Для своей ретроспективы Мария Калмыкова выбрала характерное место, где в прямом смысле слова куется искусство. У экспериментально-производственного комбината скульптуры на Енисейской улице пусть и кулуарная, но богатая история. В местных мастерских создавались работы для волгоградского комплекса «Родина-мать зовет!», композиции для «Баррикадной» и «Пушкинской», часы для фасада Театра кукол имени Образцова и многое другое. Культурную территорию видно издалека: ее окружает забор, украшенный коваными фигурами; на газоне перед ним — большие скульптуры в разных стилях. В цехах кипит работа, а в дальнем уголке — выставочная жизнь. Здесь Мария Калмыкова показывает свой личный «Другой мир». Художница выросла в похожих мастерских. Ее родители были скульпторами, а двоюродный дедушка учился у Коровина. Словом, о выборе профессии она не думала: судьба уже все решила за нее.
Юбилейная выставка начинается как раз с родителей. На входе гостей встречают два бюста: скульптурный портрет матери — Тамары Калмыковой, выполненный неизвестным автором в 1950–60-х, и отца — Владимира Вахрамеева, работы Павла Шимеса 1965 года. Рядом с серьезными лицами, исполненными в строгой академической манере, — черно-белая фотография улыбающейся маленькой Маши. Отца она не знала: родители расстались еще до ее рождения. Но однажды одноклассник по МСХШ (Московская центральная художественная школа при Российской академии художеств) сказал Маше, что ее отец — гениальный скульптор, и дал его телефон. Она решила, что это судьба, и позвонила. Это был их единственный разговор. Отец скончался накануне ее 17-летия — как раз когда решился наконец повидаться с дочерью. Ему было 49 лет. Первый муж Маши тоже рано ушел из жизни. Переживала она всякое, но творческий ген и природная легкость ощущения мира оставались в ней всегда. Об этом свидетельствуют уже ранние работы.
Вот, например, «Воспоминание о курице». Керамическое изображение жирной, дородной птицы выполнено весьма авангардно, с выдумкой — в технике набора «колбасками». Оно было создано в голодном 1992-м. Однако образ — красочный, мечтательный, вкусный — не оставляет и тени напряжения.
А вот забавный зоопарк: серия объектов животных с туловищами, сделанными из старого чемодана, хлебницы и машинки «Зингер». На этой швейной машинке шила Машина мама — подгоняла по фигуре вещи, купленные в комиссионке, строчила наволочки и курточки из модной тогда «варенки» (джинсу сама варила в хлорке). Тамары Калмыковой давно нет на свете, но ее «Зингер» продолжает жить в образе милого слона.
Еще одна работа с историей — перелетная птичка киви из цинкового сплава цам. В середине 90-х скульптура поехала на выставку во Владивосток вместе с еще одной работой Калмыковой. Одну скульптуру купили — Маша обрадовалась, вторую украли — художница огорчилась, но быстро забыла о потере. И вдруг спустя годы киви чудом нашлась. «Какой-то галерист мне написал в соцсетях, что обнаружил ее, а потом через знакомых ученицы мне переслали работу в Москву», — вспоминает Калмыкова. Так киви и правда стала перелетной.
А вот серия работ с эротических выставок, которые проходили в 1996 году в ЦДХ и Манеже. Одна из скульптур изображает евнуха, который держит в руках свою отрезанную ценность. Работа была сделана под впечатлением от фильма «Последний император» Бернардо Бертолуччи. «Там есть сцена, где император стоит на стене рядом с женой и молодой наложницей. Все они смотрят вниз на скорбную процессию проворовавшихся евнухов, и все в руках что-то несут. Император говорит: каждый человек имеет право быть похороненным целиком. Я подумала — обалдеть! Это значит, евнухи всю жизнь хранят свои яйца. И сделала такую скульптуру, где евнух в руках держит маленькую солонку с самым ценным. Ее выставили в ЦДХ. Однажды приезжаю на выставку, а солонки нет. Кто-то, похоже, свистнул, чтобы использовать как рюмку. Потом новые яйца сделала, но уже без стаканчика», — смеясь, рассказывает художница.
Дальше выставлены работы 2000-х. Здесь есть вигвам, в который зритель может зайти и увидеть мир в других цветах. Для этого в домике есть прорези с разноцветными стеклышками. Рядом с ним — серия объектов в стиле карго-культа. Этот культ «небесных даров» возник в Меланезии после Второй мировой. Пока американские военные стояли на островах, им привозили еду и технику и сбрасывали грузы с самолетов, а те делились с аборигенами. Когда солдаты покинули землю, местные жители стали копировать поведение американцев — например, маршировать, делать рации из деревяшек и самолеты из палок: думали, что такой ритуал вернет им «небесные дары». Калмыкова построила по тому же принципу несколько «копий» мировых шедевров архитектуры — готическую капеллу Сент-Шапель, Эйфелеву, Пизанскую и Шуховскую башни. Правда, Эйфелеву башню постигла судьба собора Парижской богоматери: однажды инсталляция сгорела вместе с торговым центром, где выставлялась. Зато Шуховская башня произвела неизгладимое впечатление на внучку архитектора, которая увидела работу на выставке Академии наук. «Маша, как вы тонко почувствовали, что у моего дедушки было такое тяжелое состояние», — сказала она художнице. Правда, позже Калмыкова поселила в башне деревянных расписных птичек (ради выставки в Дарвиновском музее «Среда обитания»), и настроение у объекта поменялось. Впрочем, вряд ли Шухова расстроила бы такая метаморфоза.
В финале выставки зритель встречается с «игровыми» работами с привкусом авангарда. Одну стену украшает огромное одеяло для Малевича — с черным квадратом посередине, обрамленным пушистым белым мехом. Другую — пружинный матрас в красной раме. Между ними — «Жидкая гамма»: конструкция из бутылок, заполненных жидкостями со всеми цветами радуги — здесь и фанта, и морс, и антифриз. С помощью палочки можно играть на музыкальном инструменте-объекте. А в уголке притаились «Старые игрушки», сделанные из трехлитровой банки, плафона и ложек, обернутых специальным гипсовым пластом, который трескается при обжиге. Калмыковой, как и многим великим художникам прошлого, нравится давать старым вещам новую жизнь, создавая концептуальные реди-мейды. Все они очень разные по стилю, но объединены единым настроением.
— Я получила классическое образование: училась в МСХШ, Суриковском институте, питерской Академии художеств. Но в академическом стиле мне все время было тесно. Я люблю пропускать через себя, стилизовать, упрощать. У меня работа получается хорошо, если я делаю ее быстро, пока есть вдохновение. Когда-то мне говорили, что у меня нет своего лица, нет стиля. Я делаю микс — все работы разные. Просто я живу легко и делаю то, что трогает, что нравится.
