Трагедия “Норд-Оста” по велению времени становится прошлым. Но еще долго отголоски случившегося будут тревожить сердца москвичей. Это могут быть и радостные вести, и горестные новости — такова жизнь, она полна противоречий. Сегодня мы, говоря об “Норд-Осте”, решили вспомнить о хорошем и рассказать о тех людях, благодаря которым мы увидели правду. Но и на солнце есть пятна. Пока одни с риском для жизни писали горькую страницу истории, другие воровали вещи экс-заложников.
ЛЯЛЯ ДЛЯ ФСБ
Мы не видели, что происходило в заминированном зале “Норд-Оста”, когда там правили бал боевики, хотя сотрудники спецслужб имели возможность наблюдать происходящее — в здание, как стало известно репортерам “МК” из неофициальных источников, удалось-таки пронести миниатюрные видеокамеры.
— Это можно было сделать разными способами, — позже делились с нами оперативники, — да хотя бы спрятать в одежде тех, кого банда Бараева потребовала к себе в гости.
Не пришлось видеть нам ни сам штурм, ни расстрел боевиков, ни задыхающихся в газовом смраде заложников. Эти кадры останутся под грифом “для служебного пользования”, а журналистам будут говорить, что съемок не существует.
Авторы эксклюзивного материала — операторы телеподразделения ФСБ, которые ворвались в здание ДК с группой “Альфа”, также останутся безымянными. Это закон.
Большая часть материалов, снимаемых ФСБ, передается в распоряжение следствия или в архив. Оперативники с видеокамерами просто делают свою работу.
* * *
По иронии судьбы снимать штурм здания на Дубровке выпало оператору Алексею, который со спецназом несколько месяцев охотился на дядюшку Мавсара Бараева — известного своей изощренной жестокостью Арби Бараева.
— Охота на Арби Бараева шла несколько месяцев. Капкан захлопнулся в Алханкале. Вот он — похититель людей и убийца, — Алексей вставляет в видеомагнитофон кассету.
На экране спецназовцы вытаскивают на шнурах грязный тюк, завернутый в байковое одеяло. Тело, видно, было прикопано. Кто-то палкой откидывает край...
— Как попадают к вам на работу?
— Одни приходят из оперативного состава, другие сразу после окончания высших учебных военных заведений, — отвечает возглавляющий ныне телеслужбу Дмитрий Коняхин. — Я, например, закончил в свое время ВГИК... Раньше оперативники снимали самостоятельно. Иногда камерой “поливали”, как лейкой. Смотрели потом пленку, а на ней то небо, то земля. Теперь в отделе работают профессионалы.
Беру в руки миниатюрную видеокамеру, которая “воюет” с ребятами уже четвертый год.
— Мы ее лялей зовем, как ребенка, — говорят операторы.
* * *
В видеомагнитофон уплывает очередная пленка, и мы смотрим кадры, снятые во время спецоперации в Дубаюрте. Спецназовцы окружают один из домов на тихой улице. Какой-то человек молниеносно бросается к сараям, гремят выстрелы... Камера останавливается на трупе хозяина дома — главаре одной из банд, фиксируя джентльменский набор убитого: пистолет, граната, рация, в которой еще звучит чеченская речь.
— Наш коллега, снимавший все это, только минут десять спустя понял, что был на волосок от смерти, — говорят сидящие у экрана операторы. — После операции ребята встали в кружок перекурить, один из офицеров и говорит: “Что это, парень, у тебя?” Леня снял вязаную шапочку, отвернул манжет, а в нем две маленькие дырочки. Пуля попала по касательной...
— Сколько бойцов спецназа в таких операциях прикрывают оператора?
— Считается большой роскошью задействовать бойца спецназа под прикрытие, — говорит Дмитрий. — Если идет группа из восьми человек, просто договариваемся с командиром, что наш человек с видеокамерой пойдет третьим или четвертым. А вообще телеоператоры должны двигаться так, чтобы, с одной стороны, не мешать основным силам спецназа, с другой — успеть снять самое главное. Никогда не показываем лица спецназовцев: ребятам придется менять работу.
— Позывной в эфире выбираете сами?
— Обычно нашего сотрудника называют оператором, но иногда нас “награждают” именными позывными. Одного из ребят, например, в эфире называют камеруном — от слова “камера”.
* * *
После взрыва в переходе на станции метро “Пушкинская” одна из газет обвинила фээсбэшников в том, что они “толкнули” съемку телеканалу РТР за 20 тыс. долларов.
— После этой съемки я попал в госпиталь, — говорит Дмитрий Коняхин. — Кашель начался жуткий, во рту не проходил привкус горелой пластмассы. Но я и предположить не мог, что слягу с воспалением легких... А деньги за отснятые материалы нам действительно предлагают, особенно если работаем по шпионажу. Смешно смотреть, как начинается торг — это “распальцовка”. Журналист иностранной телекомпании выбрасывает пальцы — каждый палец — сотня тысяч долларов.
— И не берете? При копеечной заплате?!
— У нас довольно узкий корпоративный мир, — говорит Коняхин. — Если бы кто-то из нас взял деньги, это стало бы известно. А “продажных” людей, будь они операторы или чекисты, в ФСБ держать не станут. Не то ведомство.
Помещения Дома культуры ободрали с мясом
Правительство Москвы решило восстановить здание ДК. Реконструкцию доверили “Главмосстрою”. Их радости не было предела. И вдруг новость: трое рабочих “Главмосстроя” попались на воровстве имущества “Норд–Оста”.
— Ирина Васильевна, было такое? — спрашиваю старшего вице-президента “Главмосстроя” г-жу Кременец.
— Увы! Отбирали на работу в ДК лучших. Каждого рабочего сама проинструктировала под расписку: куда идут и как себя вести. Поверьте, никого не хочу выгораживать, себя в первую очередь. Но как это могло произойти?! Не понимаю...
Несмотря на раннее утро, работа оперативного штаба в вагончике перед “Норд–Остом” — в полном разгаре. Нахожу директора АО “Строитель” Шмелькова, в подразделении которого произошло ЧП. Прошу познакомить с “героями дня”.
Двое каменщиков из Подмосковья, Дмитрий Ахрюков и Андрей Калмыков. Друзья, из одной деревни. Каждый день ездят в Москву на работу. Убирали мусор возле одной из комнат художественной самодеятельности ДК, увидели незапертую дверь. Замок там оказался сломан. Первый, Ахрюков, взял музыкальный центр. Улов Калмыкова оказался покрупнее: CD-проигрыватель. А вот третий вор, плотник Валентин Казаков, работавший в другом конце коридора, вообще отличился. Найденные в мусоре три удостоверения (милиционера и двух военных), в одном из которых были деньги, вместе с деньгами сдал прорабу Панкратову. Потом все это под расписку принял следователь. А блеснувшую на полу электронную записную книжку парень сунул в карман. Он даже не знал, как с ней обращаться...
— Мужики, за воровство чужого имущества можно получить от двух до восьми лет... Жмутся друг к другу, как мокрые курицы.
— Евгений Дмитриевич, может, они полные забулдыги? Тогда как допустили на столь ответственный объект? — задаю вопрос генеральному директору “Строителя” Шмелькову.
— Работали хорошо. Особенно плотник. Мы ему даже постоянную прописку в общежитии выхлопотали. Лет десять у нас успешно трудится. Каменщики тоже работали без нареканий.
— Так почему же “бес попутал”?
— Думаю, бес тут ни при чем. А вот дурной пример вполне возможен.
Оказывается, все эти дни солдаты внутренней службы открыто, средь бела дня пачками таскали из ДК оргтехнику и даже кресла!
— Михаил Николаевич, как же так, а вы говорили, что у вас ничего не пропало?.. — снова бегу к директору ДК.
Мнется Запылаев. Окружающие советуют сходить к генеральному директору Института самовосстановления человека Г.Г.Гогохия, который арендует у ДК правое крыло здания.
— Э-э, да что там... Говорить стыдно. Все правда! Все вынесли, до последнего. Компьютеры с ценнейшими базами данных — там практически вся наша документация. Телефоны, ксероксы, диагностические центры, колонки, деки–усилители, кресла, даже кондиционеры с мясом вырвали. Что не смогли унести — будто нарочно поломали-поразбивали. А в кабинетах устроили отхожие места, хотя внизу, в подвале, полно прекрасных туалетов с горячей и холодной водой, даже туалетной бумагой. Кто все это сделал? Не знаю. Никого из гражданских все эти дни сюда не допускали. Очевидцы говорят: солдаты внутренних войск вывозили имущество машинами.
С трудом верится в возможность столь масштабного грабежа. Прошу провести меня по арендуемым помещениям. Увы, все сказанное похоже на правду. Везде пусто. Или переломано.
Впрочем, каким бы заразительным ни был дурной пример — никто из нормальных людей не должен был ему следовать. Трое мародеров в один день были задержаны, препровождены на ночь в следственный изолятор и на следующий день отпущены по домам. Уголовное дело, по сообщению адвоката “промысловиков” Кизуба, возбуждено только против одного из них — Калмыкова. Он пытался свою добычу сплавить на рынке.
Возвращаюсь в “Главмосстрой”. Спрашиваю: как они теперь поступят с троицей?
— А как с ними прикажете поступать? — холодно говорит Кременец. — Они не дети...
— Однако вы наняли адвоката...
— Они работали в нашей системе. Это наш долг.
Надо сказать, что других рабочих, которые, не в пример опозорившейся троице, находили и до сих пор находят на многострадальном объекте немало ценных вещей, в том числе золотых, упрекнуть не в чем. Директор ДК Запылаев злополучную троицу называет не иначе как “досадное недоразумение”. Продолжает настаивать, что в его ДК при строителях ничего не пропало и что к ним с его стороны никаких претензий нет.
А “Главмосстрой” приносит глубочайшие извинения москвичам и всем россиянам за то, что стал вольной или невольной причиной позора. Многотысячный коллектив “Главмосстроя” клянется, что ничего подобного среди их сотрудников до сих пор не было. И не будет.
