— Вим, что вы почувствовали, когда зал в Каннах встретил финальные титры такой оглушительной овацией?
— Радость и облегчение. Я никогда раньше так сильно не волновался. Я смотрел фильм первый раз со зрителями и постоянно мучился: слишком медленный монтаж, слишком много закадрового голоса, слишком много музыки… То же касалось Джулиано и нашего продюсера. За время показа потеряли десять килограммов, не меньше…
— Неужели вы меньше волновались в 1976 году, когда впервые участвовали в конкурсе Канн со своим фильмом «С течением времени»?
— Я приехал на фестиваль с историей, в которой был абсолютно уверен. Когда мы снимали последнюю сцену, я уже знал, что этот фильм посмотрит много людей. Я никому не говорил об этом, но я это знал. И сначала фильм показали для прессы, потом состоялся премьерный показ — и все вокруг говорили о фильме ровно то же, что и я. Но с «Солью Земли» было по-другому. Я боялся первого показа. То и дело закрывал глаза, потому что больше не мог слышать свой голос с экрана. Но людям понравилось, и это хорошо.
— В фильме вы рассказываете, что замысел к вам пришел одновременно с тем, как вы увидели один из самых мощных снимков Сальгадо. И все же — с чего началась ваша совместная работа?
— Сперва я узнал адрес его студии в Париже. И был в шоке, когда понял, что он живет в моем районе — в месте, мимо которого я проходил сотни раз. Это было удивительно: я знал о том, что существует такой фотограф, меня всегда восхищали его снимки. Но я не подозревал, что он живет за углом от меня. Так что я пришел к нему в гости пешком. В первый раз мы поработали сравнительно небольшое количество времени, потому что оба торопились посмотреть футбольный матч.
— Какой именно?
— О, с тех пор мы посмотрели вместе с ним так много матчей — в основном в Лиге чемпионов, — всех и не упомнишь. И я, и Себастьяно оказались большими футбольными фанатами и в дальнейшем составляли график съемок, учитывая расписание игр.
Другая причина, по которой я взялся за этот фильм, — само искусство фотографии. Я сам какое-то время занимался фотографией. Но в совершенно другом жанре — я больше люблю пейзажи. В фотографии, как и в кино, я в основном отталкиваюсь от живописи. Себастьяно же пришел в фотографию через свое увлечение экономикой. Для него это способ отразить наши политические, экономические и социальные реалии. В этом смысле он един в двух лицах: как выдающийся фотограф и как профессиональный экономист. Он до сих пор много читает специализированной литературы и в курсе основных процессов, происходящих в мире. Вот почему каждая его фотография имеет за собой историю, свой бэкграунд. Его работы не только принадлежат тому месту и времени, когда они были сделаны. Они становятся частью нашей общей истории. Он очень кинематографичный фотограф. Глубокий и эмоциональный. И очень трудолюбивый. Он может неделями ждать нужной погоды в горах, возвращаясь туда снова год за годом. И все ради одного снимка.
— Себастьяно в фильме постоянно смотрит прямо в кадр, будто разговаривает со зрителем напрямую.
— Это была наша маленькая техническая хитрость. Я не хотел выпячивать себя в фильме, мне важно было, чтобы фотографии оставались на первом плане. Но при этом было важно снять то, как фотограф рассказывает о своих работах. Если вы замечали, то во время обычного интервью — в телепередаче или документальном фильме — герой все время смотрит чуть правее или чуть левее кадра. Туда, где сидит человек, задающий ему вопросы. Мы же пошли по другому пути. Мы использовали технологию, которую применяют дикторы, читающие новости в кадре по суфлеру. Только вместо текста поместили на него фотографии Сальгадо. Камера вместе со мной спрятались за суфлером. Так мы добились нужного нам эффекта — Себастьяно смотрит на свою фотографию, вспоминает обстоятельства, при которых был сделан этот снимок, — и одновременно устремляет свой взгляд прямо в камеру. То есть в лицо каждому зрителю в зале.
— Как вы думаете, почему для Сальгадо так важно делать именно черно-белые снимки?
— В начале карьеры он сделал несколько цветных снимков. И с тех пор несколько крупных французских и американских изданий не раз пытались заказать ему цветные фотографии. Но он очень быстро понял, что не может найти в цвете того, что он нашел в черно-белой фотографии. Для него в них есть душа, они кажутся ему ближе к сути истории, которую он хочет рассказать. И потом, в его черно-белых кадрах полно различных тонов и оттенков.
— Во время работы над фильмом вы снимали Себастьяно на камеру, а он вас — на фотоаппарат. Получилось и правда совместное творчество.
— Что поделать, он не актер, он фотограф. Он сделал таких снимков сотни. Иногда мог прямо посреди очередной сцены достать камеру и нажать на кнопку, если ему понравился кадр. Моей задачей было — следить за ним и вовремя уворачиваться от объектива, чтобы не испортить кадр своим участием. Правда, удавалось это далеко не всегда.
— В какой-то момент Себастьяно был так опустошен количеством боли, которую ему довелось увидеть, особенно во время командировки в Руанду, охваченную геноцидом…
— Да, он вполне мог сойти с ума. Но ему помог его оптимизм. И деревья, которыми он теперь занимается в своем имении на родине. Я думаю, он питается энергией Земли.
