Леонид Млечин
Публикаций: 215
Никуда мы не продвинулись за целое столетие! Где были, там и остались. Сто лет назад, развесив уши, слушали обвинения в том, что Ленин, Троцкий и другие большевики — немецкие агенты и совершили революцию на деньги германского генштаба. И сто лет спустя, широко раскрыв глава, внимаем тем же рассказам, льющимся с телеэкрана. В острой политической борьбе семнадцатого обвинение в работе на немцев было самым надежным.
Когда на юге России появилась Белая армия, вспыхнула Гражданская война, которая будет продолжаться многие годы. Но самые совестливые не пожелали участвовать в братоубийственной бойне.
Сто лет назад многие в России не признавали власти большевиков и не желали им подчиняться. 6 декабря 1917 года советское правительство обсуждало вопрос «О возможности забастовки служащих в правительственных учреждениях во всероссийском масштабе».
Большевики обещали построить мир, в котором деньги потеряют свое значение. Но им самим деньги были очень нужны. Для начала в Госбанк отправили будущего главного чекиста страны Вячеслава Менжинского. Он потребовал выдать новой власти десять миллионов рублей на текущие нужды. Служащие Госбанка большевиков не признали и высокомерно отказались выполнять приказы Совнаркома.
Не так просто установить, когда именно началась Гражданская война, которая стала катастрофой для страны и народа. У историков разные мнения. Но не Брестский ли мир с немцами, названный позорным и постыдным, стал поводом для того, чтобы одна Россия подняла оружие против другой?
В годы Гражданской войны выражение «отправить в штаб к Духонину» стало крылатым и означало расстрел без суда и следствия. Генерал-лейтенант Николай Николаевич Духонин, когда большевики взяли власть в Петрограде, принял на себя обязанности верховного главнокомандующего — мировая война еще продолжалась.
Коллонтай проработала в правительстве всего четыре месяца. Немногим политикам удавалось за столь короткий срок сделать так много.
Сто лет назад в самом центре Москвы шли бои. Тверскую перегородили окопы. Гостиницу «Метрополь» брали с боем. Кремль обстреливали из артиллерийских орудий. Одни москвичи убивали других.
Первое советское правительство было названо «временным» — до созыва Учредительного собрания. Но уже через несколько дней слово «временное» забыли. Большевики взяли власть и не собирались ее отдавать.
25 октября 1917 года власть перешла к большевикам, потому что желающих защищать Временное правительство не нашлось. В тот момент питерцам было все равно, кто хозяин Зимнего дворца — Керенский или Ленин, лишь бы в городе воцарился порядок.
24 октября 1917 года, за день до Октябрьской революции, глава Временного правительства Александр Керенский выступал в Мариинском дворце перед Советом республики — это был так называемый предпарламент, образованный представителями различных партий и общественных организаций. Совет республики должен был действовать до созыва избираемого всем народом Учредительного собрания.
В советской истории два ленинских соратника, два члена политбюро — Зиновьев и Каменев — остались жалкими и всеми презираемыми предателями. В реальности они лишь говорили о том, что партия меньшинства не вправе управлять огромной страной.
С войны вернулись фронтовики — с оружием, и проблемы стали решаться силой. А еще из тюрем выпустили уголовников. Люди ощутили свою беззащитность
Один из предреволюционных соратников вождя большевиков оставил любопытные записи разговоров с Владимиром Ильичом Лениным. Будущий глава советского правительства рассуждал так:
Если бы не раздел Польши, евреев в России вовсе бы не было. Но присоединив немалую часть польского королевства, императрица Екатерина II обрела и еврейских подданных. Сначала им было обещано равенство в правах, но они его так и не увидели. Евреи в силу давних религиозных предрассудков воспринимались как нежелательный элемент. Ведь только в 1965 году Второй Ватиканский собор убрал из церковных текстов упоминания о вине еврейского народа за распятие Иисуса Христа.
«Не будь меня в 1917 году в Петербурге, — записывал Лев Троцкий в дневнике, уже находясь в изгнании, — Октябрьская революция произошла бы — при условии наличности и руководства Ленина. Если б в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы и Октябрьской революции: руководство большевистской партии помешало бы ей совершиться. В этом для меня нет ни малейшего сомнения».
Пять дней в августе семнадцатого года погубили демократию в России. 27 августа верховный главнокомандующий генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов потребовал от главы Временного правительства Александра Федоровича Керенского передать ему власть в стране, а 31 августа корниловских генералов арестовали.
После отречения императора власть исчезла. Некому стало соблюдать закон. А если нет закона, то и моральные нормы словно отменили. На волю вырвались худшие человеческие инстинкты.
В семнадцатом году выяснилось, что самое опасное для начальства — проявить слабость. Если бы глава Временного правительства Александр Федорович Керенский действовал методами большевиков, нещадно уничтожая своих врагов, кто бы лишил его власти?
«Говорят за верное, что Керенский развелся и на днях женился на какой-то артистке; утверждают, что венчание было в Зимнем дворце, — записал в дневнике в августе 1917 года профессор-историк Юрий Готье. — Как все это печально и грустно — по-русски! В Петербурге: солдаты грызут семечки, обыватель в панике перед немцами».
В 1917 году жизнь многим революционерам казалась увлекательным приключением. Они не сознавали трагического характера происходящего вокруг них.
Временное правительство пришло к выводу, что лидеры большевиков в июле 1917 года пытались поднять вооруженное восстание. Совпадение мятежа с немецким наступлением казалось очевидным доказательством того, что мятеж организован на деньги Берлина
К лету семнадцатого русская армия наступать уже точно не могла. Но союзники требовали атаковать общего врага. Последнее летнее наступление погубило русскую армию. И сразу нашли виновного — внутреннего врага. В работе на немцев обвинили большевиков.
Отречение императора Николая II от трона пробудило большие надежды среди национально мыслящих украинцев. Открылся редчайший шанс стать самостоятельными. Они обрели свободу говорить и действовать. И спешили ею воспользоваться.
В июне 1917 года в столице собрался Первый Всероссийский съезд Советов. Выступал один из руководителей Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов Ираклий Церетели. Говоря о сложной ситуации в стране, он задал риторический вопрос: может ли кто-то из делегатов назвать партию, которая бы рискнула взять в свои руки власть и принять на себя ответственность за все происходящее в России?
Узнав, что Германия, несмотря на войну, разрешила Ленину проехать через свою территорию, чтобы он мог вернуться в Россию, где вспыхнула революция, религиозный философ Дмитрий Мережковский обреченно заметил: — Ленин? Да это сам черт! Всему конец!
Люди в серых шинелях не хотели сражаться с внешним врагом, зато открыли внутренний фронт. В 1917 году все российское — и в частности армия — развалилось надвое. «Как только солдаты видели, что в трамвае едет офицер, — вспоминал очевидец, — они входили туда, садились напротив него и, громко разговаривая, курили и пускали дым ему в лицо или открыто издевались над ним и другим военным начальством».
Отправленные на войну миллионы молодых мужчин надолго остались без женщин, это аккумулировало напряжение, разрядившееся после февраля семнадцатого. Скабрезные разговоры о тобольском крестьянине Григории Распутине, будто бы проникшем в спальню императрицы Александры Федоровны, солдаты восприняли очень лично. В их глазах императрица совершила двойное предательство — изменила и стране, и мужу.
Первым военным министром Временного правительства стал Александр Иванович Гучков, сын русского купца и француженки, успешный бизнесмен, путешественник, искатель приключений и любитель авантюр. Он увлекся политикой и стал председателем Государственной думы.
Первое убийство он совершил совсем молодым. На суде хладнокровно выслушал приговор: смертная казнь. Заболел туберкулезом и вряд ли собирался жить долго. Храбр был до безумия. Восхищенно рассказывали, что он преспокойно разгуливал под пулями, как другие гуляют под дождем. Не терял спокойствия в бою. Но пьянел от первой рюмки.