Папа — знаменитый актер Александр Кайдановский. Мама — не менее знаменитая Евгения Симонова. Отчим — режиссер, муж — актер…
Не семья — настоящий дом творчества.
Только от этого разве легче? Попробуй объясни, что на детях природа не всегда отдыхает. Докажи, что попала в кино не по блату.
Своей историей сегодня с “МК” делится девушка с говорящей фамилией, актриса Зоя Кайдановская.
— Зоя, вы ведь больше на папу похожи, правда?
— Внешне — наверное.
— А по характеру? Ваша мама как-то сказала, что с Кайдановским они расстались, потому что были очень разными людьми, а вот в Зое, дескать, эта разница удачно сочетается. Что Евгения Павловна имела в виду?
— Я даже не знаю. Мама всегда говорит, что я могу быть очень резким человеком, и это у меня от папы. А мягкость — в нее. Хотя, с другой стороны, моя мама тоже может быть такой резкой. Ну а так… Вообще это хорошо, когда женщина похожа на своего отца, она счастливой считается.
— Так обычно и бывает: дочки — папины, сыновья — мамины. Не жалко, что по большому счету папиной дочкой вам стать не удалось?
— Нет, не жалко абсолютно. Во-первых, потому что все это было, была и близость в какой-то период. Но все-таки реальным отцом моим всю жизнь был Андрей Андреевич (режиссер Эшпай — нынешний супруг Евгении Симоновой. — Авт.) А с Александром Леонидовичем, конечно, все было в меру.
— Вы ведь и познакомились с отцом, можно сказать, только в подростковом возрасте.
— Не то что познакомились, просто стали чаще общаться. Даже в Испанию вместе ездили.
— Вы смогли узнать его в полной мере?
— Ну как, никого нельзя узнать в полной мере, даже собственного ребенка. Но я ощутила эту близость, генетическое родство. Такой маленький забавный эпизод вам расскажу. Знаете, я когда очень сосредоточенна, я начинаю сопеть. Однажды пришла к папе, он резал сыр. Очень сосредоточенно. И я подумала: блин, да это просто я, вот в кого это у меня, оказывается. Или другой пример. Есть такой писатель — Густав Майринк.
Вообще, странный такой писатель, его произведения больше похожи на философские трактаты, они настолько завораживают, хотя кому-то, может быть, покажутся даже скучными. Я читала его роман “Голем”, мне так нравилась книга. А потом узнала, что и папа был под сильнейшим впечатлением от этого романа. Причем он мне об этом ничего не говорил, кто-то рассказал уже после его смерти. И я была так потрясена. Вкус один, причем вкус нестандартный… Конечно, я жалею, что у нас было мало общения. Жалко, что он не познакомился с моим сыном, не увидел моих работ. Но что уж тут поделаешь…
— Про отчима спрошу. Есть ощущение, что он с вами всю жизнь или помните момент знакомства?
— Я четко помню момент, когда он вошел в нашу семью. Тогда сразу возникло ощущение, что у меня появился папа.
— Так его и называете?
— Нет, я зову его — Андреич. Помню, мама спросила меня: могу ли я называть его папой? Но то ли я стеснялась, то ли из-за того, что у меня был все-таки папа… В общем, так сложилось: Андреич и Андреич.
— Сам Эшпай не пытался приучить вас к “папе”?
— Может, ему на каком-то этапе и хотелось. Но вскоре Маруся родилась, сестра моя… Вы знаете, на работе, если мы на съемочной площадке, я вообще называю его Андрей Андреевич и на “вы”. А за глаза, когда мы с мамой или с Марусей разговариваем, могу и папой назвать. Правда, сейчас чаще всего мы все зовем его Адя.
— А это еще откуда взялось?
— Леша, сын придумал, еще когда маленький был. С тех пор и повелось.
— Как с сестрой поделили папу с мамой? Ведь не секрет, когда в семье появляется малыш, старший ребенок уже не получает того внимания и заботы. Тем более для Эшпая вы не родная дочь.
— Нет, Андрей Андреевич не такой человек. Он всегда говорит, что у него две дочери. И я никогда не чувствовала какого-то недостатка внимания, всегда была окружена теплотой и заботой.
— И вы с сестрой подружки? Вы для нее авторитет? Или она из породы тех современных девушек, для которых нет авторитетов?
— Не то что для нее нет авторитетов, просто она у нас такой философ, знаете. Музыкант, во-первых, — сейчас перешла на четвертый курс консерватории. И почему-то всегда считалось, что Маруся у нас серьезная, а я — более легкомысленная, что ли. Вот вам простой пример. У меня была премьера фильма “Знаки любви”. И родители специально приставили ко мне Марусю, она мне тогда так и сказала: “Зоя, я твой бодигард”.
— Бодигард для чего, простите?
— Ну, чтобы я там не напилась, наверное, или чего-нибудь еще не натворила. Мама мне говорит: у тебя, Зоя, мозг отключен, у тебя все на эмоциях. Да и от друзей часто слышу: такое ощущение, что Маруся — твоя старшая сестра. Но мы с ней очень дружим, любим ходить куда-то вместе, хотя, к сожалению, это не часто бывает.
— Насколько я знаю, мама из вас хотела сделать музыканта? Получается, свои мечты она воплотила в младшей дочери?
— Она мечтала, что я стану певицей — у меня был очень сильный голос в детстве и хороший слух. Это вообще феноменально: я еще говорить даже не умела, сидела на высоком детском стульчике. И мама устраивала такой аттракцион. Она играла на гитаре “Дерева вы мои дерева” — это песня из телеспектакля “Лика”. А я пела мотив. Как-то пришел к нам режиссер Владимир Портнов, посмотрел на меня. Говорит: “Да это как будто дьявольщина какая-то. Как будто потусторонние силы”. Представляете, сидит такой вот пупс и очень точно, нота в ноту, поет мелодию. Потом я занималась музыкой, у меня были способности к фортепьяно, я отучилась пять классов в “гнесинской” семилетке. Но, по правде сказать, это была такая для меня пытка…
— Сейчас вы играете на другом инструменте, вы актриса. Как родители отнеслись к решению поступать в театральный?
— На самом деле они сами в какой-то момент меня к этому подвинули. У меня был такой сложный подростковый период, неуправляемый.
— Что же такого ужасного вытворяли?
— Где-то шаталась, сидела в подъездах, курила. Мы каждое лето проводили в пансионате “Звенигородский” от Академии наук — у меня дедушка ученый был, физиолог. Там по большей части отдыхали дети профессоров — мажоры, в общем. И это были такие жуткие мальчики. Водку я с ними не пила, но пила какой-то портвейн, пиво. И почти каждую ночь мы устраивали такие вылазки: вылезали через открытое окно и катались на машине, которую один из парней угнал у родителей. Слава богу еще, что ничего не случилось, все же были выпивши… В десятом классе я учиться перестала. То есть ходила в школу, но так, знаете, покурить. И когда родители поняли, что со мной справиться вообще нельзя, они меня отправили в ГИТИС — там тогда набирали курс после 9-го класса, ПТУ практически.
— В качестве наказания, что ли? А беседы нравоучительные с вами проводили?
— Со мной все проводили беседы: и мама, и папа, и Андреич — там были стянуты все силы. Папа, помню, все подарки мне дарил. У нас с ним вообще такие интересные встречи были. На Кутузовском проспекте тогда только открылся Ирландский дом, где продавалась всякая заморская всячина: йогурты, сыры какие-то необыкновенные. Мы закупали всей этой вкуснятины, приходили к нему на Воровского, все это поедали. И смотрели какой-нибудь блокбастер: “Чужие”, “Терминатор”.
— А маме, может, и не до вас особо было? Все-таки актриса: съемки, репетиции, гастроли.
— Нет, мама всегда как-то сочетала дом с работой. Хотя действительно много ездила, и в течение года я ее видела нечасто. Зато летом всюду брала меня с собой: я ездила с ней на съемки, на гастроли. Да и на спектаклях часто сидела за кулисами. Помню, мама играла в “Смотрите, кто пришел”, там терла яблоко на сцене. И я знала, что сейчас она потрет яблоко, принесет мне, и я съем его за кулисами. А в “В отсутствие любви и смерти” она лежала рядом с кулисами на раскладушке, протягивала мне руку, и мы так с ней держались… Нет, у нас с мамой связь фантастическая, мы очень любим бывать вместе.
— Вообще, со стороны кажется, что у вас очень дружная семья — едва ли не в каждом фильме Андрея Эшпая снимаетесь в полном составе. Или это не более чем голая экономика, семейный подряд?
— Я, может быть, сейчас нескромно скажу. Но если родственники талантливы, то почему их не взять? Конечно, было бы трагично, если бы меня пихала мама, а все бы вокруг говорили: какой ужас! Но такого, слава богу, не происходит. В “Детях Арбата” мы впервые все снимались у Андрея Андреевича. Даже Маруся, сестра моя, — у нее там маленькая роль, бессловесная. Но мне кажется, все в этом фильме заняли свои достойные места. Я понимаю, если бы Андреич дал мне главную роль, которую играла Чулпан Хаматова и к которой я совсем не подходила. Тогда действительно можно было сказать: по блату взяли. А там у меня очень яркая роль…
— Да никто вроде и не сомневается. Или наслушались уже про семейственность?
— Да. Но это все я воспринимаю как зависть. Конечно, одно время я комплексовала, что у меня известные родители. Мне все подруги говорили: ну, ты-то поступишь в институт, понятное дело. Конечно, я переживала… Это большое бремя, когда у тебя такая фамилия, когда к тебе предвзято относятся, оценивают сначала, имеешь ли ты право носить эту фамилию, а потом уж смотрят на тебя как на личность. И ты не имеешь права на ошибку…
Теперь я третий сезон работаю в Театре Маяковского. Одно время приходила туда петь в хоре в спектакле “Женитьба”, потом Арцыбашев взял меня в новый спектакль. И когда пришла на первую репетицию, я единственная из актерского состава знала весь текст. Решила, уж коли меня взяли, нужно, чтобы придраться было не к чему.
— Вам легко с мамой играть?
— Да. Но мы хоть и снимаемся в одних картинах, на съемочной площадке редко пересекаемся. Разве что в последней картине Андреича — “Событие”, которая еще не вышла. Мы играем с Чулпан Хаматовой двух сестер, а мама играет нашу маму... Вообще, хочу сказать, на съемках у Андреича мы с мамой самые тихие, самые исполнительные. Более того, был период, когда снимались вообще бесплатно. Потом, естественно, нам все равно заплатили, но при этом происходили настоящие битвы с главным бухгалтером. “Не надо, — кричала я, — зачем вы мне столько заплатили!” А когда меня наконец утвердили на “Дети Арбата” и второй режиссер спросил: “Зоя, сколько вы хотите денег?” — помню, я ответила: “Что вы, я вообще не имею права какую-то сумму называть”…
Сейчас, кстати, мы только закончили снимать большой 16-серийный фильм об Иване Грозном. Я там играю его мать Елену Глинскую, мама — Ефросинью Старицкую, тетю Грозного…
— И муж ваш (актер Алексей Захаров. — Авт.) там играет?
— Да, небольшую роль. И Леша маленький играет.
— Сын уже играет?
— Да, Леша вообще талисман Андрея Андреевича, он снимается в каждом его фильме: в “Детях Арбата”, в “Многоточии”, в “Событии”. Но Леша снимается только у Андрея Андреевича, другим режиссерам мы его не отдаем и не отдадим.
— А почему вы не хотите, чтобы он стал актером?
— Ну потому что сложная профессия…
— Вам мама с папой разве об этом не говорили?
— Нет, ну если он скажет: хочу поступать, тогда… Просто я не очень люблю, когда родители тянут детей в кино. Для ребенка это тяжело. Вот, например, у нас снимался мальчик, который играл маленького Ивана. У него была труднейшая роль: он там должен был рыдать, истерики закатывать, его там доводили, он сам себя доводил. Там на его глазах смерть матери — жуткая сцена, потом убивают любовника его матери… Ну зачем — это же все связано с психикой ребенка. Причем Андреич сначала говорил: давай Лешу на эту роль. Но мама сказала: “Ни под каким видом!”
А потом, вы знаете, актерская профессия... Очень часто же бывает: сидишь, и совершенно непонятно, будет у тебя чего-нибудь или нет. И вообще непонятно, на каком ты свете, может, все бросить, заняться чем-то другим…
— Это у вас такие мысли иной раз возникают?
— Нет, у мужа бывает иногда. Для женщины-то проще: нет работы, можно родить второго ребенка, заниматься детьми, домом.
— Вообще, классика жанра, когда актриса выходит замуж за режиссера. Как ваша мама, например. А актерская семья — это что такое? В быту тяжело приходится?
— Тяжело. Вообще, брак — занятие непростое. Естественно, бывают разные периоды в жизни, и не очень хорошие. Но сейчас у нас, если можно так выразиться, некая свобода. Мы можем отдыхать вместе, можем порознь. Можем вместе тусоваться, можем порознь. Был период, когда я всегда хотела быть с Лешей и никуда его не отпускала. Это мы пережили…
— А были когда-нибудь на грани расставания?
— Да, мы вообще… Ну, не все время на грани, но бывает очень часто. Мы и расставались уже на какое-то время. Не на очень долгое, на неделю. Но это все переживают, и это нормально. Конечно, есть и обратный пример у меня перед глазами — мама и Андрей Андреевич. Они всегда вместе, и они очень любят быть вместе, им интересно друг с другом. Но это, я считаю, идеал, и таких примеров бывает… ну-у… один.
— Но вам с Алексеем, по-моему, развод не грозит, вы ведь официально не женаты.
— Нет, мы женаты, в октябре уже будет три года как. Правда, у нас не было никакой свадьбы, мы просто пришли, в рабочем порядке расписались, у нас даже колец не было. Я чего-то расстроилась, что у нас нет колец. И после того как расписались, мы пошли и купили кольца. И в магазине ими обменялись.
— Очень романтично! Но последнее, что хотел вас спросить. У вас какая-то занятная детективная история, связанная с фамилией. Вы по паспорту кто?
— Симонова.
— Были Кайдановской, потом решили стать Симоновой... Ничего не путаю?
— Да, решила — был период, когда мы с папой не общались. И что выходило? Мама — Симонова, двоюродные сестры — Симоновы. Маруся — Эшпай. А я какая-то непонятная Кайдановская. Лет в 11 я даже ненавидела свою фамилию. Не из-за папы, у меня никогда не было на него обиды. Вот почему-то переживала, что я не в семье. И просто с ножом к горлу пристала к маме, чтобы она поменяла мне фамилию. Но это еще что! Одно время я очень хотела быть Зоей Андреевной Эшпай. На что мама сразу мне сказала: понимаешь, это уже не получится…
— То есть Кайдановская — ваш творческий псевдоним. Может, пора уже закрепить эту фамилию официально?
— Ой, мне сейчас все говорят: “Поменяй паспорт, стань Кайдановской”. А я не хочу…
— Но почему?
— Не знаю. Может, боюсь, что опять стану отщепенцем в семье… На самом деле это все комплексы, комплексы…
