Вечный “Папа”
Гомельский умел брать от жизни все
Сегодня, 18 января, Александру Яковлевичу Гомельскому, великому баскетбольному тренеру, исполнилось бы 79 лет. Казалось бы — дата не круглая, но разве это имеет значение, если речь идет о легендарном “Папе”…
“Папа” хотел жить вечно. И казалось, что он действительно вечный. Что вызывало восхищение одних и глухие злобу и зависть иных. Он умел и любил брать от жизни все. Но против страшного недуга не устоял и Александр Яковлевич. Второй сезон российская баскетбольная суперлига проводит без него. Но — с ним в сердцах.
* * *
В 19 он возглавил команду мастеров. Женскую команду питерского “Спартака”, в которой играли его будущая жена и будущая теща. В таком возрасте игроку нелегко даже попасть в основной состав. А Гомельский — руководил, награждал и наказывал куда более старших и умудренных опытом людей. Да еще женщин.
Он любил изумительных женщин, и они отвечали ему взаимностью. Оля, Лиля, Таня делили с ним эту бурную, невероятную по напряжению, перепадам, сменам событий и обстоятельств жизнь. Они подарили ему Володю и Сашу, Кирилла и Виталика — настоящих Гомельских. Августовской ночью 2005-го они осиротели. И мы — вместе с ними…* * *
В 50-х в Латвии он совершил переворот. Баскетбольная держава (латыши первыми выиграли чемпионат Европы, еще до войны) с настороженностью встретила никому не известного и уже тогда жутко амбициозного пришельца, выпускника ленинградского Военного института физкультуры. Особенно скептически были настроены лидеры, звезды тех лет — абсолютно самодостаточные и к тому же более старшие, чем новый тренер, Майгонис “Змей” Валдманис и Гуннар Силиньш.
Но Гомельский уже умел добиваться своего. Он перетащил их на свою сторону и с новой командой, фактически созданной “под него”, — рижским СКА — совершил-таки революцию. Не только в Латвии — во всем нашем баскетболе. Создал суперклуб и ввел в состав Яниса Круминьша, Большого Яна, с ростом 218 см, чья игра перевернула все представления о том, что такое настоящий центровой. Хотя Янису было уже 24 и он жил в лесу, занимался бортничеством (собирал лесной мед), но “Папа” занимался с неумехой индивидуально, учил азам, “ставил руку”, как сказали бы пианисты. И Круминьш стал асом.* * *
Да, у “Папы” всегда были любимчики. Больше всего — среди самых маленьких — разыгрывающих и, безусловно, среди самых больших — центровых. Нежно их он пестовал и холил, не давая в обиду, прощая то, что не простил бы никому. Александр Белостенный попадал в разные передряги и, если бы не “Папа”, мог оказаться на обочине не только спорта, баскетбола, но и жизни вообще. Гомельский сам наказывал его нещадно (поймав однажды за курением, сказал с подковыркой: “Вот сегодня, Шура, ты выкурил самую дорогую сигарету в карьере… Потому что на чемпионат Европы ты не едешь…” — но сам же добивался его полной реабилитации. Таким образом, благодаря “Папе” Белостенный попал в своеобразную книгу рекордов: стал “трижды заслуженным мастером спорта” (два раза с него это высшее в СССР спортивное звание за различные проступки снимали, но потом Александр Яковлевич восстанавливал справедливость).* * *
Когда “Папа” взял тонюсенького, тростиночка тростиночкой (даже не верится сегодня), Арвидаса Сабониса в сборную СССР, в которой что ни игрок — звезда, и повез на чемпионат мира (!), даже те, кто привык к “закидонам” Гомельского, крутили пальцем у виска. Дескать, совсем офонарел Александр Яковлевич, погубит парня. Зачем бросает в такую мясорубку? Но “Папа” знал, что делает. Он верил в Сабониса, умело, действительно по-отечески наставлял его. И Сабонис стал открытием того чемпионата мира в Колумбии. Для него это была первая ступенька в фантастической карьере…* * *
Впервые приговор себе он услышал едва ли не накануне своего 70-летия… Но заметил ли кто-нибудь хоть тень беды на его светлом челе? Прекращал ли он хоть на день традиционные 6-километровые кроссы по утрам и интенсивную гимнастику? И знал ли кто-нибудь, кроме сыновей, очаровательной Тани, жены, и младшего брата Жени, чего ему стоили такая выдержка, такая привычная энергетика, такой оптимизм?!* * *
В тот августовский полдень Ван Ваныч Едешко, стоя около свежезасыпанной могилы на Ваганьковском, выдал реплику, заставившую окаменеть всех бывших рядом. Он сказал, словно про себя, как будто даже не вслух: “Нет, не может быть. Наверняка он где-то здесь. Надо просто взять мяч и постучать, изобразить дриблинг… Если не поднимется, значит, и правда — ушел…”
