«Написал бы книгу о таких, как он»
«У меня сейчас проблемы со здоровьем — глаза плохо видят, гипертония», — жалуется Виктор Алексеевич, ворча скорее для порядка. Он ведет нас в один из двух двухэтажных домов, что у него на участке. Дом утопает в зелени деревьев, которые тут растут повсюду. Жить здесь — благодать, меньше часа до Москвы на электричке, рядом — водохранилище, где у Маресьевых и катер стоит. Один дом, деревянный, — с современным ремонтом и шикарной барной стойкой, которую мастерил сам хозяин. В нем и живут. Другой дом, каменный, недостроен, хозяев «кинули» рабочие.
— Однажды я попал в больницу с очень низким гемоглобином — 40. А недавно оказалось, что к этой проблеме еще прибавилась хворь в сердце. Врачи мне порекомендовали наркомовскую норму — 150 граммов — хоть каждый день. Я послушался и каждый день теперь за обедом выпиваю. Но только водку. Это кощунство — жить в России и пить коньяк, паршивый виски или самогонку. Я уже сегодня выпил и поэтому такой говорливый, но секретов вы у меня не выведаете. У меня с моих 18 до 67 лет даже фотографий нет. Ни одной.
— С отцом разве не снимались — на параде или в семье?
— Как только видел фотоаппарат наизготовку, переходил на другую сторону улицы.
— Вы родились в 1946 году — в тот самый год, когда была написана «Повесть о настоящем человеке» и через четыре года после описанных в ней событий. И отца видели всегда...
— И отца видел всегда таким — без ног.
— В каком возрасте вы осознали, что отец — герой и что вся страна восхищается им?
— Такого осознания никогда не было, отец мне всегда говорил: «Если узнаю, что ты, Витька, используешь мое имя в своих целях, запорю!»
— И вы послушались? Или — признайтесь уж честно — когда-нибудь использовали?
— Нет! Ни я, ни сын мой. Я называю себя не сыном своего отца, а его заместителем. Отец ведь никогда не считал себя легендой. Без ног воевали человек сорок, без рук тоже. А вы, вот вы знаете тех, других? Эх... Вот Иван Антонович Леонов, старший лейтенант из Тулы, — без руки воевал на штурмовике. (Леонов — Герой России и единственный в мире боевой летчик, воевавший в небе с ампутированной рукой, занесен в Книгу рекордов Гиннесса. — Прим. авт.) Его мы наградили титулом «Настоящий человек». Этот титул учредил Фонд Маресьева, созданный в 1997 году. Им пока награждены только два человека — Леонов и детский врач Рошаль. У Леонова, кстати, украли его звездочку (она похожа на Звезду Героя, но только с лучиками и надписью «Настоящий человек»), а такие награды не восстанавливаются. Их изготавливает Монетный двор.
— Отец пытался сделать так, чтобы об этих героях без ног и рук узнала страна?
- Когда ему говорили, что он должен написать еще одну книгу про свою жизнь, отец всегда отвечал, что если бы был корреспондентом или писателем, то написал бы о них, о тех героях: «На меня Полевой нашелся, а на них не нашлось». Не нашлось Полевых и на современных героев, о которых мы вообще ничего не знаем.
Например, Андрей Иванович Плахута (начальник 332-й учебной воздушно-десантной Митинской сотни Центрального казачьего войска. — Прим. авт.). Он сидит на коляске, с которой — он на меня не обидится — ничего не свисает, но глаза его полны жизни. Он и живет полноценной жизнью: ездит на автомобиле, ходит в гости, выступает перед школьниками. Он подполковник, который четыре года прослужил без ног в ВДВ, после того как подорвался на мине в Чечне. Эта сила, заставляющая людей оставаться нормальными при такой безусловной инвалидности, — огромный пример для подрастающего поколения.
— Как отметите столетие отца?
- Прежде всего я настоял, чтобы торжества прошли не в Москве, как планировали, а в Камышине. Столица и так за свою историю повидала много парадов и концертов. Прибудут в Камышин и хор Александрова, и «Русские витязи» (авиационная группа высшего пилотажа ВВС России. — Прим. авт.), и вообще планируется большая программа. Возможно, приедет и президент.
Владимир Владимирович очень хорошо относился к Алексею Петровичу. Он с ним много раз виделся, душевно беседовал. Помню впечатления отца после первой встречи с Путиным. Отец был человек взвешенный и решительный. Если он ненавидел Горбачева, на дух его не переносил, Ельцина считал пьяницей, то в Путина он поверил сразу. Как-то говорит мне: «Витька, мне Путин будет докладывать, почему в школах не проходят книгу Полевого «Повесть о настоящем человеке». Вскоре звонят из администрации по поручению президента и докладывают, что у нас сейчас такие законы, что сам учитель решает, по каким произведениям учить.
— Ваш отец — почетный житель многих городов, не только родного Камышина. А какая связь у него с теми, другими городами?
— Первый памятник (в 2005 году. — Прим. авт.) ему поставили в Комсомольске-на-Амуре. Отец считается одним из первых строителей этого города, туда его в 17 лет направили из Камышина. Он сначала отказывался. Но его мать сказала: «Лешка, как же ты супротив власти пойдешь?» А Лешка лет с 12 до 17 много болел: ангина, несколько раз воспаление легких было... Мать посчитала, что он там поправит свое здоровье. И действительно, отец в Сибири окреп. А в Камышине ему поставили памятник в 2006 году. Это была инициатива мэра, но деньги жертвовали простые люди и предприниматели. Памятник стоит в шикарном месте — на возвышении, — и вид оттуда такой нараспашку, как душа у Алексея Петровича. Но это все было после смерти. При жизни памятников не ставят.
«Отрежем, отрежем Маресьеву ноги!»
— 9 Мая в каждой семье принято вспоминать войну, подвиги своих ветеранов... Как это происходило у вас?
— Мы все это проходили в школе, знали о Лизе Чайкиной, Александре Матросове, Зое Космодемьянской. Кстати, мать Зои была с отцом во многих ветеранских командировках.
— Ваши одноклассники относились к вам по-особенному, потому что вы сын всенародного героя?
— Относились. Когда вышла опера (Прокофьева, в 1960 году. — Прим. авт.), они пели: «Отрежем, отрежем Маресьеву ноги!» (Делает страшное лицо и тут же заливисто смеется.) Такое было, но мы все дружили. Премьера оперы была в Большом театре. Когда прозвучали последние аккорды, отца, как прототипа героя, попросили выйти к народу. Он, конечно, вышел. Корреспондент спросил его о впечатлении, а Алексей Петрович ведь made in Камышин, что он может знать про такую музыку? Он насупился и ответил: «Хорошо сымитирован звук мотора!» Вывернулся! Когда он встретился с Кибкало, который исполнял его партию, тот сказал, что тоже проявляет некий героизм, потому что оперному певцу невероятно трудно петь... лежа.
— Как он относился к тому, что в книге использована фамилия Мересьев, а не Маресьев?
— Никак. Известность его вообще не интересовала. Она только толкала его на более активную деятельность в пользу государства. Как в китайском анекдоте: «Рядовой Сяо, возьмите гранату и взорвите мост». — «Полковник Ляо, дайте две гранаты, и я взорву два моста!». Действительно, Алексей Петрович работал, не жалея себя. А я стараюсь хранить о нем память — выступаю в школах, училищах...
— О чем спрашивают дети?
— Какой он был как отец, драл или не драл.
— Какой он был как отец, драл или не драл?
— Мать была суровее, чем отец. Он меня лупил иногда солдатским ремнем, а мать меня однажды шнуром от пылесоса отходила за то, что я «кол» на «четверку» переправил.
— Ремень же тяжелее.
— Э-э нет, милая, видно вас никогда не лупили. Ремень что, вот шнур от пылесоса! Алексей Петрович не помогал мне делать уроки, а требовал, чтобы я их делал сам. А я их не делал — некогда. А как-то раз меня у «Метрополя» задержала милиция за то, что менял значки на жвачку. Ну за это, конечно, получил по полной! Мы жили на Пушкинской площади в доме на углу Тверской и Большой Бронной. Напротив располагался кинотеатр «Центральный», где в 9 часов был детский сеанс по 10 копеек. Жизнь шла, и идеологически она была неплохая. Надо было только дать народу джинсы, колу и обеспечить свободу движения и малого бизнеса — булочные, шиномонтаж и прочее. Я много спорил об этом с отцом. Тот говорил: «Ты линию партии не тронь!» А я настаивал, что партия не неприкосновенна.
— Алексей Петрович хотел, чтобы вы были коммунистом?
— Хотел, но я коммунистом не был. Говорил, что стану, когда партия исправит свои ошибки, что его страшно возмущало. Но он меня не подавлял как сына. Осторожненько спрашивал о моих планах после школы. А я собирался крутить педали, так как занимался велосипедным спортом. За две недели до окончания 8-го класса я занял второе место за сборную Центрального совета «Союз—Динамо». А отметки у меня были «три» с минусом и «двойки» — и, естественно, ремень.
— При том, что родители были грамотные, образованные люди...
— Алексей Петрович имел степень кандидата исторических наук. Как говорила бабушка, «он поднаторел». По окончании войны занимался распределением матпомощи нашим военнослужащим. А затем его вызвали в ЦК и предложили или Академию Генштаба или Высшую партийную школу. Он сказал, что в мирное время безногие генералы не нужны, и пошел в ВПШ. Занимался очень усердно, сидел до 2 ночи за столом под зеленой лампой. Потом окончил аспирантуру при Академии общественных наук, защитил диссертацию по Курской дуге. Она даже издана. В ней рассматривал причины нашей победы над Гитлером.
— В чем их видел ваш отец?
— Главная причина была в том, что мы отстаивали свою землю.
«Ему писали даже немцы»
— Знаете ли вы тех, кому книга о вашем отце помогла встать на ноги?
—Да, ко мне как-то приходили и рассказывали, что актриса Наталья Гундарева после инсульта проходит путь Маресьева — зарядка, упражнения. А мы сегодня забросили такие книги в разряд совковой литературы и забыли о них.
— Любил Алексей Петрович перечитывать книгу о себе?
— Нет, не любил. В доме было много изданий на разных языках, но вспоминать о тех событиях он не хотел. Он и в деревне Плав (Валдайского района Новгородской области. — Прим. авт.), где его нашли, по той же причине больше никогда не бывал. И славой своей не гордился, но радовался, когда ему в 1949 году написала испанка, которая собиралась надеть на шею петлю, но, прочитав книгу, отбросила эту мысль напрочь. И ее жизнь сложилась счастливо: она нашла себе любимого, родила ребенка. И таких людей было много. Например, к нему обратился человек, который был разведчиком и провел на нелегальной работе 12 лет, а у него здесь дочка в 14 лет заболела менингитом и лежала в полной апатии два месяца. И он попросил, чтобы отец не просто дал ей автограф, а написал наставления по жизни. Алексей Петрович взял книгу и пошел к ней сам. Минут 45 пробыл у нее, а на следующий день она встала. Потом они нас даже приглашали на ее свадьбу.
— Много ему писали?
— В 1940–1950-е писали очень многие. «Москва. Кремль. Маресьеву». Наверное, думали, что Маресьев живет в Кремле.
— На все письма отвечал?
— На все письма тут не ответишь, но он старался. Очень ответственный человек был. Писали ему и из-за рубежа — Испания, Италия, Франция, Германия.
— Что писали немцы?
— От немцев было много покаянных писем. «Алексей Петрович, я с 1941 по 1943 год был обманом втянут в армию и ранен за дело. Но больше я не стал воевать… хотя мне это стоило таких-то мук». Однажды отца навестила наша общественная организация, которая получила просьбу от немцев отдавать им останки, если это немецкая могила. Спросили его мнения — как одного из основателей ветеранского движения. Алексей Петрович ответил, что он воевал с немцами в воздухе, а под землей не будет. С мертвыми мы не воюем.
— Слава никогда его не тяготила?
— Нет, хотя был один случай. 9 Мая 1961 года Брежнев сделал первый раз нерабочим днем, и отец должен был чуть ли не речь говорить с трибуны Мавзолея. И в итоге он не попал на похороны матери, которая скончалась накануне.
— Много у него было фронтовых друзей?
— Из закадычных друзей был дядя Саша, который помог ему с возвращением в строй. До этого он объездил 10 полков, но инвалида никто не брал. Это был 1943 год, шла настоящая война со смертью. Дядя Саша несколько раз ходил к командиру полка, который его отфутболивал, и наконец разрешил взять под расписку, что если с Маресьевым что-то случится, он пойдет под трибунал. Дядя Саша такую расписку написал, а потом призадумался, как инвалид будет летать, и взял его с собой в пару сначала ведомым — и отец не отставал, а потом ведущим — и сам еле поспевал за ним. Потом в одном бою отец замкомандира полка спас, сбив самолет, который атаковал его.
— Не завидовали фронтовые друзья, что о нем книга написана, а о них нет?
— Абсолютно не завидовали.
— Были у отца увлечения?
— На мандолине играл, а так увлекаться ему некогда было. Придет часов в 6 домой, в 7–8 сядет телевизор смотреть, а в полдесятого он уже спал. Вставал рано, делал зарядку в 8 и в 9 — на работу в Советский комитет ветеранов войны.
— Чиновничья работа?
— Да, он был чиновник. Там было много дел. Однажды сказал: «Надо бы помочь одному ветерану, но такая сволочь за него просит! А потом будет говорить, что ветерану помог». Главное же для него было вытащить забытых героев, а через забытых вытащить современных героев, которых тоже очень много.
«Пробил катер для первого космонавта»
— Гагарин, который был знаком с вашим отцом, после своего полета встречался с Софи Лорен, Джиной Лоллобриджидой... У Маресьева такие встречи были — с красотками западного кинематографа?
- Мать бы ему дала Софи Лорен! А Гагарина он в последний раз видел за три дня до его смерти. Алексей Петрович лежал в ЦКБ, и там лежала с язвой жена Гагарина, Валентина, которую он пришел проведать. Они с отцом пообщались, про водные лыжи поговорили. Ничто не предвещало, как говорится. Благодаря отцу, кстати, первому космонавту разрешили иметь свой катер. Его ему подарила датская королева.
Но в КГБ, куда Гагарина по этому случаю вызвали, ему сказали, что советскому человеку свой катер иметь не положено. Предложили сдать на Лубянку, пообещав его и семью катать, когда те захотят. А штука в том, что мой отец к тому времени имел свою посудину! Когда он работал в Комсомольске-на-Амуре, у него был небольшой катер с дизельком, на котором они возили рабочих и строительные материалы с берега на берег. А потом было принято правительственное решение продать Маресьеву катер в виде исключения с судоверфи ВЦСПС за наличный расчет. И вот отец добился разрешения, чтобы и Гагарину разрешили иметь постоянно этот датский катер. Посудины их вместе стояли, на одном причале тут неподалеку, на Химкинском водохранилище.
— У вашего отца был советский катер, а у Гагарина от датской королевы. В этом вся разница?
— Советский катер тоже ходил, будь здоров! Просто у нас не разрешалось иметь катер, потому что на нем можно было запросто усвистать в Швецию или Турцию.
— Но не с Химкинского же водохранилища!
— А что мешает перевезти его тайком на Балтику?
— Боялись, что Гагарин может убежать?
— Не боялись, но это была наша советская неграмотность, о которой я тоже спорил с отцом. Почему не продавать грузовики? Покупай и помогай нашему народному хозяйству. Нет, ты должен обязательно работать в организации — заводе, фабрике, институте, — а сам ничего иметь не можешь. Отец не был подкован в экономике. А с Гагариным отец прошел путь вместе, потому что уже знал, куда обращаться насчет катера. И вот за три дня до смерти Гагарин меня звал покататься вместе на Пироговском водохранилище и отца обещал тоже пригласить. Посмеялись и разошлись, а через три дня узнал, что Гагарин разбился.
— Они дружили?
— Это были люди занятые, разного возраста. Но они прекрасно относились друг к другу. И с Полевым отец не дружил, но относился к нему превосходно. Были в совместных делегациях, выступали в редакциях.
«В опере анекдоты травил»
— В повести Полевого совсем не описан обычный, не героический быт человека без ног.
— Быт самый обычный. Вы тапочки надеваете за три секунды, а он протезы надевал минуты четыре-пять. На ночь снимал. Там было два кожуха, шнуровка из сыромятной кожи, три ремня.
— Советский протез?
— Да.
— Хороший?
— Как он начал на одной модели, так и закончил на ней. В 1990-е годы ему позвонили ребята из Нормандии-Неман (французский истребительный авиационный полк, воевавший против гитлеровской коалиции. — Прим. авт.), с которыми у него были дружеские отношения, и позвали приехать сделать новый протез, с которым можно бегать, как Брумель (знаменитый советский легкоатлет, олимпийский чемпион. — Прим. авт.) прыгает. Оказалось, что нужно приезжать не меньше чем на полгода, чтобы ему сломали кости под их протезы. Отец не поехал. А на своих протезах он и на коньках катался, и на лыжах, и на самолете летал. Алексей Петрович все старался делать сам.
— В отношениях ваших родителей присутствовала романтика?
— Сначала была. Он пригласил мать в оперу на «Онегина» Чайковского и во время арии предложил рассказать анекдот. Простой мужик из Камышина... Мать была прагматичная. У нее на примете имелись музыкант, поэт и герой. Она решила, что музыкант будет пить, поэт гулять, а герой без ног никуда не денется.
— Как они познакомились?
— На работе. Он был инструктором школы ВВС Московского военного округа, а мать там бумажки перекладывала с места на место. До столовой было метров 500, а у отца была машина с шофером, на которой он ездил. Увидел дивчину и предложил ее подвезти, она отказалась. Потом ее вызвали в отдел кадров и расспросили о жизни по просьбе отца. Потом начали встречаться, месяцев семь гуляли, а 31 декабря 1945 года расписались. А на девятый месяц, в сентябре, я появился.
— У вас еще был младший брат, Алексей. Как про него написано в «Википедии» — инвалид с детства?
— Нет. Он не был инвалидом с детства, с ним трагедия случилась. ЦК Компартии Чехословакии пригласил отца отдохнуть в Карловы Вары на месяц, подлечиться водами. Мне было лет 15, а Алешке года три. Его отдали в совминовский детский сад на Войковской, где он отодрал щепку от паркета, засунул в нос, а кусочек обломился. Началось нагноение, инфекция попала в мозг, воспалились оболочки головного мозга. Начало расти внутричерепное давление, он стал отключаться — непроизвольно терять сознание, и в 5 лет поставили диагноз эпилепсия. Он четыре раза в день пил по 9–11 таблеток, которые очень дорого стоили. Отец даже просил зарплату ему поменять на доллары по низкому курсу, чтобы покупать в венской аптеке очень редкие лекарства. Так и прожил с родителями всю жизнь. Ни рюмочки не выпил, ни разу не поцеловался. В основном с ним занимался отец, потому что мать была гипертоник, а он был поздоровее. Алешкина болезнь нам всем была как ножом по сердцу. Умер он в 2002 году. Ему было 44 года.
— В смерти вашего отца меня смущает тот факт, что его 85-летний юбилей решили отмечать за два дня до даты рождения. И он скоропостижно скончался за пару часов до намеченных в Театре Российской армии торжеств...
— Это решили не мы, просто пятница была, удобно праздновать. Не думаю, что это как-то связано с его смертью. Каждому столько-то отпущено. Я был с отцом с полдесятого утра. Мы должны были в 6 часов вечера выехать в театр. Отец лежал до 2 часов, потому что боялся натереть ногу. Потом пообедал, начал одеваться, даже похвастался своими советскими орденами передо мной, пошел в ванну причесываться, и там у него защемило сердце. Это было в 16.40. Я посоветовал ему полежать. Нам нужно было выехать в 17.30. Как раз позвонил тогдашний министр транспорта (путей сообщений. — Прим. авт.) Аксененко, который хотел поздравить его первым. И пока мы с ним говорили по телефону, мать закричала: «Витя, папа хрипит!» Я подбежал, приложил щеку к груди и ничего не услышал. «Скорая помощь» приехала через 8 минут, применили дефибриллятор, сражались минут сорок. Потом врач вышел и сказал в качестве утешения, что все мы были при нем и что он даже не понял, что происходит. Вскоре приехали из морга. У нас лестница узкая, и чтобы отца пронести на носилках, надо было бы поднимать их одному на вытянутых руках, а он был тучный — и это отказалось невозможно. Решили спускать на лифте. Его закутали в простыню, спеленали как младенца с головой и перевязали крест-накрест шелковыми галстуками. Поставили в лифт. А я сбежал вниз. Как только отца вынесли из лифта и поставили на первую ступеньку, у него вдруг открылось лицо, хотя он был закутан очень плотно. Как будто человек, который жил здесь с 1948 года, решил попрощаться с родным домом. Теперь-то на этом доме мемориальная плита. А похоронен отец на Новодевичьем кладбище. Кстати, когда приезжали иностранцы — его друзья из той же Нормандии-Неман, он никогда не ходил с ними на экскурсии на Новодевичье кладбище, наверное, предполагал, что там его и похоронят.
«Внук героя растет националистом»
— Кем вы работали за свою жизнь?
— С погонами ходил. Работал автомобилистом, есть диплом МАДИ, который меня выручает. Был директором станции техобслуживания, когда был так называемый хапремонт. Но я сам набрал слесарей и сказал им, чтобы в счетах проставляли настоящую стоимость деталей. За свою работу разрешил им договариваться с клиентами, и все были довольны. Потом мне все это надоело — не мое.
— Любовь к небу передалась от отца?
— Нет, я высоты боюсь.
— Даже не брал вас с собой в полеты?
— Ему был положен в поездках сопровождающий, и это часто был я. В такие полеты брал, но летать не учил. У меня был сильный астигматизм.
— У вас самого уже взрослый сын... И тоже Виктор!
— Так вышло, что я кормящий отец. Была у меня жена — Алла Николаевна, старше меня года на три, прекрасно готовила, подружки у нее были, дикторши с телевидения. Она не работала, денег хватало на все, а ей нравился высший свет, любила покупать себе дорогие вещи. Прожили мы вместе лет 10, и я ушел от нее, оставив машину и квартиру. Она лет семь как умерла от опухоли мозга. А мама Виктора, сына моего, работала секретаршей у одного начальника. Наш общий знакомый музыкант пригласил нас поужинать в модный загородный ресторан. Поужинали — и Витька родился. Меня попросили дать отчество. Согласился, но не женился, за что меня возненавидели. А потом мне спихнули сына, и я его ращу.
— Чем занимается внук героя?
— Сын выучился на менеджера. Пробовал организовать бизнес, выпускать паркет, но все развалилось — и вот уже месяцев пять ходит без работы. Ему скоро 30, но мышление как у восемнадцатилетнего. Спрашиваю, есть ли у него девчонки, а он про кавказцев что-то бормочет. Я ему говорю, что никогда ни одной нации национализм счастья не принес. Людей различать по национальному признаку — это дикая безграмотность.
БЛИЦ О КНИГЕ
— Вам за свою жизнь с героем удалось найти ответ на вопрос — как он смог с таким заражением, без еды, в холод продержаться 18 дней?
— Мне он на этот вопрос никогда не отвечал.
— Сколько раз сами перечитывали книгу?
— Два.
— Есть у вас любимый отрывок из книги, который вы могли бы рассказать наизусть?
— Могу спеть наизусть песню португальских партизан.
— Было ощущение, что живете с великим человеком?
— Нет. Не понимаю, как это, отец — великий человек или мать — красавица. Мать есть мать. Красавицы на улице.