Марьям разрешили уехать, причем предварительно у ребенка взяли кровь, чтобы проверить - не обманывает ли, но затем все же отпустили в больницу в Дамаске, ровно на одну неделю. Если же они не вернутся, боевики расправятся с их семьей, мамой, мужем и 4-летним младшим сынишкой, которые остаются заложниками.
Сопровождающие просят меня, чтобы я не снимала на камеру лиц Марьям и мальчика. Они согласились поговорить со мной только на таких условиях. "Боевики - это звери, просто звери. Я хочу разговаривать с вами, поделиться обо всем, но я боюсь. Хотя, если бы это было можно, я снялась бы в целом фильме, в котором рассказала бы все-все-все... И я выступила бы в нем в главной роли, но... Жаль, что этого пока нельзя", - молодая женщина сникает.
Мне хочется о многом ее расспросить. Тем более, что у меня и Марьям столько общего - мы обе не знаем английский настолько хорошо, чтобы говорить без переводчика. Поэтому приходится вовлекать в разговор других людей, посредников, но тогда с пониманием выходит гораздо сложней.
Остаются одни эмоции.
Я пишу на айфоне латинскими буквами через стандартный он-лайн транслейт, стараясь составить предложения попроще: "Ты такая молодая и красивая. Сколько тебе лет?"
"Тридцать", - показывает на пальцах Марьям. Ведь в моем телефоне нет арабской клавиатуры, чтобы ответить.
У Марьям хорошее образование. Она из интеллигентной семьи. Но сейчас не может работать - на территориях, подконтрольных ИГИЛ, женщинам это запрещено. Это преступление. И за это тоже могут казнить.
Сын Марьям, Саид, как все нынешние дети бегло болтает по-английски. На нем красная майка с флагом Сирии и христианским крестом на груди: "Разве ты христианин?" "Нет, но это и неважно. Это же общий символ, общечеловеческий", - объясняют мне. Ребро правой ладони Саид прислоняет к своему горлу, выразительно восклицает: вжих-вжих... И быстро проводит слева-направо.
Ему тоже не терпится рассказать о своих впечатлениях на войне.
Саид учится в четвертом классе. Они с мальчишками много раз бегали в центр города, чтобы посмотреть на казни. Казни идут каждый день. Иногда по нескольку раз в день. И никто не может предугадать: кто станет следующим.
Городок, в котором живут Марьям и Саид, расположен на севере Сирии, неподалеку от турецкой границы. Именно в тех краях сосредоточены основные силы ИГИЛ.
- Когда пришли бандиты, мы боялись их лиц, боялись даже посмотреть на них, ведь все они выглядят как животные, - восклицает Марьям. - Отношение к нам, к горожанам, сразу было очень жестоким. Прежде всего террористы обустроили два места в центре, где должны были проходить массовые казни...
(Лобные места, как в средневековой России, - повторяю я про себя).
- Там стали отрубать головы. Но вообще убить могут в любом месте, необязательно везти на эту площадь... С недавних пор палачи специально тупят лезвие ножей, чтобы продлить мучения и страх приговоренных. Прежде чем казнить человека, его раздевают догола, пропускают сквозь строй и все должны плевать на него...
- А за что могут приговорить к смерти?
- Могут донести, что поддерживает власть, президента. Есть предатели, которые это делают с удовольствием.
- ИГИЛ отличается от подобных организаций тем, что создает на захваченных территориях некое подобие государства - свои властные структуры, суды, органы правопорядка. У вас в городе такое есть?
- У нас был открыт суд, который судит по радикальным исламским законам. Но обычно судьи просто приговаривают к смерти, не разбираясь. В тюрьму сажают реже. Зачем эти сложности, - кормить, поить, если можно просто убить? Террористы постоянно придумывают новые способы казней. Сейчас, например, боевикам нравится сажать людей в клетку и поджигать ее. Человек мечется. А его убийцы развлекаются этим. При том, что для нас террористы ничего больше не делают, только казнят и пытают, мы даже зарплаты и пособия до сих пор получаем из Дамаска.
- Но как игиловцы собираются привлечь на свою сторону население, если по отношению к вам они столь жестоки?
- Им и не нужно привлекать никого на свою сторону, они просто хотят, чтобы мы испугались и стали их рабами, чтобы из-за страха потеряли голову и чтобы нами стало легко управлять.
- Вы не пытались уйти из своего города, бросить все и стать беженцами?
- Нет, - Марьям смотрит на меня удивленно. - Были те, кто пробовали поступить так, они покинули кров, и все их вещи, имущество, перешли к террористам. Но тогда, даже если они решат потом вернуться, возвращаться будет некуда. Это уже не их дом. Так что куда нам бежать?
- Кто в основном игиловцы по национальности?
- Среди них есть немцы, французы, чеченцы, есть даже китайцы. В руководстве почти все иностранцы. Сирийцев среди них лично я не видела.
- У вас в семье кто-то пострадал от ИГИЛ?
- Так казнили моего брата. Его обвинили в поддержке Сирии. Ему было всего 20 с небольшим.
- В городе есть какое-то действующее партизанское подполье?
- Нет. Да и что мы можем? Мы просто хотим, чтобы все это поскорее закончилось. Чтобы нас поскорее освободили...
В ночь был предпринят штурм другого сирийского города Забадани. ИГИЛ удерживал его за собой с 2012-го. Именно об этом приятном "сюрпризе" меня предупреждал накануне глава правящей партии БААС господин Хиляль Аль-Хиляль. Я рвусь поехать туда, сначала вроде бы обещают, но потом отказывают - в окрестностях все еще орудуют группы боевиков.
Со стратегической точки зрения взятие Забадани, как говорят, очень важная победа, так как тот находится на федеральной дороге, соединяющей Дамаск и ливанскую столицу Бейрут.
А еще в пятницу День рождения президента Башар Асад - 50 лет. А вчера поздно вечером закончилась наконец песчаная буря, покрывшая весь Дамаск густым и толстым слоем розовой пыли. Было невозможно дышать, а видно как при густом тумане, не больше, чем на метр вперед. Говорят, что мне очень повезло - это редкое природное явление.
И действительно я уже три раза на сирийской войне, но такую непогоду застала впервые. Буря разнообразит наш быт и заменяет ставшую привычной в Дамаске минометную канонаду, которая наконец прекратилась. Боевики отброшены далеко от столицы...
Сын Марьям - Саид, с удовольствием уплетает огромную порцию шоколадного коктейля со сливками, затем мороженое и еще картофель фри. Обычный мальчишка с обычными желаниями и хорошимаппетитом. Он мог быть изПарижа, Нью-Йорка, Москвы...
В кафе, где мы сидим, играет музыка, работает вайфай, на какой-то легкой комедии включены все плазменные телевизоры, и тоненькие светские девушки, в джинсах, топиках, нарядных на выход хиджабах - больше похожих на модные аксессуары, чем на положенные мусульманкам строгие головные уборы, подкрашивают губы и болтают о чем-то своем за чашечкой кофе.
И им невдомек, что завтра Марьям вместе с сыном вернется домой. Назад. В средневековье.
