции. Под влиянием рентгеновских лучей происходит дегенерация хряща и костей. Но на ногах провожу очень много времени: каждый день по всем лестницам вверх-вниз хожу пешком, плюс ежедневное по два-три часа стояние у операционного стола. И этой «зарядки» мне вполне достаточно.

— Ваше отношение к вину?

— Очень положительное. Никогда не отказывался от бокала вина. Но это была не пьянка, а приятное застолье со всеми прелестями, тостами.

— Значит, французская поговорка in vino veritas (истина — в вине) справедлива?

— Не согласен. Истина — в истине. Другое дело, что вино позволяет на какое-то время уходить в абстракцию, и для творческой личности, возможно, это имеет значение. Но если человек не знает меры с алкоголем, он превращается в животное.

— О женщинах. Что не нравится вам в современницах? И что нравится?

— В женщинах мне нравятся женщины. А вот не нравится то, что сегодня во всем мире женщины стараются себя подогнать под один и тот же тип: выпяченные губы, худоба. Но Бог не зря дает индивидуальность. Если есть изъяны в теле, то да, надо исправлять. Но не под одно лекало. Сейчас и наши звезды унифицированы — они даже похожи друг на друга: один размер груди, накачанные губы, худоба, вместо природного цвета глаз — голубые линзы. Иногда смотришь: знакомое лицо на экране, но кто это? Такой стандарт мне не нравится — естественность, индивидуальность должны сохраняться.

— Есть поговорка «Мементо мори» — помни о смерти. Как вы относитесь к «девушке с косой»?

— Толерантно. С первого шага человек приближается к смерти. И меня это не тревожит, потому что я прожил интересную жизнь. Хотя чужие смерти на меня очень действуют. Но спешить «туда» не хочется. Хотелось бы увидеть своих детей более твердо стоящими на ногах. А что касается моей персоны? Уже все, что будет, не так интересно, как было. Хотя, повторюсь, «туда» я не спешу.

P.S. Никогда не думала, что человек, который каждый день стоит со скальпелем в руках у операционного стола, видел смерть «в лицо», окажется столь сентиментальным. Знаете, о чем больше всего сокрушался кардиохирург божьей милостью Давид Иоселиани? Что многие из тех, кого он вытаскивал с того света, неблагодарны. «Иногда сделаешь настолько сложную операцию, что понимаешь: ты спас человека. Буквально. На 95% подарил ему жизнь. Ведь пациентов часто привозят к нам на „скорой“ в критическом состоянии — между жизнью и смертью. Ты их оперируешь. Знаешь, что все сделал, и сделал прекрасно. И коллеги знают, что ты подарил человеку жизнь. Это не высокие слова. Но, выздоровев, эти пациенты уходят, даже не сказав „до свидания“. Я вам клянусь богом: мне ничего другого от них не нужно. Ни коньяков, ни других подношений». Давид Георгиевич обижался, как школьник, которого не похвалили за очень большое старание. «Может, стесняются», — успокаивал он сам себя.

И это после того, когда Иоселиани уже сделал успешно тысячи операций на сердце и сосудах. «Это же прекрасно, значит, он остался человеком, — уверяли меня коллеги. — В наше-то меркантильное время...»