«Мэрилин Монро – это за гранью»
Обо мне написала одна бельгийская газета после просмотра «Дяди Вани»: «Это приехала советская Мэрилин Монро». Я жутко испугалась, что после такой статьи, после таких эпитетов меня не выпустят ни за какую границу. Потому что для нас это была не похвала, а, наоборот, хула. Что такое Мэрилин Монро для тех советских времен? Это нечто совершенно невозможное, что-то «вульгарное», западное, «сексапильное», экстравагантное и вообще что-то за гранью. Советская девушка не могла быть на нее похожа. И то, что меня сравнивали с ней, в данном случае было не комплиментом, а наоборот. Это сегодня каждая бы мечтала, чтобы ее так называли. А по тем временам я просто пугалась.
Андрей Кончаловский: не в списке
У меня есть совершенно замечательная фотография Валеры Плотникова, которую вот уж «желтая пресса» раздула бы, расписала бы. Но, слава Богу, теперь есть книга Андрея Кончаловского, и я не в списке его женщин. Не знаю, хорошо это или плохо. Жаль или нет, но по крайней мере в то время и в те годы даже в голову не приходило, мне точно, и я думаю, что ему тоже. Потому что у него была совершенно другая жизнь, была француженка-жена. И она была на сносях, и мы все знали. И Андрей был влюбленный, очень широкий, хлебосольный и очень интересный человек.
Роман Виктюк
Помимо своих талантов, и творческих и человеческих, Рома обладает фантастическим умением всех обманывать. «Я у тебя буду в шесть часов», — скажет он, и очень убедительно. Я, как дурочка, уже готовлю, накрываю на стол, знаю, что будет. Но ничего подобного. В шесть его нет, в семь его нет, без чего-то восемь звонит: «Ируся, ты понимаешь, я сейчас…» Полетело-полетело, понятно, что подводит. «Я буду после десяти!» После десяти, что-нибудь в районе одиннадцати, звонок в дверь, стоит он и еще человека три с ним. Какие-то молодые парни, актеры какие-то. Кто-то замызганный, замусоленный. Кто-то, наоборот, какой-то весь наряженный. Глаза у всех одержимые. Ясно, что идут с репетиции. Все голодные. Тут же, все, что у меня есть в холодильнике, мечу на стол, и всех кормлю-пою, долго разговариваем.
Работал он днем и ночью. Жил в это время в коммунальной квартире, в крошечной комнате. За Сокольниками. И часто бывало, что я его подвозила туда на машине. И там, в этой квартире, была у него чудная соседка, девица, которая отвечала на телефонные звонки. Потому что Роме звонили и из Одессы, где он должен был спектакль выпустить уже вчера, но сегодня еще сидел в Москве, и из Ленинграда, где он должен был уже репетировать, а он еще или здесь, или где-нибудь в Харькове, или во Львове у родителей. Короче, он был неуловимый совершенно. Обманывал, всех подводил, но все это как-то разруливалось и как-то все запускалось и делалось параллельно.
Нелегкая карьера певицы
Есть на Трубной один ночной клуб. Звонит некто Илья и говорит: «Вы знаете, там очень позднее выступление. Начинается от часа до двух. Как вы к этому относитесь?» Я отвечаю: «Всегда хорошо отношусь. Есть ли аппаратура? Дадите транспорт или сама подъеду? А что это за клуб?» И как-то все жмутся: «Да вы знаете, он какой-то такой неординарный клуб». — «Неординарный так неординарный».
Я приезжаю с костюмершей. Ночной клуб «Три обезьяны». У служебного входа нас встречают. Вводят, дают комнатку. Я переодеваюсь. Меня ведут к сцене. Охрана. Темно. Музыка гремит. Выхожу — и передо мной все так красиво. Работаю. Звук прекрасный. Аппаратура замечательная, пою первую песню, вторую. Смотрю, немного привыкнув к свету, стоит парочка. Два парня молодых. Обнимаются. А подальше — две женщины.
Я постепенно понимаю, что действительно какой-то специфический клуб. И начинаю петь ритмовые песни, их заводить. Причем, надо сказать, замечательная публика. Очень адекватные все. Очень приветливые. Мгновенно реагируют. Танцуют. Все нежно. И вообще атмосфера довольно театральная.
Я начинаю входить в разговор: «Что вам спеть?» — «А вот мы слышали вот это…» И я понимаю, что они слышали мои пластинки, слышали, как я пою. И я, как дурочка, начинаю заигрывать с публикой. Ну стоят два парня. Один другого как-то так приобнимает… И вот я пою и как бы его приглашаю танцевать. Хотя я сама не иду танцевать ни с кем. Я, заводя, их всех хочу пригласить танцевать. А он мальчишка совсем, и уже так смотрит на меня, что чувствую — готов ко мне танцевать идти. Но не тут-то было! Парень, который стоял за ним, вдруг ревностно так двумя руками его обнял и прижал к себе. Дескать, «мой», «мое», «не пущу».
Это на меня произвело сильнейшее впечатление. Я подумала, что человеческие чувства очень хрупкие, трогательные и порой бывают смешными. Ведь ревность каждый из нас испытывал.
Лицедейство нетрадиционной ориентации
Еще на Красной Пресне есть какой-то клуб, не помню, то ли «Самолет», то ли еще какой-то, но специфический. Там собираются, что называется, нетрадиционники. Мне совершенно все равно. Потому что, повторяю, публика для артиста, если он действительно настоящий артист, едина.
Темно. Гремит музыка. Лучи света. Толпы народа. Все это шумит-гудит, танцует, орет. И по центру мы видим постамент из металла в кругу, я теперь специалист и могу сказать, «стакан». И в этом решетчатом «стакане» под лучом света танцует голый, ну, прикрыта только часть, молодой красивый парень, извиваясь, выделывает нам полустриптиз. Он высоко, над головами людей, среди всей этой черноты, освещенный. Музыка гремит. Нас ведет охрана в глубину, к сцене, чуть дальше, и там другой такой же «стакан», в котором молодая девушка, прелестно сложенная, в купальничке таком блестящем вытанцовывает.
И вот моя Наташа, выпучив глаза из-под очков, которые, как мне кажется, вывернулись наизнанку, тихо, шепотом мне говорит: «Ирина Петровна, мы будем вот здесь выступать?!» — показывая на «стакан», где танцует полуголая девушка. У меня сердце упало от смеха и от всей ситуации. Я говорю: «Нет, Наташ, тут я точно не буду выступать. Я буду все-таки на сцене». — «Слава Богу! А то я вам не взяла подобающий костюм для этого выступления!»
И вот мы проходим через все это, попадаем за кулисы, где сидит команда, как же по-научному это назвать, в общем, мужчины, которые стали женщинами. Там у них есть такое потрясающее шоу трансвеститов. И они все за кулисами гримируются. Одна из них вроде бы Мэрилин Монро, вторая — Шер.
Я так понимаю, они изображают самых модных суперзвезд мира. Причем, когда я вошла, они: «О! Здрасьте!» Так экспансивно, как будто мы родственники или коллеги в Московском Художественном театре. Очень нежно, тепло и доброжелательно меня встретили.
Я себя поймала на мысли, что мне неплохо там. И не стыдно там, а нормально. То есть адекватно. То есть все равно актеры. Все равно действо.
Старый новый Александр Калягин
Как-то мой любимец и замечательный партнер, изумительный артист, прелестный человек Саша Калягин — Александр Александрович Калягин — пригласил меня к себе на радио в программу. Пришел такой важный, но как только меня увидел, тут же вся важность исчезла, потому что он сразу вспомнил, как мы с ним играли и как сидели на жердочке в спектакле «Старый Новый год», где он Полуорлов, а я Полуорлова. Перед открытием занавеса во II акте на сцене гас свет, и когда мы усаживались на мизансцену, он всегда щипал меня за ногу, а иногда хотел ущипнуть за попку, на что я говорила: «Сашка, прекрати! Сашка, что за безобразие!» И в это время открывался занавес, заливалось все светом. Я как жена укладывала голову ему на плечо, на этой жердочке, на кухне в пять утра по пьесе. Но только когда открывался занавес и зажигался свет, а до этого я его отпихивала, а он был безумно доволен, потому что жуткий хулиган, очень трогательный и прелестный человек. Ему все девчонки нравились, это было нормально. Жизнь у каждого была своя, а это просто баловство и хулиганство на сцене, которые мы иногда в этом веселом спектакле себе позволяли.
Съемки в Югославии
И вдруг нам идут навстречу Марина Влади и Володя Высоцкий, которые нас тут же привели в свой номер, небольшой, но очень красивый, очень уютный. Потом с Мариной Влади и с Володей в этот замечательный вечер мы пошли в какой-то ресторанчик перекусить. И вдруг Володя, как одержимый: «Я хочу пойти поиграть!» Я смотрю, они так вроде чуть-чуть ругаются, что было странно видеть. Они такие влюбленные и такие были сияющие и любящие друг друга, и это было видно за километр всем. А тут вдруг что-то такое между ними напряженное. Он говорит: «Я выиграю, я выиграю!» Она ему: «Прекрати! — со своим акцентом: — Володя, прекрати!» Но он все равно пошел. И проиграл.
Вернулся красный, недовольный. Мы стали как-то отвлекать, шутить, смеяться, потом он взял гитару и в этом своем замечательном номере громко запел. А это было два часа ночи. Стук в дверь. Понятно, что соседи. Попросили тише. Он запел тише. Я уже понимала, что надо срочно уходить.
