Чем живет протестный лагерь в сквере на Баррикадной и как там осуществляют «самоуправление» — выяснил корреспондент «МК».
— Если появится провокатор, берем его в кольцо и зовем ОМОН, — говорит Денис. Ирокез, рваные джинсы, большой металлический крест на шее, кожа цвета пыльного загара. Он ходит по лагерю в компании Евгения из Мурманска. Тот — типичный представитель среднего класса. Работал в «Норильском никеле», участвует в протестном движении уже не первый год. Когда объявил начальству, что едет в Москву, на Болотную, ему в ответ сообщили об увольнении, так что теперь он решил протестовать до победного.
Спрашиваю Дениса, о каких провокациях шла речь.
— Кто их знает, что на этот раз придумают, вчера моющее средство в фонтан налили, така-а-ая пена была! — по-детски восторженно рассказывает он.
Обитатели лагеря говорят, что сегодня люди прибывают активнее, чем накануне. К четырем часам дня тут около 500 человек, и это несмотря на вчерашний разгон.
— Тебя как зовут, откуда приехал? — спрашиваю парня, который жует бутерброд с колбасой, усевшись на бордюр. Правило «не топтать газоны» по-прежнему актуально.
Парень представился как Леха, приехал из Питера, работает в сфере логистики.
— А как на работе относятся к тому, что ты сюда приехал?
— Я отпуск взял, поехал Москву посмотреть.
«Вот и посмотрел», — ребята вокруг хохочут.
Когда разгоняли Чистые, Леха мирно дремал в спальном мешке.
— Открываю глаза, а меня омоновец оттуда вытряхивает, говорит: «Минута тебе на сборы». А я вскакиваю, где, думаю, ботинки, одежда, быстро-быстро хватаю все...
Собравшиеся уверяют, что основной костяк лагеря составляют не москвичи. Они приходят и уходят, а «на постоянке» тут люди от Владивостока до Красноярска.
На бульвар приходят полицейские, просят показать листовки, которые раздают прохожим, внимательно разглядывают «на предмет экстремизма».
— Абай — это кто? — спрашивает сержант. Ему хором отвечают, что поэт такой.
— А «оккупай»? Это вроде по-английски — оккупировать, — продолжает он. Ответить нечего, сержант смотрит как-то даже сочувственно и под возгласы «Ура! Полиция с народом!» уходит прочь.
Время обеда, за кухню тут отвечают анархисты и националисты, заботливо режут колбасу и складывают бутерброд для проголодавшегося мальчика-хипстера. Подхожу к разным обитателям лагеря, спрашиваю про лидеров, за кем пойдут, кто больше симпатичен. Многие называют Удальцова, Навального, Каспарова, но на вопрос, согласятся ли по их просьбе расформировать лагерь, отвечают однозначно отрицательно.
— Конечно, Навальный молодец, но его националистические взгляды я не поддерживаю, — рассказывает одиннадцатиклассница Катя, которая только что заваривала мальчику-националисту чай. — Я еще с Китай-города в лагере, после школы прихожу. Ни разу меня омоновцы не поймали, бегаю быстро...
При взгляде на эту пышную блондинку с белой лентой в волосах и гламурной надписью на майке представить такую картину сложно. У Кати завтра ЕГЭ по русскому, готовится к нему тут же, окружающие активно помогают.
Что же такое — загадочная ассамблея, которая решает тут все и не признает вчерашних лидеров протеста?
— У нас здесь самоорганизация, — говорит студент-экономист Руслан. Он стоит у доски объявлений, отвечает на вопросы и параллельно болтает с товарищами, разумеется, о политике. — Все важные вопросы решает ассамблея. Собираются все желающие, каждый может выдвинуть тему на обсуждение.
Мимо нас проходят люди, предлагающие еду и бутерброды. Ребята на соседней скамейке затягивают «Алюминиевые огурцы».
Именно так решали, уходить ли с Чистых. «Ассамблея решила, что мы никуда не уйдем», — заявили они в лицо ошарашенному депутату Дмитрию Гудкову. Голосуют поднятием рук, в знак протеста скрещивают руки на груди, но если против более 5 человек — предложение отклоняется.
Вечером снова культурная программа: лекции, семинары и выступления поэтов. Рекордно продолжительный протест не заканчивается, а, напротив, набирает обороты.
