Подготовленный Минэкономразвития долгосрочный прогноз составлен с учетом двух вариантов — базового и консервативного. В обоих вариантах на протяжении всего прогнозного горизонта расходы казны окажутся существенно больше, чем доходы. В базовом сценарии дефицит бюджета в 2042 году увеличится с ожидаемых в 2025 году 5,7 трлн (2,6% от ВВП) до 21,6 трлн рублей — (2,9% от ВВП, прогнозируемого на 2042 год).
Консервативный сценарий предусматривает еще более тревожные показатели: дефицит за тот же период составит 54,7 трлн рублей (8,4% ВВП). Другими словами соотношение дефицита казны к ВВП вырастет более чем 3 раза по сравнению с 2025 годом.
Доходы казны от нефти и газа через 17 лет, в соответствие с базовым прогнозом, будут составлять 14 трлн рублей. Примерно столько же наша страна заработала на продаже углеводородов в прошлом году.
Ненефтегазовые доходы, согласно этому варианту, превысят 90 трлн рублей.
Консервативная оценка сырьевой выручки гораздо ниже: 8,6 трлн рублей (примерно столько же Россия получит по этой статье доходов в 2025 году) от углеводородов и 81,3 трлн рублей — от всех остальных отраслей. Стоимость флагманского экспортного сорта российской нефти Urals в 2042 году прогнозируется в $69 за баррель.
Даже на первый взгляд несложно понять, что роль энергоресурсов в финансовом потенциале страны с каждым годом будет становиться все скромнее. О перспективах российской нефтегазовой отрасли и влиянии энергетического сектора на доходную часть казны «МК» рассказали аналитик Freedom Finance Global Владимир Чернов и руководитель практики по международному бизнесу и финансам, партнер 5D Consulting Михаил Никитин.
- В 2025 году нефтегазовые доходы бюджета России, по предварительным оценкам, составят 8,5 трлн рублей. В 2042 году, по прогнозу правительства, этот показатель либо останется на нынешней отметке, либо вырастет до 14 трлн рублей. Но даже такой рост не окажется убедительным прорывом, так как будет соответствовать уровню 2024 года. С чем связаны такие осторожные ожидания правительственных прогнозистов от сырьевой отрасли?
Чернов:
- Осторожность, с которой профильные чиновники оценивают нефтегазовые доходы на горизонте до 2042 года, связана не с утратой значения сырьевого сектора, а с изменением подхода к долгосрочному бюджетному планированию. Нефтегаз по-прежнему остается важнейшим источником доходов российской казны, однако его вклад отличается высокой волатильностью из-за одновременного влияния мировых котировок углеводородов, валютного курса, санкционных ограничений, логистики экспорта и параметров налогового изъятия.
На горизонте 15-20 лет к этим факторам добавится неопределенность глобального спроса на нефть и газ, а также структурные изменения мировой энергетики. В таких условиях ставка на устойчивый рост сырьевых доходов в реальном выражении может привести к существенному повышению бюджетных рисков. Поэтому в прогнозе правительства до 2042 года этот показатель выглядят стагнирующим. Даже в базовом сценарии рост нефтегазовых доходов ограничен, а в консервативном допускается их снижение относительно уровня середины 2020-х годов. Это отражает стремление властей снизить зависимость бюджета от сырьевой конъюнктуры и сместить фокус в сторону более предсказуемых источников доходов.
Никитин:
- Если смотреть на такой прогноз спокойно, без попытки воспринимать его как бухгалтерскую истину, становится понятно: это не про точные цифры, а про направление движения. Планирование на 15-20 лет вперед в нынешнем мире — скорее декларация намерений, нежели попытка угадать будущее. Повестка меняется стремительно, иногда буквально каждый квартал, и чиновники это прекрасно понимают. Поэтому осторожные оценки по нефтегазовым доходам — не отказ от отрасли или недоверие к ней, а осознанный сигнал: страна больше не хочет быть зацикленной на одном источнике доходов. Это посыл для всех — от региональных властей до бизнеса — что пора активнее развивать другие сектора, вкладываться в них, создавать условия, чтобы экономика становилась сложнее и устойчивее. В этом смысле прогноз работает как стимул и как политическая воля, а не как приговор сырьевой модели.
- Действительно ли ненефтегазовые доходы к 2042 году смогут заменить выручку от углеводородов? Какие предпосылки к этому можно отметить уже сейчас?
Чернов:
- Ненефтегазовые поступления опираются на внутреннюю экономику и растут вместе с номинальным ВВП.
Заменить сырьевые доходы полностью ненефтегазовая база вряд ли сможет, но существенно снизить зависимость бюджета от углеводородов такой статье вполне по силам. Предпосылки для этого уже формируются. За счет увеличения оборотов внутри страны и расширения фонда оплаты труда растет роль НДС, налога на прибыль и НДФЛ. Дополнительный вклад дают акцизы, а также более активное использование регулируемых платежей и сборов. В результате ненефтегазовые доходы становятся более стабильными по динамике и менее чувствительными к внешним шокам, чем нефтяная рента.
Никитин:
- Ненефтегазовые доходы в этом контексте выглядят не абстрактной мечтой, а логичным продолжением выбранного курса. Их рост — это попытка постепенно перераспределить нагрузку на бюджет и снизить уязвимость перед внешними факторами. Никто не говорит, что нефть и газ перестанут быть важными, но акцент явно смещается. Для других отраслей это, по сути, вызов и одновременно возможность: развиваться, забирать на себя большую часть экономической активности, получать поддержку, инвестиции и внимание. Такой подход нельзя назвать быстрым или простым, но он честно отражает понимание того, в каких условиях стране предстоит жить и работать еще долгое время.
- Согласно прогнозу правительства, стоимость российского экспортного сорта Urals в 2042 году составит $69 за баррель. Причем такая цена установится уже к 2031 году. Из этого следует, что с 2026-го по 2031-й год Urals всего лишь «отыграет» ценовую разницу с Brent, обусловленную нынешними высокими скидками на российскую нефть, а потом и вовсе прекратит дорожать?
Чернов:
- Прогнозная цена Urals на уровне $69 за баррель к 2031 году и далее до 2042 года не означает, что власти ожидают остановку роста цен как таковую. Скорее, это отражение консервативного сценария, в котором государство не закладывает в бюджет дополнительную выгоду от возможных ценовых циклов. Такой подход позволяет избежать завышенных ожиданий по доходам и снижает риск дефицитов при неблагоприятной конъюнктуре.
С 2026-гл по 2031-й год, согласно логике прогноза, Urals действительно в основном будет отыгрывать текущий дисконт к Brent, связанный с санкциями и перестройкой экспортной логистики. Далее цена фиксируется в реальном выражении как компромисс между умеренным мировым спросом и ростом предложения.
Никитин:
- С ценой Urals история ещё более показательная. Фиксировать в прогнозе конкретную цифру — вынужденная формальность, без которой невозможно сводить бюджеты и строить сценарии. Но сама по себе эта цифра мало о чем говорит. Нефть еще очень долго будет оставаться частью мировой экономики. Никакого мгновенного «зеленого поворота» не произойдет. При этом стоимость барреля все сильнее отрывается от реальной экономики и все больше зависит от геополитики, конфликтов, решений отдельных лидеров и крупных игроков. Добавим обесценивание доллара, которое продолжается и, судя по всему, будет продолжаться дальше…В результате становится очевидно: важна не номинальная цена, а покупательская способность этих денег.
- Хватит ли такой стоимости Urals как федеральному бюджету, так и самой отрасли, требующей инвестиций для освоения новых месторождений, разработки технологий и так далее?
Чернов:
- Для федерального бюджета такая стоимость нефти является приемлемой при условии сохранения действующей налоговой системы и контролируемого курса рубля.
С точки зрения самой сырьевой отрасли ситуация выглядит сложнее. По мере истощения традиционных месторождений растут капитальные и операционные затраты, увеличивается потребность в инвестициях в новые проекты и технологии. При цене Urals в $60-70 положительная отдача от добычи сохраняется, но пространство для сверхдоходов существенно сужается. В долгосрочной перспективе это действительно может привести к тому, что значительная часть нефтяной выручки будет направляться на поддержку производства, логистику и налоги, а не на формирование дополнительной ренты. Именно этот риск и объясняет сдержанность бюджетных оценок на горизонте до 2042 года.
Никитин:
- Вопрос не в том, будет ли Urals стоить $69 или $79, а в том, что за эти деньги можно будет купить. Хватит ли их на оборудование, технологии, обслуживание инфраструктуры, инвестиции в новые месторождения. Вполне возможно, что через 15-20 лет сама логика оценки изменится, и котировки будут восприниматься совсем иначе — хоть в других валютах, хоть в новых финансовых инструментах. Если говорить проще и без иллюзий, оптимизма здесь немного: уже сейчас цена Urals близка к себестоимости добычи, а где-то и ниже. Это риск для объемов производства, экспорта и доли России на мировом рынке. Особенно с учетом того, что другие страны смогут достаточно оперативно заместить долю рынка, которую может потерять наша страна. На долгосрочной дистанции именно эти обстоятельства, а не красивая цифра в прогнозе, становятся ключевым фактором.