Римас Туминас: «Когда наступает призрак смерти, наступает покаяние»

Как Хазанов играл против Гуськова

«У Бога руки по локоть в крови». — «Мы не выбираем. Выбирают за нас». — «Кто выбирает?» — «Бог!» Таким диалогом заканчивается премьерный спектакль «Фальшивая нота», которым Вахтанговский театр открыл свой 98-й сезон. В нем сошлись два корифея из двух разных «опер» — Алексей Гуськов от театра и Геннадий Хазанов от эстрады. С премьерного показа — обозреватель «МК». Этой премьерой открылся фестиваль «Уроки режиссуры».

Как Хазанов играл против Гуськова

тестовый баннер под заглавное изображение

Пьеса современного французского драматурга Дидье Карона, начинавшего, кстати, простым банковским клерком, обозначена как детектив. Интрига и ход событий хоть и соответствуют жанру, но не слишком заморочены, в него не вовлечены множество участников. На сцене дуэт, причем музыкальный термин здесь не случаен: один из персонажей — известный дирижер филармонического оркестра Миллер, а другой — любитель Динкель.

Что их свело в одном месте и в одно время? Выяснению этого вопроса посвящена большая часть пьесы, которая, точно резинка в руках хулигана, растягивается и растягивается. Вообще-то все так забавно и даже смешно начинается: какой-то старый чудак приперся к известному человеку и достает его своим занудством. Но сознательно затянутая экспозиция обрушится страшной правдой катастрофы мирового масштаба. Но пока — процесс, долгий, мучительный для героя, к которому пришел незваный гость. Да еще запер на ключ его гримерную комнату — смешное преступление.

— Что вам от меня надо? Оставьте меня. Я устал. Ну ради бога.

А надоедливый старикан все ломится и ломится со всякой ерундой к великому человеку: дайте автограф, подпишите фотокарточку, «мою жену зовут Аннет, с одним «т», прошу запомнить». Все краски, которые есть в арсенале короля советской эстрады Геннадия Хазанова, он использует: такой постаревший «кулинарный техникум» — нафталинный недотепа, необъяснимым образом не теряющий своего недотепистого обаяния. Он свистяще подхихикивает: «С-с-с-с», комично пытается что-то достать из кармана, крутя ногой. И кажется, что это он царь и бог, задает правила игры, он в фокусе внимания зала.

Но как только герой Гуськова обнаружит фотографию, спрятанную под крышкой пианино, произойдет психологический слом, причем у обоих. И тут первая скрипка (инструмент тоже лежит на пианино) переходит к Гуськову. Резкий поворот событий от настоящего к прошлому, стыдному, позорному, а потому много лет скрываемому, меняет героя. Но не резко: так на белом листе у хорошего художника штрих за штрихом вырисовывается портрет — не столько личности, сколько судьбинный.

Гуськов великолепен во владении психологическими нюансами, его душевная слабость, комплексы, объясняющиеся прошлым, имеют множество оттенков — филигранная работа, тонкость которой возрастает в цене, особенно с учетом того, что режиссер выстраивает роль артиста на крупном плане. Дирижер Миллер практически на авансцене: меняются ракурс его посадки в кресле, разворот головы, руки с тонкими музыкальными пальцами, порывистые движения… Перед ним его жертва из Аушвица, превратившаяся в палача. А он сам был палачом, в далекие 40-е по приказу коменданта расстрелявшим человека лишь за одну фальшивую ноту, когда на морозе окоченевшими пальцами тот играл Маленькую ночную серенаду соль мажор Моцарта. А комендант — его отец. А убитый — отец визитера.

Тема преступления и наказания, палача и жертвы, греха и искупления… Уместно ли столь трагически возвышенную тему раскрывать детективным ключом? Годится ли мистерийному полотну такая рама, более подходящая для легковесного антрепризного представления? Ответ — в чьих руках ключ, в данном случае Римаса Туминаса. После спектакля он скажет: «В нем звучит тема покаяния. Но почему-то это всегда происходит поздно — и это мы называем исповедью. Наступает призрак смерти — и наступает покаяние».

«Фальшивая нота» — минималистичное полотно, в котором минимализм дает невероятную энергию напряжения. Здесь музыка как главная составляющая содержания, и она же в партитуре Фаустаса Латенаса. От Маленькой ночной серенады соль мажор Моцарта до полной какофонии. Здесь музыка не иллюстратор, а проявитель внутреннего состояния героев. Да и декорации Адомаса Яцовскиса выявляют музыкальную суть и происходящего, и мироздания. Музыка выше всего — это не просто фраза: параллельно основной сцене с героями художник, избегающий в работе высокопарности и пафоса, который всегда ложен, разместил вторую сцену, где лишь пюпитры без нот и стулья без музыкантов. А она, музыка, все равно выше.

Но вернемся на землю. Перед Хазановым сложнейшая задача: из хихикающего посредством «с-с-с-с» шута стать палачом, получающим сатисфакцию. Но у артиста почти не слышно (и это к его профессиональной чести) обличительных нот, никакого соблазна впасть в Нюрнбергский процесс. Он только грустнеет и скукоживается на глазах: такая же жертва, равно как и бывший палач его отца. Палачи и жертвы тоже чьи-то дети. «У Бога руки по локоть в крови», — говорит он своему сломленному визави. «Мы не выбираем. Выбирают за нас», — отвечает тот, стоя точно на краю пропасти. «Кто выбирает?» — «Бог!»

Опубликован в газете "Московский комсомолец" №27786 от 18 сентября 2018

Заголовок в газете: Смешное преступление — страшное наказание

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру