О Марии Александровне Цветаевой, дочери прибалтийского немца Александра Мейна, известно не так мало: она была блестяще образованна, обладала художественным и музыкальным даром (музыке ее учила ученица виртуоза Николая Рубинштейна, а живописи — великий Михаил Петрович Клодт). Тем не менее отцом она была лишена возможности реализовать таланты — девочку по законам XIX века обучали дома и готовили быть хорошей женой и матерью. Впрочем, эту миссию вторая супруга Ивана Цветаева, основателя Московского музея изящных искусств (Музея изобразительных искусств им. Пушкина) выполнила — Марина Цветаева признавалась, что с такой матерью не могла не стать поэтом.
Выставка о Марии Александровне получилась трепетной, нежной, одновременно с этим строгой и страшной. Страшной потому, что последним экспонатом является размещенная на отдельной стене-ширме скорбная пригласительная карточка с крестом и названием кладбища, где похоронили Марию Цветаеву в 1906 году. Здесь же фотографии семейного гнезда — дачи с ласковым названием «Песочная» в Тарусе, где отдыхали Цветаевы, где они были счастливы и где прошли последние дни хозяйки дома.
Отмотаем немного назад. Читаем письмо Марины к маме от 20 мая 1905 года: «Дорогая мама! Вчера получили мы твою милую славную карточку. Как мы рады, что тебе лучше, дорогая, ну вот видишь, Бог помог тебе. Даю тебе честное слово, я наверное знала, что тебе станет лучше. Может быть, мы все же вернемся в Россию…». И подпись — Муся. Это свидетельство из того времени, когда Мария Цветаева лечилась от туберкулеза в Европе, но на родине ей каждый раз становилось хуже. Недуг то наступал, то отступал.
Важная деталь — Марина Цветаева говорит о переезде из солнечной Италии или Швейцарии домой с такой же надеждой, как и о том, что умирающая мать поправится. Это ответ на вопрос, почему в СССР Цветаева вернулась из эмиграции, хотя для нее это означало верную гибель.
Но продолжим рассказ о матери. В отличие от процитированного письма послание от самой Марии Александровны к мужу, датированное февралем 1906 года, лишено веры на спасение: «все ждала лучших новостей для тебя, но, должно быть, не дождешься». А затем она перечислила занятия, которые нужны девочкам: она нашла барышню, которая занимается с ними французской и немецкой грамматикой, сама пишет с детьми изложения и диктанты. Умирая, она детально продумает обустройство судьбы Марины и Анастасии, напишет подробное духовное завещание дочерям (на выставке представлено в оригинале), решит, кому и сколько денег оставить, завещает 10 тысяч рублей музею при Московском университете, основанному супругом. И с немецкой педантичностью — если она хотя бы какую-то долю ощущала себя немкой — приведет в порядок имущество, с тем чтобы ее дети никогда не нуждались.
Через несколько десятилетий Марина Цветаева покончит с собой, доведенная до самоубийства ударами судьбы и голодом, после отказа ей в должности посудомойки в столовой советского Литфонда. А Анастасия пройдет через горнило сталинских репрессий.
Но все это остается за скобками — на выставке мы видим только детство с дорогими куклами и красочными книжками. Будущее остается в тумане неизвестности.
Связанных с жизнью Марии Цветаевой мемориальных предметов сохранилось совсем немного, подчеркивают музейщики.
Но есть завещание, страница из метрической книги с записью о браке И.В.Цветаева и М.А.Мейн, векселя, деловые документы и портреты, с которых на нас смотрит мудрая и сильная женщина.
Отыскались, кстати, в архивах и ведомости с оценками Марины Цветаевой за два года — с 1908-го по 1910 год в гимназии Брохоненко.
Посмотрим табель за VII класс.
Закон Божий за год — «чистая» «пятерка». Русский язык — «пять», но на устном испытании Марина получила «четыре». А вот математика — «три». По физике у будущего классика русской поэзии в четвертях и за год стоит беспросветная «тройка». История — «пять». По естественной истории «пятерка» во второй четверки перекрылась «тройкой» — и за год вышло три балла. Зато французский и немецкий — «отлично», тут мама позаботилась об образцовом знании иностранных языков.
И что же — известной на весь мир «трояки» Марине Ивановне стать не помешали.
