Цена плача

  Мы живем стреляющей Чечней уже восемь лет, начиная с конца 94-го, когда российские войска вошли в эту северокавказскую республику и начали бездарный и безумный штурм Грозного. По сравнению с Ольстером в Англии или басками в Испании — сущий пустяк. Но только по времени, а не по количеству жертв. “Счетчик” двух последних чеченских войн давно обошел даже количество погибших во время советско-афганской войны, длившейся десять лет. Уже сейчас, когда объявлена закончившейся “активная фаза контртеррористической операции” и Чечня вроде как стала мирной, здесь ежедневно гибнет пять человек. Вдумайтесь — каждый месяц Молох войны забирает 150 жертв! И это только среди военнослужащих федеральных сил. Убитых чеченцев, и не только боевиков, ничуть не меньше. У непонятной войны — страшная цена...
    
     У каждого человека, наверное, свое отношение к войне — вернее, к ее подлым, а других здесь не бывает, нюансам. Войну нельзя любить или не любить, ее можно только принимать или не принимать. А еще — ненавидеть. Мое личное отношение к этой бойне сложилось в тяжелый день 12 августа 1996 года — на самом финише “первой чеченской”, во время последнего штурма боевиками Грозного. Один день, но в нем будто спрессовалась вся жизнь, а еще смерть. Чужая смерть, но именно она повлияла и на мою жизнь, и на личное отношение к войне. До этого было много увидено и запечатлено в памяти. Были трупы в январе—феврале 95-го в Грозном, когда горстку черной обугленной грязи — все, что осталось от человека, — сгребали лопатой на солдатскую плащ-палатку. Были искромсанные пулями тела боевиков, которые присыпали после боя землей, чтобы вскоре вытащить их обратно для обмена на такие же изуродованные трупы российских солдат... Журналист на войне фиксирует в сознании происходящее, будто на фотопленку, которая проявляется потом в голове годами. Но тот день...
     Спокойно-размеренный генерал Константин Пуликовский, исполнявший в то время обязанности командующего федеральной группировкой, заявлял столпившимся возле штаба в Ханкале репортерам: “В Грозном все спокойно”. Уж не знаю, какой бес дернул тогда меня за язык:
     — Вы лжете, господин генерал. В городе идут кровопролитные бои — из Грозного приходят машины, набитые трупами...
     — А ты поезжай и посмотри сам, — раздраженно бросил генерал. — Трепаться всякий может...
     — Сейчас в Грозный уходит колонна, дайте команду старшему, чтобы меня взяли.
     — Валяй...
     В Грозном и впрямь стреляли — все смешалось в кучу, шли такие ожесточенные бои, когда трудно понять, где передний край, где свои, где чужие. Схватки разгорались на пятачках уличных перекрестков и за каждый конкретный дом. Мне удалось прибиться к одной из мотострелковых рот 205-й бригады, пробивавшейся к центру Грозного в районе больницы “Скорой помощи”. Среди оборванных, пропитанных порохом и водкой контрактников светлым пятном выделялась медсестра Юля. “Юля из Чебаркуля”, — ласково называли ее охрипшие от мата солдатские глотки.
     К полудню рота пошла на штурм покоцанной пулями и снарядами девятиэтажки, где засели боевики, мешающие прорваться к стадиону “Динамо”. Под огнем чеченских пулеметов атака захлебнулась, а на дворе, неподалеку от детских качелей, остался лежать раненый солдатик. Он даже не стонал, а только тихо всхлипывал, но в звенящей после взрывов и выстрелов тишине эти звуки набатом рвали сердце. Всего тридцать метров отделяли парнишку от спасительного укрытия... Как Юлька рванулась вперед — никто толком и не заметил. Мелькнул ее русый хвостик из-под зеленой косынки-банданы, да громоздкая сумка с красным крестом на боку. Через пару секунд она была возле раненого. И тут заработал опомнившийся чеченский снайпер из соседнего дома. Первая пуля — в ногу. Юлька упала, перевернулась на живот и поползла на четвереньках к бойцу. Второй щелчок “эсвэдэшки” — в протянутую руку. С такого близкого расстояния, меньше ста метров, снайпер хорошо видел, в кого он целил. И мог легко выбрать любую точку для прицеливания на теле своей жертвы. И он ее выбрал...
     Смертельная пуля попала точно в девичью грудь — в аккурат под левый сосок, которому уже никогда не суждено наполниться материнским молоком... А было-то Юле из Чебаркуля всего девятнадцать годков с небольшим хвостиком.
     Вечером того же дня в небольшой дворик частного дома в Грозном вползла воняющая соляркой БМП. В ее боевом отделении, рассчитанном на десять человек десанта, набилось двадцать чеченских женщин. Их эвакуировали из подвала разрушенной пятиэтажки российские солдаты и вывезли в более-менее безопасное место. На руках одной из женщин покоился попискивающий сверток — новорожденная девочка, двух дней от роду, там в подвале она и родилась под грохот разрывов. У мамки от стресса пропало молоко, и малышка плакала от голода.
     Капитан-медик Саша из Новосибирска, оторвавшись от окровавленных бинтов, смущенно закряхтел: “Вот только этого мне не хватало... Дуйте в больницу, там есть в подвале несколько местных врачей. Не мне же грудью новорожденного кормить”.
     До больницы — двести метров, половина из которых находится в простреливаемом секторе. Мальчишка-срочник, ни фамилии которого, ни номера в/ч никто не знал, вызвался провести туда молодую маму. Они, неуклюже пригибаясь, побежали через скверик — женщина с ребенком на руках и худенький солдатик рядом, пытающийся поддерживать ее под локоть свободной от автомата рукой.
     ...Разрыв мины накрыл всех троих. Вспышка огня, дым, пыль — и больше ничего. Чья это была мина — никто так и не понял, в тот день в Грозном много стреляли.
     Уже поздней ночью, возвращаясь на военную базу в Ханкале, лежа на броне МТЛБ, я тупо смотрел в высокое ночное небо, где мерцающие в дымке звезды перечеркивались трассерами пуль. “Звезда — это надежда, это направление пути, — мелькало обрывочно в голове. — Пуля — это крест на всех надеждах. Как они могут существовать рядом?” Объяснения не было... А ненавистная война продолжалась. И продолжается уже который год. В ее жерновах — и Юлька из Чебаркуля, и молодая чеченка с так и не получившей имя малышкой, и юный худощавый солдатик, в искреннем порыве пытающийся спасти чью-то жизнь...
     Сколько их еще нужно, человеческих жизней? * * *      Недавно в Чечне обнаружили страшную находку — концентрационный лагерь еще с той, первой войны. К марту 1996 года в земляных норах этой тюрьмы содержалось около 150 человек. Боевики, подконтрольные Басаеву и Масхадову, содержали здесь заложников для получения выкупа, использования в качестве рабов, для пыток и зверских убийств. Здесь были энергетики из Волгодонска, которые работали на Грозненской ТЭЦ, строители из Зеленокумска, солдаты федеральных сил, чеченцы. Практически все пленники были расстреляны и зарыты в братские могилы — следствие пока не может точно назвать даже цифру погибших, судя по останкам, их было от 70 до 90 человек.
     Последний теракт на автобусной остановке в Грозном, по уточненным данным, унес жизни восьмерых человек, среди них две малолетние девочки. Еще 28 человек находятся с ранениями различной степени тяжести в городских больницах. Кому и зачем было нужно их, невинных, убивать и калечить? А все остальные — за что они гибнут каждый день?
     По мнению властей, обострение обстановки в Чечне напрямую связано с очередным финансовым вливанием действующим бандгруппам со стороны зарубежных исламских организаций. В Урус-Мартановский и Гудермесский районы из Турции через Баку только на минувшей неделе курьерами доставлено 50 тысяч долларов. В Шали и Шатой — еще около 80 тысяч. Эти деньги уже “работают” — взрывают и калечат людей, подрывают фугасы под армейскими машинами и автобусами с мирными жителями. Грязные деньги грязной войны... Конца и края этому не видно — каждый день пять убитых солдат, каждый день пять лишенных жизней мирных жителей.
     Мы живем стреляющей Чечней уже восемь лет... * * *      После развала Советского Союза на территории Чеченской Республики осталось: 42 танка, 48 БМП и БТР, 139 артиллерийских систем, 101 противотанковое средство, 124 средства ПВО, 165 самолетов, более 50 тысяч единиц стрелкового оружия, 27 вагонов боеприпасов.
     Первая чеченская война (11 декабря 1994 г. — август 1996 г.) продолжалась более 20 месяцев.
     Вторая чеченская война (с октября 1999 г.) продолжается около 36 месяцев.
     Потери федеральных сил во время первой чеченской войны (1994—1996 гг.) составили: убитыми — 4103 (по другим данным — 4379) человек, ранеными — 19 794. Пропало без вести — 1231 человек. Потери в боевой технике выглядели так: БТР и БМП — 400—500 машин, танки — 60 (по другим данным — 100), самолеты — 5, вертолеты — 8.
     Потери боевиков убитыми и ранеными за время первой чеченской войны (по оценкам Минобороны) составили 15 000 человек.
     Потери федеральных сил во время второй чеченской кампании (с 1999 года). По состоянию на начало сентября, с начала контртеррористической операции на Северном Кавказе, потери объединенной группировки составили 4405 человек погибшими. 12 530 военнослужащих получили ранения. Причем в это число не входят военнослужащие, пострадавшие при катастрофе вертолета “Ми-26” в Чечне.
     Потери боевиков с начала контртеррористической операции на Северном Кавказе (с 1999 г.) по данным представителя штаба Объединенной группировки войск (ОГВ) на Северном Кавказе, уничтожено 13 859 боевиков.