Сам по себе Закон «О предприятиях и предпринимательской деятельности» не был внезапным прорывом. Он стал юридическим итогом нескольких лет постепенного размывания командной экономики — от закона об индивидуальной трудовой деятельности до кооперативного движения и экспериментов с хозрасчетом.
Как подчеркивает ведущий эксперт Центра политических технологий Никита Масленников, документ скорее зафиксировал происходящие рыночные перемены, чем запустил их с нуля.
«Легализация частного предпринимательства фактически началась раньше — с закона о кооперации. Там уже было прописано равноправие государственного и кооперативного секторов и ограничение вмешательства государства. Закон 25 декабря — это подведение итогов уже идущего процесса», — отмечает он.
По словам Масленникова, к концу 1980-х экономика находилась в состоянии нарастающего институционального распада: при госпредприятиях массово возникали кооперативы, ресурсы перетекали между секторами, контроль ослабевал, а эксперименты с хозрасчетом лишь усиливали дисбалансы. «Бардак был нарастающий. Закон стал признанием того, что государство уже не может держать экономику под полным контролем и вынуждено узаконить новую реальность», — говорит эксперт.
Главным достоинством закона эксперты называют свободу, как ни пафосно это звучит. Документ вводил единый подход ко всем формам предприятий, позволял заниматься любой незапрещенной деятельностью, самостоятельно определять цены и распределять прибыль, открывать филиалы в России и за рубежом.
При этом сам закон практически не сопровождался механизмами выстраивания среды — правил, институтов и контроля. Как подчеркивает Масленников, это стало не столько ошибкой документа, сколько провалом экономической политики того времени. «Это не ошибка самого закона. Предполагалось, что государство создаст условия для его реализации. Но этого сделано не было — ни институционально, ни политически», — считает он.
В условиях, когда вместо последовательных решений обсуждались десятки программ реформ — от «500 дней» до альтернативных академических концепций, — ни одна из них не была взята за основу целиком.
«Нужно было просто взять хоть какую-то программу и начать ее реализовывать, а дальше корректировать. Но в итоге выбрали эклектику — и не реализовали ничего», — резюмирует Масленников.
Еще один принципиальный изъян заключался в том, что закон разрешал предпринимательство, но не решал вопрос собственности. На это обращает внимание Александр Разуваев, член наблюдательного совета Гильдии финансовых аналитиков и риск-менеджеров. По его словам, документ снял запрет на хозяйственную инициативу, но без приватизации полноценный капитализм был невозможен.
«Он просто узаконил нормальную хозяйственную жизнь. Формально можно было заниматься любым бизнесом, но вся собственность оставалась у государства. Без приватизации говорить о рынке было невозможно», — отмечает Разуваев.
По его мнению, сама логика перехода могла быть иной — например, через более равномерное распределение активов. «Советские сберкнижки можно было обменять на акции крупнейших компаний. Тогда старт был бы другим. Но получилось так, как получилось», — говорит эксперт.
Минусы переходного периода — социальное расслоение, криминализация бизнеса, концентрация собственности — часто ретроспективно связывают с самим законом 1990 года. Однако эксперты сходятся во мнении: ключевые проблемы возникли позже и по иным причинам.
Разуваев подчеркивает, что пик криминализации пришелся на 1992 год — период гиперинфляции и фактического отсутствия государственности. «Это было не потому, что закон был плохой, а потому что союз рухнул, а новая Россия существовала только на бумаге. Не было ни контроля, ни правил, ни государства как такового», — говорит он.
Масленников добавляет: без такого закона экономика рисковала окончательно уйти в неформальный хаос. «Такого рода законодательный акт был не просто необходим, а неизбежен. Он создавал хотя бы минимальную определенность — нулевой цикл, на котором потом можно было что-то строить», — считает эксперт.
Формально закон утратил силу в 2002 году, уступив место более сложной системе регулирования. Сегодняшняя модель — с надзором, цифровыми проверками и участием государства в экономике — уже принципиально иная. Тем не менее, по словам Масленникова, базовая логика признания предпринимательства как основы экономической активности сохранилась, хотя и требует нового институционального оформления.
«Мы снова подошли к рубежу, когда без осмысленной структурной политики и упорядочивания среды для бизнеса дальнейший рост невозможен», — отмечает он, проводя параллели между концом 1980-х и серединой 2020-х.
С позиции 2025 года закон 25 декабря 1990 года выглядит не идеальным, но исторически необходимым. Он не предотвратил болезненный переход от плановой экономики к рыночной, но сделал его возможным.
«Без этого шага страна просто не могла существовать, - подчеркивает со своей стороны Разуваев, - Капитализм все равно бы пришел — вопрос был только в форме и цене».
25 декабря так и не стало красным днем календаря. Но именно в этот день государство впервые признало право граждан на частную инициативу, прибыль и предпринимательский риск. Все остальное в развитии современной российской экономики — со всеми плюсами и издержками — стало следствием того решения.