Вернулся, а дома нет
...Покосившийся, утопающий в винограднике дом Вдовиченко стоит в Вокзальном переулке за железнодорожными путями на окраине поселка Христиновка. Дворняга по кличке Тузик заливистым лаем извещает хозяев о незнакомых гостях. Калитку открывает Галина Трофимовна, щурясь, улыбается и приглашает в дом.
Анатолий весь в работе: стоя на стремянке, красит окна. Уже много лет домом было заниматься некому: отца давно парализовало, год назад он умер, мама с больными ногами и ревматизмом тоже не в состоянии хлопотать по хозяйству. Сыну теперь придется наверстать прошедшие 15 лет. Мама же не отходит от него ни на шаг — все не налюбуется, носится как с ребенком. Даром, что в октябре ему стукнет уже 59! Анатолий и не против такой заботы, истосковался по родным глазам.
“Странная все-таки штука жизнь. Еще год назад я думал о том, что для меня все кончено, а теперь вот ко мне журналисты отовсюду едут. Но главное, что я снова дома со своими родными”, — завязывает разговор вчерашний пленник, затягиваясь сигаретой.
В единственной в доме комнате, где ютятся Анатолий с Галиной Трофимовной, много вещей, напоминающих ему о прежней жизни в Таиланде. На столе — ноутбук, который после освобождения подарили давние тайские друзья. С помощью этого устаревшего лэптопа инженер отправлял по Интернету письма своим близким и жадно читал новости, открывая один файл за другим. Заново прошел курс истории Украины, узнал с удивлением об “оранжевой революции”. В общем, словно переродился. В компьютере и рядом с ним — фотографии из “той” жизни. Моего собеседника на них не узнать — со снимков смотрит усталым взглядом почти старик, худой, сморщившийся и беззубый.
Вот и Галина Трофимовна говорит, что сына после стольких лет разлуки узнала с трудом. Сердце кровью обливалось, когда смотрела на него по телевизору. Но, попав наконец к маме, Анатолий тут же набрал на деревенских харчах пятнадцать килограммов. Первое время ел только борщ (по кастрюле в день), сало с хлебом и свиные “вухи”.
Долгое, долгое лето в плену
— Анатолий, как же вы попали в тайское рабство?
— Я работал на одесском предприятии “Кислородмаш” инженером по пуску и наладке водоразделительных установок. От “Кислородмаша” я ездил в командировки за рубеж еще при СССР. Первая моя поездка в Таиланд была аж в 80-х годах. Вот тогда я установил там первую кислородную фабрику.
— В командировки надолго отправляли?
— В Индонезии я пробыл три года, с 1984 по 1987-й. Я сразу же забрал туда с собой семью — жену Таню и старшую дочку Наташу. Младшая родилась там, в 86-м. Через пару месяцев с легкостью выучил индонезийский. Забегая вперед, скажу, что тайский так и не одолел, изъяснялся очень скудно. Так вот, когда вернулся из Индонезии, через некоторое время был отправлен в Таиланд на два года. Потом опять туда же командировали, но планировали ненадолго — месяца на три. А вышло, что на пятнадцать лет.
— Как это получилось?
— Когда я приехал, ничто, как говорится, не предвещало беды. Я приехал на ту же фирму, где монтировал кислородные установки в первый свой приезд. А потом понеслось. Сначала получил травму на производстве — сильнейший ожог лица и рук. Прошло на тот момент два месяца моей командировки. Из-за этого я уже не мог вовремя вернуться домой, необходимо было серьезное лечение. Честно говоря, тогда я морально сломался, впал в депрессию, думал, что навсегда останусь калекой и уродом. Хотел подлечиться, а потом уже ехать домой. А хозяин фирмы как раз предложил мне остаться на них поработать. Хотя его я лично знал немного, но он производил впечатление приятного, общительного человека.
— Вы заключили контракт?
— Нет, было просто устное соглашение. Договорились, что я останусь еще на год и буду получать зарплату 30 тысяч бат в месяц, то есть примерно тысячу долларов. Это были хорошие деньги. Особенно если вспомнить, что в то время творилось в наших странах после распада Союза — разруха, нищета, лихие 90-е. А так хотелось, чтобы моя семья жила сыто и ни в чем не нуждалась. Конечно, я согласился. И первое время все было нормально. Мне платили деньги, я регулярно звонил домой и на предприятие.
— Когда же начались проблемы?
— Когда он перестал мне платить, лишил всякой возможности звонить домой и забрал паспорт, якобы чтобы продлить мне визу, и обратный авиабилет, действительный в течение года, вроде как для оплаты. Больше я свой билет не видел. А потом этот китаец Пансак, хозяин фирмы, и вовсе заставил меня жить в убогом вагончике на фабрике и запретил выходить с территории. Сначала я жил в доме, который он предоставил на время моей работы. Потом под предлогом, что дом продается, меня попросили временно переехать на территорию фабрики. Ну а там уже посыпались угрозы, приставляли пистолет к голове. Я мог выйти за ворота фабрики изредка, и то только в ближайший киоск или продуктовый магазин за сигаретами, и не больше чем на час, потому как производство у нас было беспрерывное. Раз в месяц Пансак давал мне на карманные расходы около 1000 бат (примерно 1000 рублей. — Авт.). При этом за мной всегда ходил “хвост”: он приставил ко мне человека для слежки, чтобы я не сбежал и не сказал ничего лишнего. Бывало, что ко мне в руки даже эти деньги не попадали. Хозяин давал на меня небольшую сумму работникам фабрики, а они сами покупали мне еду и сигареты.
— Вас пытались искать? На “Кислородмаше” ведь в курсе были, куда конкретно вы поехали…
— Думаю, что попыток найти меня было много. Но что они могли сделать?
— В какой момент у вас щелкнуло: всё, конец, это плен?
— Где-то глубоко надежда, конечно, оставалась, что мне вернут паспорт и я выберусь. Но она таяла с каждым днем. Через год началось такое отчаяние, даже не могу передать словами: прошлое осталось в прошлом, будущего для себя я не видел, а настоящее было кошмаром. От желания наложить на себя руки спасала только работа. Я пахал как робот по 20 часов в сутки, не различая день и ночь. Пансаку это было только на руку. Перед ним стояла цель — купить как можно больше “секонд-хенд”-установок по производству кислорода, которые я же когда-то и монтировал. Все знали, что, кроме меня, никто никогда их не восстановит. Вот я и курировал свои установки, обеспечивал бесперебойную работу.
— Голодать приходилось?
— Первые года два чувство голода присутствовало постоянно, а потом привык мало есть. Кормили меня традиционной тайской кухней один раз в день. Изредка — два раза. Иногда работал по трое суток подряд вообще без сна и без еды.
— Анатолий, честно говоря, в голове не укладывается: неужели за все эти годы вы ни разу не пробовали бежать или просить о помощи? Тем более вы были в плену в Бангкоке, а не на затерянном острове!
— А куда бежать? Не было же ни посольства, ни консульства. Я до последнего не знал, что дипломатическое представительство Украины в Таиланде, оказывается, открылось несколько лет назад. В местную полицию я идти боялся. Пришел бы я к ним без паспорта, без денег, и они меня тут же вернули бы назад на фабрику хозяину. И тогда могло быть еще хуже. Пансак был способен на любые провокации. Чтобы от меня избавиться, мог пойти на все. Подбросил бы мне наркотики, и меня приговорили бы за это к смертной казни.
— Письма писать не пытались родным?
— Первые месяцы писал, отправлял. А потом не было возможности отправить. Работников я не просил, потому что не привык в жизни ни у кого ничего просить. Они прекрасно видели, что со мной происходит, видели мое подавленное состояние. И когда пытались что-то спросить, я замыкался в себе. Я письма писал и складывал у себя. Они по сей день сохранились.
— Как вам удалось не забыть язык?
— У меня было несколько книжек на русском языке, я перечитывал их снова и снова до дыр, чтобы не забыть. Ведь разговаривать на родном языке было не с кем. Но Пансак хотел меня совсем отрезать от внешнего мира и приказывал своим людям, шпионившим за мной, уничтожать мои книги, блокноты, если я их где-то на виду оставлю. Он приходил в ярость, когда видел меня с книжкой.
— А к телевизору и радио вообще не было доступа?
— К телевизору нет. А маленький радиоприемник у меня был, я его купил в самом начале командировки. Когда хозяин его увидел, то в бешенстве кинул об стену и разбил. Но я потом собрал его по запчастям, и он худо-бедно заработал. После этого я всегда прятал его и слушал только по ночам, когда никто не может увидеть. Несколько раз попадал даже на русскоязычную волну, но слышал информацию лишь урывками.
— Счет времени ни разу не теряли? Не путали день, месяц, год?
— В принципе нет. Но все пятнадцать лет были для меня как одно долгое-долгое лето. Каждый день был точь-в-точь похож на предыдущий.
— Что помогло вам не потерять рассудок в такой безвыходной ситуации?
— Наверное, то, что я все время вспоминал свою семью — жену Таню с дочерьми, маму с папой, сестру Олю. Представлял себе, как они сейчас выглядят.
— Мысли, что Татьяна вас уже “похоронила” и вышла замуж за другого, не возникало?
— Когда прошло уже лет 7 после моего исчезновения, такие мысли стали появляться очень часто. Молодая женщина, муж пропал без вести. Скорее всего, у нее кто-то уже появился. Но тогда я не представлял, что Таня вышла замуж за другого практически сразу после моего отъезда.
Татьяна — это вам не Пенелопа
Татьяна Вдовиченко, надо сказать, по мужу сильно убиваться не стала, когда тот пропал. Позвонила несколько раз на завод — информации об Анатолии никакой. Спустя полгода спутница жизни махнула рукой...
— У меня с невесткой были прекрасные отношения, — вспоминает Галина Трофимовна. — Они часто к нам в Христиновку приезжали из Одессы с внучками и свахой, Таниной мамой. Да и мы к ним наведывались. Мы, кстати, со свахой до сих пор дружим, именно она мне первая сказала, что сын нашелся. Когда Толечка пропал, я все время созванивалась с Таней, в Одессу приезжала несколько раз, мы ходили на “Кислородмаш”. А потом, где-то через полгода, я получаю от невестки письмо: “Жизнь у нас с Толиком не сложилась, нам идти разными дорогами, поэтому нужно развестись. Я собираюсь замуж. Пока Толика нет, жить будем в нашей квартире, а когда вернется, будем как-то разъезжаться”. Вот такое было письмо. Я, конечно, сильно переживала, они ведь прожили около двадцати лет вместе, и никогда я не видела, чтобы у них разлад какой-то в семье был. В общем, поставила меня Таня перед фактом и в скором времени вышла замуж. Так она навсегда исчезла из нашей жизни.
— А с внучками вы продолжали общаться?
— Я пыталась, но они со мной не общались. За 15 лет ни разу сюда не приехали. Я тоже не хотела навязываться их новой семье. На каждый праздник мы с дедом отправляли им письма и поздравительные открытки. Но ответа никогда не приходило.
— Что все эти годы подсказывало вам материнское сердце о судьбе сына?
— Конечно, я чувствовала, что он жив. Я каждый день молилась, чтобы еще когда-нибудь увидеть его, чтобы Господь послал хоть какую-то весточку о нем. Все эти годы я ходила мрачнее тучи, слезы постоянно стояли в глазах. Здоровье подкосилось: сначала сердце стало болеть, потом спина и ноги начали отниматься. Муж как мог поддерживал меня: Галя, вернется когда-нибудь наш сын, не плачь, он молодой, может, устраивает где-то свою жизнь, не до нас ему. Но я стояла на своем: не такой Толик, не мог он по доброй воле матери ни разу не дать о себе знать. А потом супруг мой слег, его парализовало. Хозяйство осталось на мне одной, дочь с внуком приходили, помогали. Год назад муж умер, немножко не дожил до встречи с сыном...
— Как вы узнали, что Анатолий нашелся?
— В начале января мне позвонила сваха и говорит: “Галя, только не нервничай. Сядь, успокойся”. У меня сразу ноги подкосились, я поняла, что новости касаются Толи. А потом она рассказала, что он освободился из плена, его показывали по телевизору, так что скоро я его увижу. Я не могла в это поверить, едва в обморок не упала. А потом выяснилось, что внучка Наташа созванивалась с ним еще в конце октября, с тех пор и готовили его освобождение. Но мне она ничего не сказала. Объяснила, что не хотела меня волновать... Знали только внучки и бывшая жена Таня. Свахе они тоже и словом не обмолвились, что есть новости о моем сыне. Почему они так поступили, мне до сих пор непонятно. Ведь все эти пятнадцать лет я ходила ни живая ни мертвая.
Освобождение из плена украинского инженера напоминало остросюжетный детектив. На протяжении последних семи лет вместе с Анатолием Вдовиченко на фабрике у тайского китайца Пансака работали двое братьев из Бирмы — старший Вин и младший Джонни. На кислородную фирму они приехали из нищей Бирмы совсем мальчишками, и украинец заменил им отца. “Они слушали меня во всем, спрашивали совета по любому поводу. Прикипели мы друг к другу сильно”, — говорит Вдовиченко. Осенью 2010 года бирманцы решили вернуться домой. Перед отъездом они тайком от всех подарили Анатолию мобильный телефон и попросили его домашний адрес: мол, вдруг он вернется домой, а они его там и найдут спустя годы? Инженер написал братьям свой одесский адрес и телефон, не зная, что полученная им когда-то квартира несколько лет назад была продана.
На дворе стоял октябрь, когда в Одессу пришло письмо от Джонни и Вина, где они написали, что Анатолий жив и находится на фабрике в Таиланде, а также указали номер его мобильного. Несмотря на то что семья Вдовиченко с квартиры на улице Люстдорфская Дорога давно съехала в частный дом под Одессой, письмо до них дошло. Дочь Наталья сразу же позвонила на указанный в письме номер и услышала забытый голос отца. Это было как раз в день его рождения. Анатолий вкратце объяснил, что с ним и где он. После этого родные обратились в МИД Украины и началась операция по освобождению инженера. Сотрудники украинского посольства в Бангкоке каждый день связывались с Анатолием Вдовиченко и говорили, что нужно делать. Параллельно дипломаты обратились в местную полицию. Главное было — не навредить пленнику, ведь Пансак мог попросту избавиться от него, почувствовав опасность. И он ее почувствовал.
В конце декабря хозяин перевез украинца в заброшенный дом. Какие были намерения у негодяя — одному Богу известно. Тогда Анатолий и раскрыл карты: рассказал, что посольство и полиция в курсе происходящего.
— Пансак побелел как мел. Видно было, что он сильно напуган. Он сразу же пошел на попятную, стал говорить, что никогда не держал меня силой, что я свободен. А я потребовал выплатить мне деньги за все годы работы и вернуть мой паспорт. Он моментально отдал мне 10 000 долларов и сказал, что позже отдаст остальное. Насчет паспорта сказал, что хранит его в офисе. А на следующий день принес подписывать какие-то документы сплошь на тайском языке, но я отказался подписать то, что я не могу перевести. Он взбесился. Паспорт мой принес, но виза там была просрочена, он ни разу ее не продлил за все время. В общем, Пансак понял, что все кончено, и дал мне уйти. Так в начале января я оказался на свободе. И больше на территорию фабрики ни разу не ступил, даже когда приехали журналисты и уговаривали меня пройти туда на съемки. Я отказался наотрез, мурашки бежали по телу от одной только мысли зайти туда.
В итоге за 15 лет, проведенных в плену, инженер из Одессы получил компенсацию в 18 500 долларов. При этом он сам оплатил себе билет Бангкок—Киев и штраф иммиграционным властям Таиланда за просроченную визу. До суда дело так и не дошло. Хозяин кислородной фабрики запугал всех рабочих-свидетелей так, что все наотрез отказались давать показания против него. Китаец остался безнаказанным и даже не подумал свернуть бизнес. Он очень богат, а в Таиланде деньги — это главный аргумент беззаботной жизни.
А наш инженер счастлив тому, что вообще унес оттуда ноги. И теперь начинает новую жизнь в провинциальной Христиновке. Уезжая, в старой жизни он оставил крепкую семью, двухкомнатную квартиру в Одессе, автомобиль “Волга”. Но ничего из этого, вернувшись, не нашел.
Я попыталась встретиться в Одессе со старшей дочерью Анатолия Натальей. Однако та наотрез отказывается общаться с журналистами. Оно, в общем-то, и неудивительно: когда отец нашелся, корреспондентам одной украинской газеты удалось немного пообщаться с ней. Сказанное лично меня шокировало: “...Где папа будет жить, это решать ему. Я бы советовала ему оставаться в Таиланде или же еще в какой-нибудь стране и работать по контракту. Ведь несмотря на то, что с ним произошло, он хороший специалист, которого ценят там. А здесь в его возрасте работу будет найти сложно. Да и ситуация у нас в стране изменилась за эти годы”. Надо ли говорить, что в решении мамы устроить свою жизнь настолько скоро после отъезда мужа Наталья не видит ничего предосудительного? Узнать мнение младшей дочки Марины, увы, сейчас нельзя: она пошла по стопам отца и работает по контракту за границей — переводчиком на корабле. С нею отец пока не виделся, Марина вернется в Одессу только в сентябре.
Сам же Анатолий Вдовиченко не унывает.
— Я обязательно найду работу. Не знаю пока где. Кое-какие мысли есть. Но сначала заберу свою трудовую книжку, которая так и осталась в кадрах одесского “Кислородмаша”.
Из таиландских “трофеев” на шкафу в комнате еще красуются два небольших чемодана. В одном до сих пор лежат платья для младшей дочери-школьницы, которые он купил ей, как только прилетел в Таиланд в 1996 году. Наряды так никому больше и не пригодились. Глядя на подобранную любящим отцом детскую одежду и фотографию теперь уже 24-летней Марины, которой они когда-то предназначались, понимаешь, какая пропасть времени разделила жизнь этого человека
Христиновка—Одесса—Москва
