— После показа фильма «Дурак», потрясшем «Кинотавр», его режиссер Юрий Быков многих шокировал, устроив сеанс фатальной открытости. А для вас как публичного человека существует допустимая степень откровенности, дальше которой идти нельзя?
— Все люди разные. У каждого свои потребности. Они меняются с течением жизни, по мере того как меняются твои взгляды, ценности и желания. У кого-то есть необходимость высказать все, что кипит в душе. У тех, кто занимается искусством — актеров, режиссеров, — есть возможность проговорить какие-то важные вещи через свои фильмы и роли. В этом и заключается смысл творческой профессии. Если говорить про меня... я открытый и откровенный человек. Но у меня нет особого желания что-то высказывать публично, где-нибудь на Фейсбуке. Есть узкий круг людей, с которыми я могу на волнующие темы поговорить. Хотя не стесняюсь что-то прямо высказывать: все зависит от настроения.
Что такое дать интервью? Это целый акт твоей души, тебя самого. Поэтому я стараюсь общаться с журналистами только в тех случаях, когда есть информационный повод. Людям же интересно знать, что за человек этот артист, сыгравший роль. Но все равно с возрастом стараешься как можно меньше общаться с людьми, а в нашей профессии они каждый день окружают тебя сотнями. Пытаешься сохранить личное пространство, чтобы обезопасить себя, не потерять внутренних ориентиров.
— То есть каждый раз вы не отделываетесь формальным разговором, открываете все клапаны души?
— Мы с вами разговариваем, и я открыт. Есть какие-то вещи, которых не стану касаться. Зачем? У меня нет запретных тем, но есть моя личная жизнь. Она на то и личная, что никого не касается. Я и с друзьями, может быть, не со всеми обсуждаю ее. А клапаны должны открываться в творчестве, в искусстве. Для этого люди и занимаются своей профессией. Они должны постоянно работать над своим инструментом — эмоциональным, чувственным, духовным, развивать его. Иначе ничего с экрана и со сцены не перейдет в зрительный зал. У меня лично первым делом идет чувство. С опытом, с годами подключаешь все остальное — свое понимание происходящего, сознание, но все равно самое главное для меня — чувство.
— Забавно слышать от 33-летнего человека про возраст. Хотя я-то вас запомнила совсем юным существом, когда группу студентов отметили премией «Кумир», а новоиспеченных лауреатов привели на банкет. Все вы набросились на еду так, что развеселили остальных.
— Молодые были, жрать все время хотели. Мы тогда и на вечеринки ходили, чтобы поесть.
— У вас не по возрасту внушительная фильмография — около 50 картин. И всякий раз вы работали с ощущением жизненно важного дела?
— Нет. У меня все достаточно просто: когда ты выходишь на определенный этап, тебе действительно хочется, чтобы каждая минута использовалась с толком, а затраченная энергия не уходила в пустоту. Важно, чтобы не возникало ощущения бессмысленности жизни. У меня после тридцати это точно началось. Я начал ценить секунды, пространство вокруг себя. Не хочется разбрасываться по мелочам. Ты меняешься и стараешься направлять энергию точечно. Но при этом не надо забывать про профессию и ремесло.
Мир многогранен, киноиндустрия тоже. В ней существует множество жанров и типов визуального контента: сериал, комедия, ситком. Не надо стыдиться работы, которая на первый взгляд кажется чем-то несущественным, какой-нибудь проходной комедией. Даже если это совсем не то, что тебя по-настоящему интересует, и куда ты, грубо говоря, приходишь на несколько дней, участвуешь в процессе без ощущения, что вкладываешь нечто в искусство. Иногда нет вообще никакой работы. Или же тебе предлагают полную хрень, а ты сидишь и думаешь: «Я уже столько всего сделал, как же быть?» А надо делать все равно, если ничего другого не предлагают.
Мой главный принцип — работать постоянно. Не в смысле все время сниматься, а усовершенствоваться. Это может происходить не только во время съемок, а на пробах или когда читаешь сценарии, с кем-то разговариваешь. Ты все время в процессе. У меня на «Кинотавре» вроде бы не было работы. Я сижу в жюри и смотрю кино, но... я при этом получаю огромный опыт, подключен к процессу на эмоциональном и ментальном уровне. Люди, с которыми мы встретились в жюри, оказались очень интересными.
«Смотрю на президента Путина и не понимаю, как он все выдерживает»
— А жизнь важнее, чем кино? Насколько важно вам ощущение комфорта?
— Конечно, важнее. Хотя нельзя отделять одно от другого, все взаимосвязано. У меня есть теория островков комфорта. Иногда смотрю на президента Путина и, честно говоря, не понимаю, как он все выдерживает. Чисто физически. Он же человек. Понятно, что вокруг сотни людей, которые ему помогают, но тем не менее. Взять нас, артистов, график того, как мы живем и работаем. Я в течение трех лет куда-то летаю раз в неделю, а иногда и два. Это очень сложно и связано с невероятными нагрузками. В прошлом году у меня были сплошные переезды из Питера в Москву, и я нашел для себя оптимальный вариант, когда элементарно мог выспаться. Стал добираться из города в город на единственном частном поезде, в котором есть два таких вагона, где ты один в купе, есть раковина, туалет и широкая кровать. Съемки были в разных местах, и все знали, что мне надо покупать билеты именно в этот вагон. Потому что это и был мой островок комфорта. Только там я мог поспать. Много у тебя работы или мало, человек всегда хочет нормальных условий. А мы все еще живем с сознанием советских времен.
— Неудобно быть благополучным, когда люди живут в нищете?
— Мы живем с этим. Но я это из себя выкорчевал. Надо стремиться к жизни в нормальных условиях, в этом нет ничего плохого. Тогда ты можешь качественно работать. Не зря в самолете предупреждают: надень маску себе, а потом ребенку, тогда ты сможешь помочь другим. Тогда ты сможешь изменить страну, мир. Но мы уже ушли от вопроса: что важнее — жизнь или профессия? Все важно. Невозможно отделить одно от другого. Ведь что такое профессия? Это и есть жизнь. Ты работаешь артистом. И это твоя жизнь.
— А вам не дурно от мысли, что как минимум лет 30–40 придется быть актером?
— Я иногда думаю об этом. Что мне интересно по большому счету? Я люблю свою профессию, хотя сама эта фраза мне не нравится. Я этим живу и схожу с ума иногда, когда не работаю. Наша профессия немножко мазохистская. Пафосно, наверное, звучит, но мне хочется менять мир к лучшему. Своей профессией, причем любой, будь ты барменом, сантехником, актером, всегда можно это сделать. А творческая профессия к тому же очень влиятельная.
— Вы в этом уверены?
— Уверен. Кино, искусство — важнейшие вещи.
— Например, вы приходите в кабинет к важному человеку, и то, что вы известный актер, имеет для него значение? Отношение к вашей профессии в обществе не такое, как прежде. Актеры, за некоторым исключением, давно не властители душ.
— Моя жизнь так сложилась, что появилась возможность воспринимать актерскую профессию не только в свете того, что происходит в нашей стране. То, о чем вы говорите, связано с тем, что на Западе вообще другое отношение к людям и к тому, что они делают. Они там не работают на кого-то, а работают на себя. А у нас остался отчасти рабский менталитет, причем в головах. И у меня он, наверное, тоже есть, но я не живу с такими мыслями. Какая мне разница, как воспринимают мою профессию? Я живу в свое удовольствие. И все. Мне важно получать удовольствие от работы, встречи с близкими людьми, друзьями, важно, чтобы мои желания и амбиции реализовывались. Не в смысле актерской карьеры, а вообще по жизни.
Почему поколение советского времени такое несчастное? Потому что люди всю жизнь занимались тем, чем им вообще не хотелось заниматься. Они не имели возможности наслаждаться жизнью. А человек должен ею наслаждаться, тогда он и вокруг себя будет аккумулировать энергию. Я в этом смысле гедонист. Многие не понимают, что в мире происходят титанические сдвиги, и в нашей стране они тоже произойдут, поверьте. Мы любим себя изолировать, но уже никуда не денешься от того, что происходит вокруг. Вот уже в программу «Вечерний Ургант» пришел Владимир Маркин, пресс-секретарь Следственного комитета. Это же такой шаг!
«Мне еще повезло, что у меня английский есть с детства»
— Вы знаете историю о том, как Владимир Вдовиченков чуть было не предпочел съемкам в фильме Звягинцева «Левиафан» работу в англоязычном проекте с участием Джуда Лоу? Какой искус у российского актера, когда на чашу весов ставятся такие вещи? Вы это тоже прошли.
— У меня совсем другая история. Я знаю, про какой фильм говорите. Надо всем учить английский язык, причем с детства. И артистам тоже. Тогда они откроют для себя совершенно другие горизонты. Сейчас снимается много фильмов и сериалов, где русские представлены не только плохими парнями. Володе, очевидно, больше был нужен Звягинцев, и это здорово. Круто, что Андрей его убедил работать вместе и не уходить в другой проект. Сейчас дело не в Джуде Лоу.
— А в чем?
— Все артисты ищут хороших ролей и хороших режиссеров. А у нас по большому счету кино стало совсем недавно возрождаться. В Европе и США не было 20 лет перестройки. Там сильнее развита киноиндустрия, больше возможностей. С другой стороны, в России условия более тепличные, чем у них. Там ты будешь бороться за каждую маленькую ролюшку, на нее будет претендовать тысяча человек, а здесь спрос превышает предложение. И надо это ценить. В России артисты зарабатывают гораздо больше, чем в Европе или Америке. Я не говорю сейчас про 5 процентов звезд с миллионными гонорарами. У нас же люди только заканчивают институт, им 19 лет, играть еще толком не умеют, а уже получают тысячу долларов за съемочный день. Это же колоссальные деньги! Надо иметь право на это.
— Вы снимались в многосерийном проекте «Игра престолов». Это как-то изменило вашу жизнь?
— Жизнь особо не изменилась, работаю в разных направлениях, просто у меня открылись горизонты, появилась возможность встречи с новыми режиссерами, участия в англоязычных картинах. Мне всегда хотелось работать и расширять границы. Мне еще повезло, что у меня английский есть с детства. «Престолы» открыли все двери, вход в сам механизм индустрии. Ты попал туда. Там же существует целый цикл — агенты, менеджеры, постоянные пробы во всех фильмах, которые снимаются. Ты получаешь доступ к пробам, встречам со всеми режиссерами и кастинг-директорами. Как твоя жизнь сложится — это уже второй вопрос. Ты должен делать шаги не как у нас: снялся тут, там — неважно. Ты не подошел на роль, но тебя запомнили и, возможно, предложат участие в другом проекте. Ты не имеешь права работать спустя рукава. Это совершенно другой уровень ответственности. Точнее, другая культура.
— Вы снимаетесь у Александра Шейна в проекте, окутанном туманом?
— Да работаю. Следующий этап съемок осенью, а часть материала отснята. Больше ничего сказать пока не могу.
— Нетривиальное решение — пригласить вас на роль Маяковского.
— Вы считаете нетривиальным решение пригласить меня на эту роль? Наверное, я не похож на Маяковского. Но мне все равно, похож я на него или нет. Я не знаю, каким он был. Я только читал его стихи. Надо будет его историю пропускать через себя. Насколько мне хватит таланта для этого? Когда Владимиром Владимировичем вплотную занимаешься, сразу понимаешь, что неравные у нас силушки. Поэтому что тут можно играть? Просто смешно. Можно сыграть только стихи, историю человека, рассказать о каких-то его чувствах, любви. Кто знает, каким он был. Вон он на площади стоит.
