Пересказывать сюжет спектакля, как и фильма, который только в СССР после выхода на экране посмотрели 28 миллионов человек, практически бессмысленно. Сличать версию от режиссера Житинкина с «первоисточниками» тоже не вполне оправданно. Несмотря на продолжительность постановки — 3 часа 15 минут, — в ней многие важные сюжетные линии превращены в фигуры умолчания. Так, мы не видим и не узнаем из текста причину, по которой Вероника-Белка (Варвара Шаталова) вдруг стала жить с Марком, момент изнасилования оставлен за скобками. Мы не знаем, что Белка спасла мальчика, которого звали так же, как ее возлюбленного — Борис, что она пыталась свести счеты с жизнью, а о гибели во время бомбежек ее родителей говорится вскользь.
Но умолчание только усиливает драматический эффект, раскаляет чувство досады от того, что в мире возможна подобная несправедливость. Марк (Александр Вершинин) прекрасно понимает, что заставил Веронику выйти за себя, и при этом упрекает за холодность, сестра Бориса Ирина (Варвара Андреева) знает, почему Белка такая, и все равно недолюбливает и корит. А отец семейства Федор Иванович Бороздин (Александр Клюквин) знает больше всех — и кто привел Белку в дом, и что с ней после этого сделал его племянник. И тоже — до времени — молчит.
Эта уверенность негодяев в собственном торжестве — ключевое смысловое зерно пьесы, где действует не одинокий негативный персонаж, который неизбежно будет повержен. В жизни все сложнее — тут на каждого героя приходится по негодяю, и нет уверенности, кто в итоге победит. Советские идеалистические представления о добре и зле чаще всего не допускали полутонов: «свой — враг», «ударник — тунеядец», «рабочий — буржуй», «доброволец — уклонист». Но если Нюра (Екатерина Базарова), ворующая хлеб у людей, но обещающая стать честной, после того как соберет 500 тысяч (летом 43-го среднемесячная зарплата в тылу у рабочего была 403 рубля), сегодня кажется дрянью, то в «серой зоне» морали оказывается Антонина Николаевна Монастырская. Если она и со злом — то не до конца.
Возможно, такое впечатление она оставила благодаря первоклассной игре народной артистки Светланы Амановой (той самой Тани из кинокомедии Гайдая «Спортлото-82»). Монастырская, как сказали бы теперь, — светская львица, устраивающая пир в воюющей стране в компании прохиндеев, продающая на рынке запасы дорогих вещей и при этом кощунственно именуемая «жертвой Ленинграда», откуда она эвакуирована, все же воспринимается как стеклянный шар, брошенный в мазут. Убери мазут — и шар останется шаром. Потому что презрение Монастырской к вороватой хлеборезке слишком велико. Героиня Амановой «живет красиво» на неуместных для ВОВ, но все же законных основаниях, она — сливки общества. Нюра же, воспользовавшись ситуацией и сколотив «капитал», хамовато требует себе места в этом обществе. И получает, поскольку у нее тот самый хлеб, вопрос — надолго ли.
Но все это моменты второстепенные. Андрей Житинкин не только явил нам галерею образов людей и нелюдей с намеком на современность, где «последователи» Нюры продают в Интернете бронежилеты для бойцов СВО за 125 тысяч рублей при заводской цене в 25. Чтобы разгадать задумку Житинкина, нужно определить, что же или кто же является смысловым центром его постановки. Можно было предположить, что это игрушечная белка, оставленная в качестве подарка Веронике уходящим на фронт Борисом. Но вокруг этого незамысловатого предмета вращается и мир пьесы, и фильма, и спектакля.
Значит, дело не в вещах, а в людях. Остается Борис (Андрей Чернышев). Обещанный отцом памятник «высотой до неба» ему, как одному из тех, кто не вернулся с войны, мы можем отыскать только в нашей реальности. Зато в спектакле есть прямое сравнение Бориса, положившего душу свою за други своя, с Иисусом Христом.
Возможно, тут все дело в геометрии сцены Малого театра. Но покрытый белой скатертью стол в центре сцены, развернутой к зрителю по законам обратной перспективы, указывает на художественное представление о том, как проходила Тайная вечеря. На православной иконе, на картине да Винчи или Сальвадора Дали последняя трапеза Христа с учениками происходит именно за столом, хотя в тексте Нового Завета Спаситель возлег с ними в Сионской горнице.
И Христос — в центре стола, как раз в том месте, где Борис незримо появляется после своей гибели, придя свободным от тела духом к своим родным, вернувшимся в старую московскую квартиру.
«За твою жизнь» — именно таким было рабочее название фильма «Летят журавли» — семантически близко к формуле «За други своя». Но в СССР Новый Завет заменили куцым «Кодексом строителя коммунизма», а кто именно для русского народа всегда был примером жертвенности, открыто говорить не могли даже шестидесятники. Отсюда сцена, где бабушка Варвара Капитоновна прощается с Борисом «по-старому» и крестит его, совсем как механик Макарыч из бессмертного фильма «В бой идут одни «старики».
Блистательная Людмила Полякова, сыгравшая бабушку, первой заставила зал плакать. В финале плакал каждый второй, аплодировали стоя — все. И дело не только в кинохронике военных лет или кадрах с «Бессмертного полка» и песне Марка Бернеса о белых журавлях, которой все завершилось.
Если перефразировать слова бойца из другого военного фильма — о защитниках «Брестской крепости», сражение бывает успешным, если все оказываются там, где положено. Клюквин, Полякова, Чернышов, Андреев, Аманова, Вершинин, Шаталова, Людмила Титова, Владимир Алексеев, Владимир Носик оказались там, где им полагалось быть.
