Ну, Гафт, погоди!

   То, что сегодня творится на сцене “Современника”, путает все карты. На первый взгляд и первый звук — какая-то бразильщина. Однако судя по названию — что-то из жизни животных с эротическим уклоном. Животной истории соответствует и фамилия режиссера — Волчек.
     — Да нет, это из жизни насекомых. Хотя… — говорит мне Валентин Гафт.
     Именно Гафт вместе с Ниной Дорошиной через две недели сыграют премьеру со смешным названием “Заяц. Лавстори” по пьесе Николая Коляды “Старая зайчиха”. Первым на прогон в “Современник” допущен обозреватель “МК”.
     
     Вообще-то это черт-те что. По сцене мечется полунегритянка, полумулатка. Почему полу? Да потому, что у нее только часть лица и одна рука цвета шоколадки, остальное — по-московски бледное.
     — Грим ищу, — шепчет мне гример “Современника” Тамара Кононова. — Один попробовала — тон не тот и фактура не та, что надо. Грим жирнее должен быть, как крем, чтобы не потек.
     Пока мастер лепки лица бьется над колером, Дорошина (курчавый парик, платье блескучее) плюхается на кровать и, лежа на спине, делает ножками в воздухе — крест-накрест, ножницы… А ножки — в черных чулках — о-хо-хо еще!
     — Алле! Слушай, Машка, какой-то криминал нас позвал. Ага. Вчера позвонили: срочно вылетай. Ну такие бабки, что ты. Нам дали кассеты, чтобы к вечеру выучили. Ага. Песню иностранную. Я должна изобразить какую-то певицу из Африки. Какую-то Мариетту де Гонсалес. Не знаешь? Но нас, то есть нас — четверо. Ансамбля, бля. Надо намазаться черным, надеть шубу песцовую. Меня на площадь вывезут, я спою две песни под фанеру, будто папуаска, и сквозь строй милиционеров опять — на вокзал.
     Ну вот, сюжетец, отдающий аферой и криминалом, продан с первых минут: в темно-синем лесу не трепещут осины, а бедные артисты борются с нуждой всеми возможными способами. Интрига, как дорогая карта, открыта, и я пугаюсь: а что же будут дальше играть артисты? Разоблачение “негритосок” из глубинки и с погоней? Или эффектно проделанное надувалово с хеппи-эндом?
     Волчек, которая, естественно, курит, имеет позу низкого старта: кажется, вот-вот рванет на сцену. Но нет — затягивается и откидывается на стул.
     И тут на сцену выходит он — в драном пальто и с чулком на лице. Он стращает “негритоску”, пугает ее, а потом стаскивает маску с лица и:
     — Здравствуй, Старая Зайчиха!
     Она ему:
     — Ах ты, старая гнида, козел ободранный, Папа Заяц! Ах ты, турок-придурок, немецкий окурок, чирикало-вонючка!
     Нечего сказать — “нежная” сценка — встреча двух старых партнеров по сцене и постели, которую делили много лет. Два провинциальных артиста, два одиночества, две судьбы, сломанная каждая по-своему. Начинается диалог длиною в полтора часа, и я сижу как на гвоздях, потому что напряг эмоций и психологии между этими “зайцами” — как под линией электропередач.
     Стоп! А при чем здесь зайцы, думаю я, вслушиваясь в текст Коляды, самого в прошлом провинциального актера, который и спивался, и прошел все круги ада, пока не стал драматургом с мировым именем. А зайцы при том, что лучшей роли, чем эти самые зайцы в михалковской сказке “Зайка-Зазнайка”, в их актерской жизни не было.
     Дорошина: — Я как сейчас помню — я с таким блеском сыграла Старую Зайчиху. О, какой я была зайчихой! Все газеты писали: талант, талант не закопаешь. Я даже в сказке перевоплощалась так, что все матери плакали в зале, потому что все понимали логику характера, внутреннее действие, третий план…
     Какой же скотской жизнью надо жить, чтобы заходиться в экстазе от такого ретро? После прогона Волчек скажет:
     — Эта история не про актеров, а про то, как живут люди, которые являются провинциальными актерами.
     Судя по тому, что написал Коляда, и по тому, что я вижу на сцене, — живут убого и комично. “Комедия” — обозначено в свеженькой афише “Современника”. Гафт и Дорошина не грубыми лапидарными красками рисуют трагифарс, и будто наполняют своей жизнью, собой. Во всяком случае три раза Гафт в действие вплетает свои знаменитые эпиграммы, которые, кажется, и написаны специально для премьеры. Когда Зайчиха-негритоска, уже сорвав с головы курчавый парик, кричит, что она всего в жизни добилась — ведет корпоративные вечеринки и стала народной, Заяц выдает:
     — Народный РСФСР
     Настолько глуп, настолько сер,
     Что даже страшно за народ,
     Который звания дает.
     Потом еще припомнит Шекспира: “О, шут мой, я схожу с ума!” Потом…
     Над “Зайцем. Лавстори” с двумя артистами работает серьезная команда: два композитора, один спец по пластике. Спец этот, между прочим, Татьяна Тарасова. И, как говорит мне Гафт, это именно она “Нинке ножки сделала”. Ножки для возраста артистки, повторяю, что надо. А музыка — знойная: стилизация под латиноамериканскую попсу и танго (студия Асафа Фараджиева). На постановку света приглашен выдающийся мастер Дамир Исмагилов. Но, как уверяет управляющая заячьим процессом Галина Волчек, никаких специальных фишек в будущем спектакле не будет.
     А вот и нет! Будет! Но в финале. Причем не человеческого и не животного происхождения, а механического. Но об этом — молчок. С меня берут слово, что до премьеры о финальном сюрпризе никто не узнает.
     Премьера назначена на 13 апреля.