Вот и теперь, по суздальской традиции, президентом фестиваля целый год будет Наталья Мирзоян. За ее фильм «Пять минут до моря» проголосовали 278 приехавших в Суздаль коллег. Эта семиминутная картина также награждена спецпризом жюри «за способность удерживать мгновение». Она рассказывает о девочке, пришедшей с мамой на пляж. «Посиди, погрейся. Синяя вся!» — говорит ей мать. И эти минуты для ребенка подобны вечности. Отдыхающие едят арбуз, сбирают ракушки. Незнакомый старик медленно идет к морю. Опираясь на клюшку, вставив челюсть, он вдруг резко погружается в воду, чтобы превратиться в стайку шустрых рыб и раствориться в пучине. А рядом плещется девчонка, отсидевшая на берегу положенные пять минут. Вот и весь цикл человеческой жизни.
Все фильмы в Суздале, даже если ты маститый режиссер, разбирают коллеги — прилюдно и жестко. Наш без пяти минут оскароносец Константин Бронзит размышлял вслух: «Если фильм такой идеальный, то почему я не могу назвать его шедевром?» Не все выдерживают подобную критику. После очередного разбора полетов, проведенного Юрием Норштейном, пошли разговоры о том, что творцу помогает только похвала, а если ругать молодых, то они уйдут из профессии. Но Наталья Мирзоян — стойкий боец. Не обиделась. А на вопросы, почему старик превратился в рыбку, ответила: «Круче быть рыбкой, чем стариком. Но он не умер». Второе место в профессиональном рейтинге и 199 голосов получила награжденная гран-при Дина Великовская за фильм «Узы». Он тоже о вечных ценностях, пожилых родителях и их выросшей дочери, покинувшей отчий дом ради новой жизни. Черно-белую графику нарушают лишь красные проволочные яблоки, такая же кружка да синие очертания гладильной доски. Родительский дом без единственной дочери разрушается, словно кто-то накручивает на катушку множество нитей, разматывая стены и предметы, саму жизнь. У Дины всегда неожиданная фактура: то сияющая как слюда, а теперь состоящая из проволочек и ниток.
Третье место и 181 голос достались 18-минутному фильму «Лола живая картошка» Леонида Шмелькова. Он создан в копродукции с Францией. Девочка с мамой и вечно плачущим маленьким братом вот-вот покинут дом. Лето, скука и Лола томится. Спасает постоянный разговор с умершим дедушкой, которого озвучил Армен Джигарханян. Вместе они оказываются в воображаемом ресторане. Официантка Лола принимает заказ. «Как называется ваше кафе? — интересуется дед–Джигарханян. «Ресторан, — ответит девочка. — А называется он «Лола живая картошка» (позаимствовано у дочки самого режиссера). Дедушка с портрета покажет язык, а в его комнату с бюстом Ленина никто не заходит, кроме внучки, подрисовывающей вождю мирового пролетариата губы красной помадой. Девочка хочет сделать укол. А дед боится — лучше уж пусть его похоронит. Лола закапывает старика в песочнице и ставит крестик. Явь и фантазии переплетаются в детском воображении, и сделано это тонко и нежно. Мужчины тоже умеют чувствовать как девушки.
Год назад в Суздале голландский режиссер Микаэль Дюдок де Вит рассказывал, как, имея «Оскар», продолжает работать аниматором, занимается коммерческой деятельностью, чтобы иметь возможность снимать авторское кино. Теперь уже наш родной Константин Бронзит, за которого мы так переживали, когда его авторские работы «Мы не можем жить без космоса» и «Уборная история — любовная история» вступили в оскаровскую гонку, страдает, оттого что снял компромиссный полнометражный фильм «Три богатыря и наследница престола». Когда услышал от коллег «иду смотреть Бронзита», резко ответил: «Это не я». Хотя именно он наконец-то вернул богатырскому циклу былое величие.
У режиссеров свои представления о предназначении. Гений Иван Максимов, как его назвали коллеги, отстаивает «необыкновенную легкость бытия»: когда его студентов упрекнули в том, что тратят время на фигню, он ответил: «Лет 20 назад у меня были амбиции. Я относился к художникам, которые хотят поразить. А сейчас живу своими учениками, мог бы только преподавать, если бы за это еще и платили. Да я лучше такую фигню буду делать, пить и гулять, мне это гораздо интереснее».
«Переезд» Инны Евланниковой из внеконкурсной программы зафиксировал историческое событие — «Союзмультфильм» вынужденно покинул центр Москвы, отдав здание церкви, и отправился в новое здание. Крокодил Гена и Чебурашка смело отправляются в неведомую жизнь. А вот старуха Шапокляк неожиданно становится хранительницей традиций. В пустом просмотровом зале она смотрит фильмы со своим участием. Пропала прежняя жизнь! Старейшая киностудия начала новый отсчет времени.
Юрий Норштейн рассказывал молодым о дуэте режиссера и художника. Его постоянный соавтор — жена и художник Франческа Ярбусова. Многие, за исключением мэтров, никогда ее и не видели. Она не бывает на фестивалях. И вот теперь Норштейн показал на большом экране ее фотографию: совсем молодая женщина кормит грудью ребенка — чистая мадонна. «Франческа была недовольна, когда я снимал ее с обнаженной грудью, кормящей ребенка. Я говорил, что никто этого не увидит, не волнуйся. А же не знал, что так получится. Когда я поместил фотографию в книгу, ей это еще больше не понравилось», — вспоминал Норштейн. В последний фестивальный день он поведал, как позвонил своей любимой Фране и описал успех, какой имела ее грудь в Суздале. Она пришла в ужас. Он вспоминал детство в Марьиной роще, 12-метровую комнату, объясняя молодым, что в режиссуре без сильных переживаний и жизненного опыта делать нечего. Из воспоминаний, как он сказал, начинает клубиться фильм, и показал, как Волчок в его знаменитой «Сказке сказок» стоит на пороге дома — того самого, в Марьиной роще. Потом вывел на большой экран фотографию юной девушки: «Это моя тетка. Здесь ей 18 лет. Я пил ее грудное молоко. Молока было много. Помню, как она его струей сцеживала в коричневую кружку. Встретив ее во дворе, я, наглый, мог громко крикнуть: «Когда доиться будем?» А был уже большой — самостоятельно играл с мальчишками во дворе».
Его слова разошлись на цитаты: «Высшее мастерство — когда убивается мастерство», «Время такое, что Рембрандта под Шилова перекрасят». Своим младшим коллегам Норштейн прямо сказал: «Я наслушался ваших звуков. Это .… Своим шумом вы все разрушаете. Люди после этого пиано не услышат». Поделился он и нереализованными планами. Хотел снять фильмы о немецко-швейцарском художнике Пауле Клее, его картинах с композитором Михаилом Мееровичем: «Если бы мы стали делать Клее, то получили бы овеществленное изображение через музыку». Не случилось. Меерович вскоре умер. Заговорил сам о «Шинели»: «Акакий Акакиевич должен бы раздеться догола, но важно, чтобы при этом тело его не пахло». Работа над многострадальной картиной продолжается с 1981 года. В 1989-м павильон, оборудованный на «Союзмультфильме» для съемок, решением руководства был отдан под другую картину. Многие беды на этом фестивале связывались с чиновниками и продюсерами.
