ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Знаете анекдот — боксеры его еще очень любят? Сидит ежик на пеньке, мускулы свои ощупывает да приговаривает: “Я сильный. Я сильный... Я очень сильный!” Мимо проходит медведь — удивляется: чего это, мол, фигня всякая развыпендривалась? Махнул походя лапой — ежик с пенечка и улетел на другой конец леса. Поднимается, отряхивается и говорит: “Да, я сильный. Но... легкий”.

В последнее время этот анекдот вспоминается мне часто. Не потому даже, что сам давеча повторил путь философски настроенного млекопитающего — ну да об этом коллега и друг Муждабаев (любитель ежей, кстати) и так слишком подробно рассказал в “МК-Воскреснике”. А потому скорее, что с переломанным носом и сотрясенными мозгами получил больничный лист и уйму времени для праздных размышлений.

Вот лежу, например, и думаю, что и футбольные наши клубы очень нередко в последние годы напоминали этого самого ежика. Когда, обыграв пару-тройку “сельмашей”, начинали грезить покорением Европы. И тут же получали щелчок по носу не от медведя даже — от лисы. Типа “Грассхоппера”, “Лозанны” или “Базеля” — стыдно сказать, но за последние три сезона ни “Зенит”, ни “Торпедо”, ни сам “Спартак” с представителями клубного швейцарского футбола сладить так и не смогли...

Тем приятнее, что “Локомотив”, чьи руководители и футболисты к громким заявлениям как раз не склонны, не только выиграл впервые в истории чемпионат страны, но и выбрался во второй этап Лиги чемпионов. А еще приятнее, что произошло все это после того, как наша газета стала официальным информационным спонсором команды Валерия Филатова и Юрия Семина.

И вот сегодня, 11 декабря, в день рождения “МК”, “Локо” играет в Лиге чемпионов с мадридским “Реалом”. “Конечно, это просто совпадение...” — говоришь сам себе, но тут же думаешь: “А может, добрый знак?”

И пускай в предматчевых раскладах именно “Реалу” — лучшему клубу мира — отводят роль медведя, а “Локомотив” сравнивают с ежиком — так хочется надеяться на чудо!..

Мой молодой человек называет меня Большой Проблемой — каждые три месяца я теряю очередной мобильный телефон, новую дорогую вещь на следующий день обязательно заливаю красным вином, а уж если грядет какое-то ответственное мероприятие, то обязательно опоздаю как минимум на час.

За пять лет работы в “МК” я научилась “разводить” людей на самые откровенные диалоги. Не повезло только однажды. С родным братом экс-президента России Михаилом Ельциным об интервью я договаривалась по телефону. “Ну что я могу сказать о Борьке? Дурак он, что ввязался в большую политику, — откровенничал он со мной еще в те годы, когда Ельцин был у власти. — Сейчас мы с ним практически не общаемся. Надоел он мне еще в молодые годы. Всю жизнь гнобил — сначала учиться заставлял, потом работать...” После таких разговоров я, уверенная, что старик у меня в кармане, дернула в Екатеринбург. Купила бутылку вина, торт.

— А, Ира! Хорошо, что приехала, но вот я тебе не открою... — неожиданно раздалось из-за двери.

Два часа я пыталась ворваться в его квартиру: плакала от обиды, стучала ногами в дверь — ничего не помогало. Дед лишь похихикивал. В итоге пришлось одной выпить бутылку вина и съесть практически весь торт прямо на лестничной площадке квартиры младшего брата Ельцина.

...Каждый год, в день рождения Бориса Николаевича, я по-прежнему звоню его брату. Мы мило общаемся по телефону. Но от личной встречи он отказывается вновь и вновь...

Вообще ни одна моя командировка не обходилась без приключений. В Иркутске, когда писала материал про семью Овечкиных, познакомилась с местной проституткой, которая не отходила от меня ни на шаг. Я ее кормила, вытаскивала из милиции, давала ей деньги. Перед моим отъездом она так сильно расстроилась, что в туалете одного из центральных ресторанов города ввела в вену сильную дозу какого-то наркотика. Мне пришлось плюнуть на самолет и всю ночь таскать ее на себе по больницам.

В Кемерове я приглянулась преступному авторитету, перед которым дрожал весь город, и со столичным легкомыслием послала его матом. С криком: “Как разговариваешь, сука?” — он выплеснул мне в лицо стакан воды. Рефлекторно я схватила принесенную им же в гостиничный номер бутылку водки и шарахнула отморозка по голове. Дальше помню только его выпученные глаза, которые мгновенно залила кровь, кучу угля, на которую приземлилась, выпрыгнув из окна, и стулья в приемной администрации города, на которых потом пришлось ночевать. Гонорар за материал, подготовленный по итогам поездки, составил тысячу рублей.

Не забыть мне до гроба экстремальную поездку с Леонидом Якубовичем на старом военном самолете “Ли-2”. За девять дней мы облетели восемь городов России и выпили двадцать ящиков водки. Температура в неотапливаемом салоне не поднималась выше десяти градусов мороза, там не было туалета и все время укачивало. Мэр города Мурманска, увидев мой синий нос, подарил ватное одеяло, а Леонид Аркадьевич любезно сказал: “Ира, я купил тебе билет на самолет, уезжай, ты не выдержишь”. На что я испуганно пропищала: “Да вы что, меня же уволят!”.

Личную жизнь я все время путаю с профессиональной. После статьи “Кристианская любовь”, в которой я доверчиво поведала историю своего романа с лидером группы “Агата Кристи” Вадимом Самойловым, мне начали лихорадочно звонить другие звезды и кричать в трубку: “Ира, что нам сделать, чтобы ты не написала про нас?!” Я обиделась и перешла на братьев по перу.

У меня масса недостатков. Я не умею готовить, хранить секреты, откладывать деньги, говорить “нет” и постоянно в своих текстах все путаю — то имена, то названия.

А еще я хочу попросить прощения у героев моих материалов, которые слезно умоляли не писать самые пикантные подробности, звучащие в разговорах. Но редактор у меня такой зверь, что я не смогла иначе...

“МК” — моя альма-матер. Четыре года назад в газете я увидела объявление о наборе в Высшую школу журналистики при Международном университете. До этого времени я успела окончить Институт стали и сплавов, поработать программистом и главным бухгалтером в малом предприятии.

Творческие мастерские мы проходили в “МК”. Кредо будущей профессии для нас определили старшие коллеги: “Вы должны быть бультерьерами, хотите взять интервью — вцепитесь в штанину своему герою и не отпускайте, вас будут стряхивать — а вы крепче сцепите челюсти”.

Первый свой материал я запомнила хорошо. Решив написать о банщиках Сандунов, явилась за разрешением к директору. В его кабинете что-то бурно обсуждалось, как только я появилась на пороге и вымолвила, что из “МК”, все голоса разом стихли. После паузы директор с трудом выдавил: “И после всего вы смели явиться к нам?” Следом за мной из кабинета вылетел и свежий номер “МК”. В рубрике “Срочно в номер!” я прочитала, что в буфете Сандуновских бань недоливают пиво, а в закуски недокладывают ветчину.

Материал о банщиках я все-таки написала. И тот же директор, выдав мне личную фетровую шляпу и шлепанцы, отправил париться по высшему разряду.

На практику я пришла в отдел “Репортера”. За лето побывала в коммуне для бомжей, посидела в камере с “пятнадцатисуточниками”, написала про коллекцию самогонных аппаратов и предложила взглянуть на фильм “Белое солнце пустыни” как на эротическое противостояние Катерины Матвеевны и Гюльчатай.

С тех пор минуло два года. Писать довелось о многом, но чаще всего вспоминается почему-то, как искала на Ленинградском проспекте лысую, говорящую по-французски проститутку, как прыгала в прорезиненном пожарном рукаве из окна 14-го этажа, как ловила с герпетологом Огневым на болоте гадюк и крутила на реактивном истребителе “бочки”. И еще никогда не забуду... 31 декабря в женской колонии строгого режима под Орлом.

Плакала за эти годы трижды: когда писала про судьбу подростков из хоккейной команды, заживо сгоревших во время железнодорожной катастрофы под Уфой, когда рассказывала, как гонщик Эрнест Цыганков учит безруких и безногих инвалидов чеченской войны водить машины, когда готовила материал о детдомовском детстве Анатолия Приставкина, Валентина Дикуля и Нины Руслановой.

Довелось испытать мне и профессиональную гордость. За три месяца вперед с редактором отдела Татьяной Федоткиной предугадали, что полевой командир Салман Радуев попадет отбывать пожизненный срок в Соликамск — в колонию “Белая Лебедь”, откуда я и сделала репортаж.

На работу езжу из подмосковного Климовска — 2 часа туда, 2 часа обратно. Меня воспитывают два моих сына — Виталий и Ваня. Всем видам отдыха предпочитаем активный. В общем, “жизнь прекрасна, несмотря на недочеты”.

Признаться честно, писать я не любил никогда. Почтовые конверты, заботливо положенные родителями на дно чемодана, обычно так и возвращались из пионерского лагеря нетронутыми. Школьные сочинения по творчеству Пушкина и Лермонтова превращались в тяжкое испытание. На слабенькую четверку “вытягивал” разве что Белинский, спрятанный под партой. Да и лекции в пединституте всякий раз перед сессией приходилось ксерить. Может, неприязнь ко всякого рода писанине появилась лишь из-за того, что приходилось ручкой выводить каракули на белом тетрадном листе бумаги?..

Сейчас же меня от компьютера порой и за уши не оттащишь — пишу днями, а иногда и ночами. А с другой стороны — как подумаешь, чем приходится заниматься от заката до рассвета... Никакой личной жизни! А ведь у меня жена молодая — тоже, кстати, коллега, журналистка. И — вот совпадение! — тоже работает в “Московском комсомольце”! Как это ее угораздило?! Она ведет рубрику “Турклуб”, зовут ее Оксана Химич, ну а мне знакома как просто Ксюнечек. И брат у меня здесь старший — Александр Иосифович Мельман — про телевидение пишет. А я про кого? То про кастратов, то про отцов, которых по сперматозоидам вычисляют. Иногда про артистов спившихся, хотя чаще все-таки про тех, кто употребляет, но, конечно, в меру. Впрочем, всех их я люблю и обожаю.

Да... Вот уж не думал, еще год назад торгуя зонтиками и кассетами на Одинцовском рынке, что судьба сведет с великими. Хотя и восхищаться ими при всем желании профессия не позволяет. Отдел-то мой называется “Частная жизнь”. Папарацци то бишь. Тут хочешь не хочешь, а порой подсмотришь за нашими народными и заслуженными та-акое!!! Впрочем, стоп. Не будем о грустном. И так понятно, что от великого до смешного... А редакция у нас до того веселая: то тебя разыграют за милую душу, то такой анекдот расскажут, что... Причем в основном девушки. Ничего святого. Ой, чего-то я разговорился... Все, молчу, а то жена убьет. Кстати, когда мы с ней про свою свадьбу в родной газете в рубрике “Испытано на себе” написали, нас на следующий день народ вокруг радостно выспрашивал: “Ну вы даете! Когда разводиться-то пойдете?” Так вот, не дождетесь и ни того, и ни другого: и в газету как писали, так и будем — от рассвета до заката; и все остальное — от заката до рассвета — у нас тоже по-настоящему.

Не помню, кто сказал: “Я закончил авиационный институт, но до сих пор не понимаю, почему самолеты летают, а крыльями не машут”. Это точно обо мне. Гордое звание инженера-электрика никак не отразилось на моем отношении к технике. Для меня по-прежнему загадка, как это телефон позволяет слышать за тысячи километров, а включатель зажигает лампочку.

Около пяти лет я проработала на одном из засекреченных ракетных “почтовых ящиков”. Ракеты у нас в стране и впрямь делают очень хорошие, надежные, раз даже мое вмешательство не смогло испортить их.

Сменив паяльник инженера на перо журналиста, писала о всяких чудесах науки. Вот на одно такое задание однажды и пришлось отправиться в подмосковный город Коломну.

По дороге туда и обратно водитель с фотокором как заведенные обсуждали проблемы карданных валов, карбюраторов, жиклеров и прочих непонятных предметов — я не только никогда не водила машину, но даже и не интересовалась, как это делают другие. Но сейчас наслушалась про сальники, тормозные колодки и коммутаторы под завязку.

По возвращении в редакцию я сразу села за материал — писала практически срочно в номер. Редактор волком шнырял мимо, бросая то на часы, то на меня выразительные взгляды. Перечитать написанное я не успела...

— Что это за фраза?! — напрягся начальник.

Напряглась и я. Читаю: “Наша машина с низким клитором медленно ползла по разбитой ухабистой дороге”.

Я почувствовала, как горячая волна заливает краской мое лицо.

— Ой... я имела в виду не то... это когда посадка у машины низкая... ну, когда она брюхом по земле скребет...

— Клиренс называется. Вообще-то знаковая оговорка. — Редактор был большим почитателем старика Фрейда. — Я как раз хотел предложить тебе перейти в отдел семейных проблем...

С тех пор и пишу “о несчастных и счастливых, о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви”. О том, что происходит в душах людей. По-моему, они устроены куда сложнее, чем любые самые хитрые механизмы.