Цитата из Михаила Михайловича, произнесенная подвыпившим отцом-тестем, жалующимся на реальность СССР, где в больницах пациенты видят объявление «Выдача трупов от трех до четырех», можно смело высекать на могильном камне «великого и могучего», что, собственно, и делает Розовский, не оставляя прошлому шанса в нашем настоящем и будущем.
Литературная основа: не рассказ, а пьеса
Сразу стоит оговорить, что у Зощенко есть два произведения с похожим сюжетом: жених знакомится с избранницей в трамвае, решает жениться через несколько дней (расписывается в ЗАГСе) — и в финале не узнает возлюбленную среди пришедших на свадьбу девиц. В рассказе 1935 года «Свадебное происшествие» это приводит к скандалу, бегству и расторжению брака, а в мини-пьесе «Свадьба», датированной 1935-1935 годами, — к принуждению к браку и капитуляции жениха.
"Жених. Ну ладно, я уйду. Только дайте хоть пожрать-то — с утра не евши по такой канители.
Гости несут Жениха к выходу.
Жених. Ну ладно... Хорошо... Я согласен...
Приятель. Он согласен. Не ломайте ему руки..."
Эти детали важны, потому что в любимого всеми фильме Леонида Гайдая «Не может быть!» третья киноновелла называется «Свадебное происшествие» — так же, как и рассказ, но ее основой выступила все же пьеса. Ее-то и поставил Розовский, которому, как драматургу, драматургическое наследие писателя интереснее прозаического.
Однако в качестве вкраплений в спектакле Марка Григорьевича присутствуют еще минимум два образцовых зощенковских текста.
В одной из сцен Отец Невесты (роль в очередь исполняют заслуженный артист РФ Юрий Голубцов и Владимир Давиденко) жалуется, что пошел в больницу «с брюшным тифом» и прочел на стене объявление «Выдача трупов с 3-х до 4-х». Этот трагикомичный трэшевый фрагмент взят из рассказа «История болезни».
И опять-таки Отец, который в молодости мог запросто «четверть выкушать», а теперь скорбит по исчезновению «романтизма» в жизни, посетовал, встречая Жениха и его Приятеля, что после посещения врачей решил отказаться от алкоголя.
Реплика «Не пью и не пью. Час не пью, два не пью...», которую зал встретил одобрительным смехом, отсылает нас к миниатюре «Лимонад», осуждающей пьянство.
Важно понимать, что чуть не заразившийся в годы революции смертельным заболеванием Михаил Михайлович всю жизнь страдал клинической формой депрессии и верминофобии (неконтролируемого страха перед микробами и вирусами), так что медицинская тема в его творчестве была главенствующей. А высмеивание фривольности молодежи и несерьезного отношения к супружеству была темой номер два.
Как же тебе не повезло, моей невесте
Роль «слепого» Жениха (не узнавая избранницу, которую он видел только на улице и в трамвае в верхней одежде, Жених говорит, что в детстве хворал «куриной слепотой») в постановке Розовского досталась недавно пришедшему в театр выпускнику «Щуки» Василию Рахманину (он со своей задачей, кстати, справился блестяще) и более «матерому» актеру Вячеславу Пронину.
А «невесту с прицепом» сыграли Анастасия Добрынина, учившаяся в мастерской Игоря Ясуловича (ее зрители хорошо знают по роли Каштанки в спектакле «Каштанка.собака.ру»), и Татьяна Кузнецова. Почему «с прицепом»? В сцене, где Жених путает Мать (Ирина Морозова/Маргарита Рассказова) с ее дочерью, набросившей на плечи материн платок, выясняется, что у Невесты есть дочка в деревне (в первоисточнике — даже несколько), плюс ко всему — сын, о чем выходящая замуж девица умолчала («Она/он вам ничего не будет стоить», — рефреном повторяет она).
Ах, эта свадьба, свадьба, пела и плясала...
Вот честно — Добрыниной хоть в образе чеховской собачки, хоть в образе «рыжей бестии» Невесты очень идет парик рыжего цвета. Играет она мощно, колоритно и идеально вписывается в архитектуру спектакля, передающего весь мещанский уклад с гремящими мисками, пирогами, бутылками с наливкой и плясками под граммофон.
Когда все персонажи — «в хламину». Когда главный конфликт между пожилыми родителями Невесты — как у Старицкого в «За двумя зайцами»: человеку спокойно выпить не дают.
Важно заметить, что «Свадьба» Розовского оказалась еще и музыкально-поющей. Кроме материала, взятого у классика советской сатиры, режиссер использовал песни советской эпохи и антисоветский фольклор. Некоторые из них — балансируют на грани приличия, как исполняемая на мотив «Прощания славянки» (!) песенка:
По просторам столичного парка
С пионером гуляла вдова.
Пионера вдове стало жалко,
И она пионеру дала.
Почему же вдова
Пионеру дала
В эту темную ночь при луне?
Потому что у нас
Каждый молод сейчас
В нашей юной Советской стране!
Не менее колоритна звучащая в спектакле «История каховского раввина» Аркадия Северного, где раввин, придя из синагоги, находит на столе записку от легкомысленной дочурки:
А на столе лежит письмо в четыре слова:
«Прощай, уехала. Гражданка Иванова...»
Сложно сказать, подразумевал ли Зощенко еврейские корни своих персонажей (но скрыл этот факт из политических соображений, ведь на часах была сталинская эпоха), но Розовский приправил свою версию «Свадьбы» еще и еврейской культурой.
А на уровне деталей, которые почти никогда не прописывают авторы пьес-исходников, но которые рождаются в процессе сценографии, он смог придать действу дополнительные коннотации. Например, Мать ищет место, куда бы повесить оленьи рога (может быть, лосиные — не важно), и случайно прикладывает их к голове Отца (намек на супружескую неверность), а затем «занюхивает» ими опрокинутую рюмку (чистый абсурд). В песенке о вдове героине попадает в руки весло, и она на секунду застывает в позе «Девушки с веслом» Ивана Шадра (но только у скульптора девушка стройная, а Мать — наоборот).
Отец кричит: «Эскадрон, по коням», — и карикатурно машет «шашкой», как ребенок, сидящий на лошадке-качалке.
Детализированы и доведены до ценности символа предметы и атрибуты: верблюды разного размера (в домах такие держали «на счастье») в спектакле стоят на переднем краю сцены, их по одному ворует Приятель Жениха, как бы по чуть-чуть отнимая чужое счастье.
Рядом в пестрых горшках растут цветы, их Отец поливает водкой из чайничка-заварника — этакое античаепитие, губительное и страшное.
Наконец, ближе к финалу «парящая» над сценой кровать опускается, фата Невесты сливается с покрывалом, а потом «разрастается», поднимается и закрывает собой задний фон сцены, что знаменует торжество мещанства, ненавидимого Зощенко и практически всей великой русской литературой.
