Знаменитый Генрих Бёлль, поздравляя Александра Солженицына с 60-летием, написал сначала о прекрасных русских музеях Толстого, Достоевского, Чехова. А потом высказал опасение (и оно оказалось правдой!): «станут ли чтить в Советском Союзе Александра Солженицына, которому ныне исполняется 60 лет. Будут ли праздновать его день рождения лишь подпольно, тайком? Появятся ли цветы перед его последней квартирой на ул. Горького, откуда началось его изгнание? Бросит ли кто-нибудь на ходу из машины букет цветов к воротам Лефортовской тюрьмы? Александр Солженицын совершил переворот в сознании, переворот всемирного значения».
Бёлль выразил беспокойство, откроют ли в Москве музей Солженицына в 2018 году. Наталья Дмитриевна Солженицына, прочитав Бёлля, сказала всем, кто пришел почтить память об Александре Исаевиче: «В Кисловодске музей открывается, в Рязани он уже есть, когда-нибудь откроется и в Москве». Радостно, что Б.Коммунистическая улица теперь переименована в улицу Александра Солженицына. Она вблизи Дома русского зарубежья его имени. Хорошо бы идти нам путем Солженицына к возрождению России, ко всему доброму, человечному.
Красавица и подпоручик
Александр Исаевич родился 11 декабря 1918 года в Кисловодске. Этот день отмечен в Святцах — день памяти преподобного мученика Стефана Нового, в дачном особняке его тети Ирины Ивановны Щербак. Дом этот тогда еще был красив, словно сотканный из деревянной резьбы. Но после дом отняли у хозяев, разделили на убогие квартирки-скворечники. Недалеко от дома была церковь Пантелеймона целителя, где Саню крестили. Он в 56-м году ее застал, а потом церковь “снес Хрущев”. А церковь была особенная — ее построили на средства Шаляпина. И все-таки не пожалели.
Про родителей А.И. столько бреда насочиняли, а они совершали поступки истинно влюбленных. А любовь их вспыхнула внезапно. Таисия Захаровна Щербак, первая танцовщица гимназии, золотая медалистка, дочь разбогатевшего крестьянина, поступила на сельскохозяйственные курсы княгини Голицыной: вероятно, ей хотелось совершенствовать красоту отцовского парка и сада. Но крутой отец всё настаивал: “Трэба замуж!” Но у девушки был характер. На четвертом курсе она слушала лекции профессоров, когда февральский смерч обрушился на Россию.
А студент Московского университета Исаакий Семенович Солженицын, крестьянский сын, добровольно ушел на войну, проявлял не раз фронтовое мужество, стал подпоручиком, получил офицерского Георгия и Анну с саблями, за что ему предоставили двухнедельный отпуск. И судьба нечаянно столкнула Исаакия и Таисию. Ей не нравилось имя парня, но он был так красив, весь сиял вспыхнувшим чувством. К тому же собственная фамилия “Щербак” не радовала девушку, летевшую мечтой к искусству Айседоры Дункан.
Через пять дней после случайной встречи он сделал ей предложение. Она была рада. Но влюбленным пришлось расстаться: подпоручик возвращался на Белорусский фронт. И вскоре Таисия едет к нему в Гренадерскую бригаду, где в присутствии офицеров молодоженов повенчал бригадный священник перед походным алтарем.
Брестский мир. Возвращение воина домой, к любимой. А месяца через три жуткая трагедия: на охоте молодой муж положил на пролетку ружье, и оно выстрелило ему в живот. Спасти Исаакия не удалось.
Всегда можно быть человеком
Саня, еще не рожденный, наполовину осиротел. Мама овдовела в 27, и ей не на кого было опереться. Красное колесо беспощадно прошлось и по семье Захара Щербака. Его хозяйство разорили полностью, его самого арестовали. И пропал он безвестно.
До конца жизни Таисия Захаровна много мук перенесла. Пришлось уничтожить все фронтовые фотографии мужа, царского офицера. Она уехала в Ростов. Жили они с сыном в бедности, но ее духовное богатство матери передалось сыну. Анна терпела голод, неустроенность быта и унижение, когда с ее мальчика срывали крестильный крестик…
Саня Соженицын, студент-математик Ростовского университета, был безупречным отличником, Сталинским стипендиатом. Получил красный диплом, но уже на последнем курсе стал заочником знаменитого МИФЛИ, где учились будущие поэты и прозаики. По рассказам матери Саня хорошо усвоил устремленность отца к жертвенности во имя спасения Отечества. И когда началась Вторая мировая, математик и недоучившийся филолог-поэт добровольно ушел на войну.
По состоянию здоровья он не годился в строевые, зато его математический ум был востребован в бригаде, прослушивающей приближение вражеских танков и самолетов. Капитан Солженицын не раз проявлял воинскую доблесть, имел награды.
Уже в Австрии, когда в воздухе веяло предчувствием победы, он чаще стал думать о творчестве, о дружеском сообществе единомышленников, о чем и написал своему другу. И однажды, когда он спас свою бригаду от гибели и был представлен к Ордену Красного Знамени, за ним пришли СМЕРШевцы. В кабинете полковника Травкина ему связали руки, сорвали погоны и звезду с фуражки. И орали: “Вы арестованы!” На его отчаянный выкрик: “За что?!” — мудрый полковник не смолчал: “У вас есть друг на Южном фронте?” За эту подсказку могли бы взять и полковника. Но уцелел Травкин, и на всю жизнь в мозгу арестованного проросла мысль: в любых обстоятельствах можно быть человеком.
Осужденный по 58-й статье, получивший 10 лет ни за что, он мог бы ожесточиться, пройдя через Лубянку, Бутырку, лагеря, перенеся ужас Экибастуза, а еще годы ссылки, которая не была обозначена в приговоре. Сколько нужно было иметь воли, терпения, чтобы перенести еще радиоактивные облучения и операцию по онкологии. Он все вынес, преодолел. Его душу просветлило возвращение веры.
Бог Вселенной! Я снова верую!
И с отрекшимся был Ты со мной…
Теперь он осознал — за это отречение ему воздано и тюрьмой, “и довеском — злокачественная опухоль”.
Он жил не для славы
Солженицын принял непереносимые страдания и обрел всемирную славу. После “Ивана Денисовича” был напечатан его поразительный “Матренин двор”. О нем потрясающие слова сказала Ахматова: “Удивительная вещь… Удивительно, как могли напечатать… Это пострашнее, чем “Иван Денисович”… Там можно все на культ спихнуть, а тут… ведь у него не Матрена, а вся русская деревня под паровоз попала и вдребезги…”
Анна Андреевна в оценках бывала беспощадна и потому зорко следила, выдержит ли Солженицын проверку славой. Лидия Корнеевна Чуковская записала слова Ахматовой: “Пастернак не выдержал славы… Выдержать славу очень трудно, особенно позднюю.” А о Солженицыне заметила: “Славы не боится. Наверное, не знает, какая она страшная и что влечет за собой.”
Когда советское правительство в лице главных лиц страны и могучего КГБ оторвало непреклонного писателя от жены и троих малолетних сыновей и выслало насильно за границу, там он не стал давать интервью западным журналистам. Замкнулся! Не искал известности. Хотел работать — читать, думать, размышлять над драматической историей России. А.И. отгородился в Вермонте от всех соблазнов славы. А когда клеветники сочиняли про него страшные и беспочвенные небылицы, он предпочитал не связываться с ними. И правильно делал: собака лает — ветер носит. Главное — работа над новыми текстами.
Историк Роберт Конквест (США) в приветствии участникам Международной конференции написал: “Высший триумф Александра Исаевича в том, что он разрушал повсюду накопившиеся завалы лжи. Мы обязаны ему очень многим. И мы оплакиваем… гения и героя в одном лице: редкое сочетание, которому суждено оказывать на мир непрестанное воздействие”.
А.И. не для славы пришел в советскую литературу: на ее стену он “всходил напряженной ногой, как с тяжелыми носилками раствора, чтобы не пролить”.
Живите не по лжи
Горько, что в родной стране находились и находятся персонажи, использующие в своих статьях не факты, а непроверенные слухи. Так, лукаво и неграмотно настрочил лихой журналист в молодежной газете о награде, выданной Ельциным писателю к его 80-летию. Журналист даже не знает, от какого ордена отказался А.И. А орден замечательный — “Святого апостола Андрея Первозванного”. И тем не менее в Театре на Таганке писатель очень внятно объяснил народу причину своего отказа: “При нынешних обстоятельствах, когда люди голодают за зарплату и бастуют учителя, я принять Орден России не могу. Может быть, через немалое-немалое время, когда Россия выберется из своих невылазных бед, сыновья мои примут эту награду за меня”.
Автор статьи укорял А.И. за то, что будто бы “через 10 лет из рук другого президента России он орден принял…” Поправим самонадеянного критика. Путин вручил 12 июля 2007 года Солженицыну не орден, а Государственную премию “За выдающиеся достижения в области гуманитарной деятельности”. До Солженицына этой премии был удостоен единственный человек — Патриарх Алексий II. И журналисту надо бы знать об этой гуманитарной деятельности. Прежде всего, это великая помощь А.И. бывшим узникам ГУЛАГа. Общественный фонд Солженицына, состоящий из гонораров за всемирные издания его “Архипелага”, до сих пор продолжает помогать всем бывшим политическим зэкам, кто в этой помощи нуждается.
И еще один замечательный подвиг А.И. Он собрал колоссальный архив русского Зарубежья — воспоминания эмигрантов первой волны; теперь эти драгоценные богатства хранятся в библиотеке Дома русского Зарубежья, в Москве, на Н.Радищевской. В той же публикации содержится постыдный оговор: дескать, к моменту этого награждения Солженицын “был очень стар, очень болен, и нет никакой возможности узнать, вполне ли он понимал, кто и за что ему что-то вручает”.
Не надо свою собственную невменяемость приписывать великому человеку. Именно в июле 2007 Солженицын дал блистательное интервью журналу “Шпигель”. Оно было перепечатано во многих странах, в том числе в “Известиях” и в “Профиле”. До самого последнего дня А.И. оставался человеком высочайшего самоконтроля и безграничной щедрости. Так, половину суммы той самой Государственной премии Солженицын передал на нужды Института нейрохирургии им. Н.Н.Бакулева для лечения неимущих пациентов.
Смешны “смелые” наскоки на писателя, чьим творчеством восхищались и восхищаются у нас и зарубежом. Варлам Шаламов, сам прекрасный поэт и узник ГУЛАГа, прислал автору свой восторженный крик об “Одном дне…”: “Я две ночи не спал, читал повесть, перечитывал, вспоминал… Повесть как стихи. В ней все совершенно, все целесообразно… Вся ваша повесть — это та долгожданная правда, без которой не может литература наша двигаться вперед. Все, кто умолчат об этом, исказят правду эту — подлецы”.
Я очень дорожу первым томом “Публицистики” Александра Солженицына: в 1995 г. мне его вручила Наталья Дмитриевна в музее Марины Цветаевой. Открыла я книгу и ахнула: Александр Исаевич оставил на ней дарственную надпись. Он мог и маленького человека осчастливить вниманием. У него было человеколюбивое сердце. И потому не устану повторять, как и многие, кто его знал и продолжает любить: “Да святится имя твое, Александр Исаевич!”
